Девушка (Лаврухину). Какая метель, а? Просто цирк! А я еще у вашего дома на грузовик наскочила, глядите, какая шишка. Уж я ее снегом терла-терла – вот безобразие! А вы «В последний час» слушали? Наши в Донбасс вошли, по радио марши передают. Полная победа!
Люся. Идемте. Скорее.
Обе уходят. Лаврухин подходит к репродуктору, включает его. Военный марш.
Лаврухин стоит молча.
КАРТИНА ШЕСТАЯ. ДОРОГИ.
Апрель 1945 года.
Ночь. Германия. Полуразрушенный вокзал. У стены фигуры трех спящих солдат. В центре, на ящиках, расположился сержант Солдатенков, пожилой, бородатый. Возле него Артиллерист, высокий, бледный парень с аккордеоном в руках, тихонько наигрывает песню о дорогах. В углу, положив голову на мешок, спит какая-то женщина. Очень далекий орудийный гул. По небу беспокойно бродят прожекторы. Временами на горизонте вспыхивают отсветы дальнего боя. Солдаты просыпаются.
Первый с о л д а т. Эх, Германия! Злые мне тут сны снятся.
Второй с о л д а т. А мне нет. Мне родимый дом приснился.
Третий с о л д а т. Ну и ладно.
Все трое засыпают.
Артиллерист (играет на аккордеоне и поет).
Солдатенков (пьет чай и закусывает хлебом). Да, бродит по Европе русский мужик, а покоя ему нет – по родной земле тоскует.
Артиллерист (продолжает играть). А я не о том печалюсь. (Оборвав игру, посмотрел в сторону боя.) Не дошел я до Берлина.
Солдатенков. Дойдешь, артиллерист.
Артиллерист. Домой направляют.
Солдатенков. Что так?
Артиллерист. Не гожусь более.
Солдатенков. Бывает.
Артиллерист (запел со злостью). «А вокруг земля кружится…»
Солдаты просыпаются.
Первый с о л д а т. Опять артиллерист тоскует. Гармонь у него хорошая.
Второй с о л д а т. То не гармонь, то аккордеон, дурило.
Третий с о л д а т. Ну и пес с ней.
Солдаты засыпают. Слышен шум подъехавшей машины.
Солдатенков. Гляди-ка, санитарные машины подошли. Лечись – не хочу! А может, тебе требуется, артиллерист?
Артиллерист. Мне больше ничего не требуется.
На перрон быстро входит Ведерников, следом за ним Зойка, толстенькая, небольшого роста санитарка, за плечами у нее автомат, голова перевязана бинтом.
Зойка (оглядываясь). Был вокзал – нет вокзала.
Ведерников. Где переправа через Одер, сержант?
Солдатенков. Так что переправу только наводят, товарищ военврач. К утру будет.
Зойка. Ты нам сказки не рассказывай, пехота. Тут переправа еще вчера работала.
Солдатенков. Верно, умница. Только нас беспокоят сильно. Вчера, к примеру, и вокзальчик этот был целый, а фашисты вон какое безобразие сделали.
Ведерников. Вот что, Зойка, я вниз к реке схожу, а ты меня здесь подожди. (Уходит.)
Солдаты просыпаются.
Первый с о л д а т. Что за шум? Никак, новый народ прибыл?
Второй с о л д а т. Нет. Это нам землячки снятся.
Третий с о л д а т. А ну, кончай базар, лейтенант спать велел.
Засыпают.
Солдатенков (указывая Зойке на забинтованную голову). Ты что же, ранена?
Зойка (небрежно). Еще чего выдумал! Это меня повар половником зашиб. Вот так, старший сержант.
Солдатенков. Ого, ты сурьезная.
Зойка. Будь уверен.
Солдатенков. А автомат к чему?
Зойка. Не на печке сидим.
Солдатенков. Уж больно много медалей на тебя повесили!
Зойка. Медалей много, звездочки недостает.
Солдатенков (ахая). Золотой?
Зойка. На меньше не согласна.
Солдатенков. Ну, девка!
Зойка. Была девка, а теперь нет.
Солдатенков. А вот у начальника твоего что-то не видать медалей?
Зойка. У него больше моего в два раза. Он только их носитъ воздерживается.
Солдатенков. Это почему же?
Зойка. Они при операции брякают очень.
Артиллерист. Ты скажешь!
Зойка. Да ты знаешь, что он за личность, Александр Николаевич? Он много тысяч бойцов своей рукой спас. Скажем, оторвет тебе голову, а он новую приставит, и шагай, солдат, своей дорогой. Его маршал Конев в губы целовал, понимаешь, балда?
