Надежда Ивановна. Здравствуйте, Николай Михайлыч!.. (Подает Дурнопечину руку, которую тот, сконфузясь, берет.)
Mихайло Иваныч. Честь имею вам представить мою сестрицу, из дворян девицу… (В сторону.) Фу, как сконфузились… Ах, старые черти!
Надежда Ивановна. Я хотела быть у вашей родственницы – Настасьи Кириловны, но она куда-то уехала… (Нежно.) Впрочем, я желала и вас видеть.
Дурнопечин (холодно). Она уехала-с.
Надежда Ивановна (немного сконфузившись). Может быть, она скоро приедет… (К брату.) Я уж не знаю: не подождать ли ее нам здесь, Мишель?
Михайло Иваныч. Конечно, душа моя, надобно подождать, а то, как хочешь, неприлично: она сделала тебе столько визитов, а ты еще ни разу не была у ней. Николай Михайлыч, вероятно, не потяготится присутствием дамы.
Дурнопечин (звонит).
Входит Никита.
Куда ты, братец, все уходишь. Постой там, за дверьми, а то спросишь, – и никого нет.
Никита. Я и то все в лакейской.
Дурнопечин. Тебе говорят не про лакейскую, – а чтоб ты стоял тут за дверьми…
Никита становится у косяка, стараясь сохранить прямую позу.
Михайло Иваныч (к Дурнопечину). Что это, Николай Михайлыч, у вас лицо какое пересовращенное, кутили, что ли, вы? Да вон тут и бутылки стоят. Пошалили, видно, этак, по-ефрейторски, в одиночку.
Дурнопечин. Нет-с… мне все нездоровится… (Садится.)
Надежда Ивановна (тоже садясь). Отчего это? Что такое с вами? Помните, какие вы прежде были веселые, живые.
Михайло Иваныч. Он сердцем болен, внутри страдает.
Дурнопечин (с насмешкой). Нет-с. Сердцем уж пускай страдают другие, а я не очень чувствителен.
Надежда Ивановна. Вы не чувствительны? И это вы говорите, что вы не чувствительны?
Дурнопечин. Да-с, я говорю. Что ж вам тут удивительного! Прежде, может быть, когда был молод и глуп… но пора же и поумнеть.
Надежда Ивановна. Стало быть, вы совершенно забыли прошедшее?
Дурнопечин. Да и помнить из него нечего, потому что все шалости и глупости.
Надежда Ивановна. Я не думала, чтобы для вас в прошедшем все было шалости и глупости. Для меня так напротив: я живу только прошедшим.
Дурнопечин (насмешливо). То вы, а то я!..
Михайло Иваныч (взглянув в окно). Николай Михайлыч! Что это у вас под окошком, сад, что ли?
Дурнопечин. Сами видите.
Михайло Иваныч. Могу я прогуляться?
Дурнопечин. Если хотите!
Надежда Ивановна. Но, может быть, Мишель, нам пора домой.
Михайло Иваныч. Но что ж такое пора? Отчего ты не хочешь подождать, что за нетерпенье?.. (В сторону.) Они без меня лучше столкуются… (К ним.) Я ухожу-с…
Дурнопечин и Надежда Ивановна.
Надежда Ивановна. Итак, Николай Михайлыч, вы говорите, что совершенно забыли прошедшее?
Дурнопечин. Да почему же я должен непременно помнить прошедшее? Не романы же мне из него сочинять, не историю про себя писать… Я, кажется, еще не великий человек.
Надежда Ивановна. Я говорю не про романы и не про историю. Смеяться в этом случае не над чем, да и не совсем благородно. Я вас прошу сказать мне, по нашей старой дружбе, откровенно: отчего вы забыли прошедшее? Тут ничего нет смешного.
Дурнопечин. Я и не смеюсь, а говорю только, что время нам открывает глаза.
Надежда Ивановна. В отношении кого же время вам открыло глаза?
Дурнопечин. В отношении всех и всего.
Надежда Ивановна. В отношении всех? И вы это сказали равнодушно? Стало быть, и в отношении меня, потому что и я тоже ваша старая знакомая?
Дурнопечин. Не знаю-с.
Надежда Ивановна. Не знаете… какой любезный ответ… (В сторону.) Нет, это невыносимо, он как будто бы ненавидит меня!.. (Обращаясь к Дурнопечину с большим чувством.) Nicolas! неужели ты совсем забыл меня, неужели ты вовсе разлюбил свою Надю? Но если ты притворяешься, так зачем это, друг мой?.. Для чего же ты мучишь себя и меня? Погляди на меня, как ты когда-то прежде смотрел. Неужели ты не понимаешь, что я пришла только видеть тебя?
Дурнопечин. И напрасно это делаете; это не совсем прилично.
Надежда Ивановна. Но я люблю тебя, друг мой, я не могу жить без тебя.
