Ведерников. Думаешь?
Солдатенков. У меня в эту войну семь дружков погибло. Что ж, вы считаете, они свою жизнь отдали, чтоб я на лавке валялся и пироги с водкой жрал? Полагаете, они за такую перспективу погибли?
Ведерников. Ну, а по-твоему как, сержант?
Солдатенков. Пока на земле горе, нам покоя нет.
Артиллерист. Это точно.
На перроне показывается Зойка, она останавливается в некотором отдалении и независимо поглядывает на разговаривающих.
Ведерников. Ты зачем пришла?
Зойка. Просто так пришла.
Ведерников. Садись чай пить. Сержант угощает.
Зойка (подходя). Налейте, что ли.
Солдатенков. Она у вас строгая.
Ведерников. Набаловалась.
Зойка. Ну да, мое баловство – под пулями лазать. (Отхлебнула чай.) Что ж чай-то не крепкий пьешь, пехота?
Ведерников. Сердитый у меня адъютант. Второй год с ней маюсь.
Зойка. Вот погодите, встретитесь с вашей звездочкой, сдам я ей вас в полной целости и прощайте – только вы Зойку Толоконцеву и видели! А ну, сыграй грустное, артиллерист.
Артиллерист. И сыграю. (Играет опять вальс.)
Солдатенков. Слыхал я, товарищ военврач, подружка у вас без вести пропала?
Ведерников (обернулся к Зойке.) Разболтала уже.
Солдатенков. Вы, товарищ военврач, не теряйте веры. У всех встречных спрашивайте. На фронте встречи бывают – как нигде. Думают, убит человек, а он жив. Видите, женщина спит. Тоже небось о ней думают – погибла, а она жива.
Ведерников. Кто такая?
Солдатенков. Простая женщина. У немцев в плену была. Потом к партизанам убежала, потом в немецком тылу в разведке находилась. Сколько лет без вести числилась, а теперь вот, как вы, переправы на тот берег ждет.
Артиллерист продолжает играть. Ведерников медленно подходит к Ольге и тихо опускается перед ней на колени.
Зойка. Вы что улыбаетесь, Александр Николаевич?
Ведерников (смотрит на Ольгу). Какое хорошее лицо. Только исхудавшее очень. И на Ольгу похожа. Чуть-чуть.
Артиллерист (кончил играть). Хватит. Расстраивает меня музыка, нет сил.
Пауза.
Ведерников. Ну, время идти. Двинулись, Зойка.
Зойка. Спасибо за чай, пехота. Будь здоров, артиллерист. (Уходит.)
Ведерников (возвращается к Солдатенкову). Папироска у меня погасла, дай-ка огоньку, сержант.
Солдатенков. А ну, стой, военврач. (Прислушивается.) Фриц летит. (Все замолкают. Слышен гул приближающегося бомбардировщика.) Сейчас переправу бомбить будет.
Артиллерист (будит Ольгу). Воздух! Воздух!
У переправы заработали зенитки.
Солдатенков. Ложись, завтра победа, помирать неохота!
Ольга (не понимая, смотрит на Ведерникова). Шура! Шура!
Гремят зенитки, слышно как на переправу пикирует бомбардировщик.
Ведерников. Ольга!
Ольга стоит на коленях, протянула к нему руки. Он бросается к ней и, обняв, словно закрывая ее от пуль своим телом. Самолет выходит из пике. Гул мгновенно удаляется, возникает неправдоподобная тишина.
Солдатенков (встает, отряхивается). Опять живы. Смотри пожалуйста!
Ведерников медленно приподнимается и осторожно вглядывается в Ольгу.
Ольга. Милый мой.
Ведерников берет ее голову нежно целует в губы. Солдаты просыпаются.
Первый с о л д а т. Что за шум, а драки нет?
Второй с о л д а т. Слышь, Мишка, а мне приснилось, будто убило нас.
Третий с о л д а т. Ну да! Новое дело.
Все трое засыпают.
Артиллерист (Солдатенкову). Там внизу люди кричат, схожу узнаю. (Идет к переправе.)
Солдатенков (подходит к Ведерникову). Ну, что я говорил? Вот и встретились, товарищ военврач.
Ведерников (Ольге). А ведь я не узнал тебя, чуть не ушел. Когда ты спала, у тебя было такое чужое лицо. И волосы седые, вот здесь. (Смотрит на нее, все еще не веря, что это не сон.) Жизнь моя.
От переправы поднимается артиллерист, на руках его лежит Зойка.