Солдатенков. Уж больно ты горячо рассуждаешь. Видать, интерес у тебя есть.
Зойка. Был интерес – нет интереса. Разве я ему пара! Он для меня не более, как дальняя звезда. (Подумав.) И не менее.
Солдатенков. Понятно. Выходит, другая у него есть?
Зойка (вздохнув, кивнула головой). Без вести пропала три года назад. Тоже военврач была. (Не сразу.) Светать скоро станет. (Неожиданно отбила ногами чечетку) Эх, зачем ты меня родила на свет, мамочка! (Помолчав.) Сыграй что-нибудь грустное, артиллерист.
Артиллерист. Это можно. (Негромко играет вальс.)
Солдаты просыпаются.
Первый с о л д а т. А сейчас удивительное случится.
Второй с о л д а т. Какое еще удивительное?
Третий с о л д а т. Будет врать-то.
Первый с о л д а т. А вот увидите.
Все трое засыпают. Артиллерист продолжает играть вальс. Спящая женщина просыпается. Это Ольга. Она очень изменилась.
Ольга (негромко Солдатенкову). Уже утро? Кажется, светает. Не навели еще переправу?
Солдатенков. Никак нет. А вы спите, не тревожьтесь. Ежели что, я вас разбужу, как обещал.
Ольга. Спасибо. (Натягивает на себя шинель.) Ночь сегодня какая прохладная. А небо чистое – ни облачка. Хороший день будет завтра. (Поворачивается и засыпает.)
Артиллерист (отложив аккордеон). Хватит, наигрался. (Подошел к Зойке.) Раненых везете?
Зойка (кивнула головой). Из-под Блакенбурга.
Артиллерист. Ну, как там?
Зойка. Части к Берлину стремятся. Похоже, кончается война, артиллерист.
Возвращается Ведерников.
Ведерников. Переправу восстановят через час, придется ждать, в обход ехать далеко. Ступай к машинам, 3ойка, скажи, чтобы в лесок заехали, а то здесь бомбят часто.
Зойка. Есть. (Убегает.)
Солдатенков. Подсаживайтесь к нам, товарищ военврач. Чайком не воспользуетесь?
Ведерников. Налей кружечку. (Пауза.) Давно воюешь?
Солдатенков. С июля сорок второго.
Ведерников. С нашим братом имел дело?
Солдатенков. А как же! Сурьезно со мной обстояло – думал, без ноги останусь. Спасибо, препарат доктора Тучкова выручил.
Артиллерист. Об этом аппарате и я в госпитале слышал. Говорят, великая вещь.
Солдатенков. Это точно. Только он не во всех случаях способствует. Вот у нас в лазарете старшина Васюков гангреной мучился. Ну, ему, конечно, тоже накладывали раствор этот на зараженное место. А он, старшина, от кровотечения помер.
Ведерников (мрачнея). Видишь ли, сержант, против гангрены раствор помогает в редких случаях.
Солдатенков. Что же он, доктор Тучков то есть, не усовершенствовал свой препарат?
Ведерников (помолчав). Он погиб на фронте, доктор Тучков.
Солдатенков (мягко). Понятно. С мертвого спроса нет. Ну, а другие врачи что же?
Ведерников. Газовая гангрена – не шутка, сержант. И все же, дай срок, найдется и на нее управа.
Солдатенков. Да, ежели подумать, война вашему брату – великая практика.
Ведерников. Только годы уходят, не вернешь их. (Помолчав.) О матери я очень тоскую, сержант. Жили вот в одном городе, а виделись редко. Сейчас даже вспомнить об этом страшно: как я мог так жить. (Помолчав, берет лежащий перед Солдатенковым осколок зеркала, смотрит на себя.) Да, постарел. Уходят дни. Когда я был мальчишкой, я думал, что дни не исчезают бесследно, а уходят куда-то и там живут своей постоянной, неизменной жизнью. (Помолчав.) Куда уходят дни, сержант?
Солдатенков. А куда им уходить? Они тут, при нас. Хорошо прожитый день и после нашей смерти жив остается. (Помолчав.) Вот кончится война, строже жить будем. (Значительно.) Кому жизнь оставлена, с того ныне особый спрос.
Ведерников. Думаешь?
Солдатенков. У меня в эту войну семь дружков погибло. Что ж, вы считаете, они свою жизнь отдали, чтоб я на лавке валялся и пироги с водкой жрал? Полагаете, они за такую перспективу погибли?