Дурнопечин. Отчего же вы без других можете жить?
Надежда Ивановна. Без кого без других я могу жить?
Дурнопечин. Да без двадцати человек, в которых были влюблены.
Надежда Ивановна. Nicolas! тебе, верно, кто-нибудь оклеветал меня; но я невинна перед тобой; я всегда тебя любила.
Дурнопечин (отворачиваясь в сторону и с усмешкой). С чем вас и поздравляю.
Надежда Ивановна. Nicolas! не смейся надо мной; оскорбленная женщина ужасна в гневе, она способна на все!
Дурнопечин. Что ж вы меня пугаете, что ли? Вашим братцем, вероятно, хотите устрашить? Напрасно беспокоитесь.
Надежда Ивановна. Ах, как вы ошибаетесь! Я первая заклинала брата не давать воли своему ужасному характеру, на коленях, со слезами умоляла его пощадить вас. Когда он узнал, то проклял даже меня… (Закрывает глаза платком.)
Те же и Михайло Иваныч.
Mихайло Иваныч. Фу, какая жара! Какая у вас, батенька, там хозяйка хорошенькая – прелесть! – Сидит, этак, каналья, да шерсть мотает, а глаза так и бегают.
Надежда Ивановна. Мишель, поедем домой!
Михайло Иваныч. Что?.. домой?.. зачем домой?.. Отчего у тебя слезы на глазах: ты, верно, плакала?
Надежда Ивановна. Так, ничего… поедем… (С горькой усмешкой.) Мы, кажется, здесь лишние.
Михайло Иваныч. Как лишние? Я не полагаю, чтобы, после давешнего разговора, мы могли быть лишние.
Надежда Ивановна. Не знаю. По крайней мере Николай Михайлыч мне прямо сказал, что я была влюблена в двадцать человек, что над прошедшим он смеется и что будто бы я тебя нарочно посылала к нему.
Михайло Иваныч (к Дурнопечину). Вы это сказали?
Дурнопечин. Сказал-с. Что ж вам угодно от меня?
Михайло Иваныч. Как что угодно! Позвольте вам сказать, что мне даже странно слышать с вашей стороны этот вопрос: что мне угодно?
Надежда Ивановна. Перестань, брат, оставь; теперь уж все кончено.
Михайло Иваныч. Как кончено? Для меня, душа моя, не может быть кончено! Не могу же я подобные выходки сносить равнодушно. Ты сама знаешь, что мне еще никто не наступал на ногу, кто хоть немного берег свою голову.
Дурнопечин. До головы моей вам далеко, а если вы думаете, как простой мужик, драться, так для этого у меня лакей есть. Вон он стоит…
Никита несколько выходит вперед.
Михайло Иваныч (засучивая рукава). Хо, хо, хо, милостивый государь, как вы прытки стали!.. Пьяны, что ли, вы? Нечего за стул-то браться.
Надежда Ивановна (к брату). Брат, смири себя; бога ради, смири.
Михайло Иваныч. Что ж, душа моя, я готов для тебя сделать все; но тебе известен мой огненный характер: здесь оскорбляют честь твою, говорят, что я мужик, и, наконец, призывают лакея в защиту себе. Подобные вещи могут делать только такие подлецы, как этот господин.
Дурнопечин. Подлецы вы, а не я. Когда начали так поступать, так убирайтесь вон!
Михайло Иваныч (вскрикивает). Молчать!
Дурнопечин поднимает при этом на воздух стул. Никита к нему приближается.
Надежда Ивановна (кидаясь между братом и Дурнопечиным). О, бога ради, умоляю вас: прекратите вашу ужасную ссору.
Михайло Иваныч (грозя из-за сестры пальцем Дурнопечину). Твоя башка остается па плечах единственно по милости этой слабой женщины.
Надежда Ивановна. Брат, я еще раз тебя умоляю…
Mихайло Иваныч. Я ничего и не делаю! На человека, которому в глаза говорят, что он подлец, а он отвечает только, что он не подлец, действительно не стоит сердиться, а надобно плевать.
Дурнопечин. И я на вас также плюю.
Надежда Ивановна (стремительно). Пощадите меня оба хоть сколько-нибудь… (Дурнопечину.) Прощайте, Николай Михайлыч! Укорять я вас больше не стану: ваша собственная совесть скажет вам, как вы черно и неблагородно поступили с любившею и никогда ни словом, ни взглядом не изменявшею вам женщиною… (Уходит с достоинством.)
Mихайло Иваныч (тоже идя за ней и на минуту оборачиваясь к Дурнопечину). За все эти страдания бедной сестры моей я должен был бы пустить тебе пулю в лоб; но, к счастию твоему, ты свинцовой не стоишь, а я влеплю тебе когда-нибудь деревянную… (Уходит.)