Артиллерист (кладет Зойку на землю). Все, товарищ военврач.
Ведерников (наклоняется над ней). Зойка!
Зойка (тихо). Встретились, Александр Николаевич? Ну вот, прощайте. Теперь имею право. Была Зойка – и нет. (Умирает.)
Солдатенков. Кому смерть, кому жизнь.
Молчание.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Май 1945 года.
Поселок Сокол. Небольшой садик перед домом Лаврухина, отделенный забором от соседского участка. Звездное небо. Из освещенных окон соседнего домика доносятся звуки радио – бой часов с Красной площади. Открывается калитка, входят Ольга и Ведерников с чемоданами.
Ольга. В окнах темно. Кажется, легли спать.
Ведерников. Двенадцать. Слышишь, кремлевские часы бьют!
Они берутся за руки и слушают далекий бой часов.
Ольга. Неужели мы дома, Шура?
Ведерников (не сразу). Все может быть.
Ольга (шепотом). Я постучу.
Ведерников (тоже шепотом). Тебе страшно?
Ольга (помолчав). Что мы скажем Мише?
Ведерников. Все. (Быстро взбегает на крыльцо и стучит в дверь.)
Ольга. Неужели никого?
Ведерников (освещает фонариком дверь). 3амок на двери.
Садятся на ступеньки.
Ольга (задумчиво). Странно. Я часто думала о своем возвращении, какое оно будет. Все случилось не так. Совсем.
Ведерников (берет Ольгу за руки и ласково сажает рядом с собой). Ты напрасно не послушалась меня. Прямо с вокзала нам следовало поехать к маме. (Улыбнулся.) Мне так хочется, чтобы вы подружились. (Ольга нежно обнимает его.) Мы с тобой, как два беспризорника.
Ольга. Почему?
Ведерников. Так мне кажется.
Ольга. О чем ты думаешь?
Ведерников. О нашем доме. Видишь, я нарисовал его на земле прутиком. Тебе нравится?
Ольга. Да. (Улы6нулась.) Особенно воротца красивые.
Ведерников. Где этот дом, Оля?
Ольга. Не знаю. (Показывая на рисунок.) Вот здесь. И больше нигде. (Смотрит на Ведерникова.) Ты все время думаешь о Люсе и Шурочке. Что с ними, да? (Ведерников молча кивнул головой.) И я тоже. (Тихонько.) 3наешь, на войне я часто загадывала – неужели мы снова встретимся? Тогда это казалось таким счастьем! А вот теперь, когда мы наконец вместе…
Ведерников. Это перестало казаться счастьем?
Ольга (в отчаянии). Молчи. Мы так долго искали друг друга. И вот нашли. (Сжимая его руки.) Остального нет. Правда?
Ведерников. Наверно.
Из соседнего домика слышится негромкая музыка, Ведерников настороженно прислушивается.
Ольга. Что ты, Шура?
Ведерников. Песенка. Помню, у меня в госпитале один майор пел. (Не сразу.) А потом умер. (Стиснул зубы.) От гангрены. (Горячо.) Понимаешь, умер человек, а вот глаза его перед смертью, взгляд. Этого из памяти не выжжешь. Ничем.
Ольга. Ты считаешь, что виноват в его смерти?
Ведерников. И так можно считать.
Ольга. А иначе считать можно?
Ведерников. Можно. То-то и горе. (Песня смолкает.) Замолчал майор. (Опускает голову на руки.)
Ольга (ласково). Шура.
Ведерников (быстро). Если бы ты знала, как мне нужен сейчас Михей! Ах, черт, я слишком много всего наобещал! И вот мне тридцать, молодость прошла. (Пауза.) Нет! Пусть все, все будет сначала.
Ольга (тихо). Пусть. (Помолчав.) Это все-таки глупо – сидеть одним, ночью, в саду, Пойдем к соседям, узнаем, где наши. Может быть, уехали куда-нибудь.
Ведерников. Идем.
Они уходят на соседний двор. С улицы слышатся голоса. Затем отворяется калитка, и в садик входят тетя Тася, Нина, Лаврухин и Галина.
Лаврухин (смотрит на часы). Первый час. Мы ведем себя как отчаянные полуночники.
Тетя Тася. На Нинином месте я бы вообще не ложилась спать! Взяла бы лихача – или, как это теперь называется, «виллис»? – и до рассвета каталась бы по Москве. Как никак, а после конца занавес давали четырнадцать раз!
