К о р з у х и н. Не вижу ничего удивительного в этом. Играю и очень люблю.
Ч а р н о т а. Ты играешь! В какую же игру ты играешь?
К о р з у х и н. Представь, в девятку, и очень люблю.
Ч а р н о т а. Так сыграем со мной.
К о р з у х и н. Я с удовольствием бы, но, видите ли, я люблю играть только на наличные.
Г о л у б к о в. Ты перестанешь унижаться, Григорий, или нет? Пойдем!
Ч а р н о т а. Никакого унижения нет в этом. (Шепотом.) Тебе это сказано? В крайнем случае? Крайнее этого не будет. Давай хлудовский медальон!
Г о л у б к о в. На, пожалуйста, мне все равно теперь. И я ухожу.
Ч а р н о т а. Нет, уж мы выйдем вместе. Я тебя с такой физиономией не отпущу. Ты еще в Сену нырнешь. (Протягивает медальон Корзухину.) Сколько?
К о р з у х и н. Гм... приличная вещь... Ну что же, десять долларов.
Ч а р н о т а. Однако, Парамон! Эта вещь стоит гораздо больше, но ты, по-видимому, в этом не разбираешься. Ну что же, пошли! (Вручает медальон Корзухину, тот дает ему десять долларов. Садится к карточному столу, откатывает рукава черкески, взламывает колоду.) Как раба твоего зовут?
К о р з у х и н. Гм... Антуан.
Ч а р н о т а (зычно). Антуан!
А н т у а н появляется.
Принеси мне, голубчик, закусить.
А н т у а н (удивленно, но почтительно улыбнувшись). Слушаю-сь... А лэнстан![25] (Исчезает.)
Ч а р н о т а. На сколько?
К о р з у х и н. Ну, на эти самые десять долларов. Попрошу карту.
Ч а р н о т а. Девять.
К о р з у х и н (платит). Попрошу на квит.
Ч а р н о т а (мечет). Девять.
К о р з у х и н. Еще раз квит.
Ч а р н о т а. Карту желаете?
К о р з у х и н. Да. Семь.
Ч а р н о т а. А у меня восемь.
К о р з у х и н (улыбнувшись). Ну, так и быть, на квит.
Г о л у б к о в (внезапно). Чарнота! Что ты делаешь? Ведь он удваивает и, конечно, сейчас возьмет у тебя все обратно!
Ч а р н о т а. Если ты лучше меня понимаешь игру, так ты садись за меня.
Г о л у б к о в. Я не умею.
Ч а р н о т а. Так не засти мне свет! Карту?
К о р з у х и н. Да, пожалуйста. Ах, черт, жир!
Ч а р н о т а. У меня три очка.
К о р з у х и н. Вы не прикупаете к тройке?
Ч а р н о т а. Иногда, как когда...
А н т у а н вносит закуску.
(Выпивая.) Голубков, рюмку?
Г о л у б к о в. Я не желаю.
Ч а р н о т а. А ты, Парамон, что же?
К о р з у х и н. Мерси, я уже завтракал.
Ч а р н о т а. Ага... Угодно карточку?
К о р з у х и н. Да. Сто шестьдесят долларов.
Ч а р н о т а. Идет. «Графиня, ценой одного рандеву...» Девять.
К о р з у х и н. Неслыханная вещь! Триста двадцать идет!
Ч а р н о т а. Попрошу прислать наличные.
Г о л у б к о в. Брось, Чарнота, умоляю тебя! Теперь брось!
Ч а р н о т а. Будь добр, займись ты каким-нибудь делом. Ну, альбом, что ли, посмотри. (Корзухину.) Наличные, пожалуйста!
К о р з у х и н. Сейчас. (Открывает кассу, в ней тотчас грянули колокола, всюду послышались звонки.)
Свет гаснет и тотчас возвращается. Из передней появляется А н т у а н с револьвером в руке.
Г о л у б к о в. Что это такое?
К о р з у х и н. Это сигнализация от воров. Антуан, вы свободны, это я открывал.
Антуан выходит.
Ч а р н о т а. Очень хорошая вещь. Пошло! Восемь!
К о р з у х и н. Идет шестьсот сорок долларов?
Ч а р н о т а. Не пойдет. Этой ставки не принимает банк.
К о р з у х и н. Вы хорошо играете. Сколько примете?
Ч а р н о т а. Пятьдесят.
К о р з у х и н. Пошло. Девять!
Ч а р н о т а. У меня жир.
К о р з у х и н. Пришлите.
Ч а р н о т а. Пожалуйста.
К о р з у х и н. Пятьсот девяносто!
Ч а р н о т а. Э, Парамоша, ты азартный! Вот где твоя слабая струна!
Г о л у б к о в. Чарнота, умоляю, уйдем!
К о р з у х и н. Карту! У меня семь!
Ч а р н о т а. Семь с половиной! Шучу, восемь.
Голубков со стоном вдруг закрывает уши и ложится на диван. Корзухин открывает ключом кассу. Опять звон, тьма, опять свет. И уже ночь на сцене. На карточном столе горят свечи в розовых колпачках. Корзухин уже без пиджака, волосы его всклокочены. В окнах огни Парижа, где-то слышна музыка. Перед Корзухиным и перед Чарнотой груды валюты. Голубков лежит на диване и спит.
Ч а р н о т а (напевает). «Получишь смертельный удар ты... три карты, три карты, три карты...» Жир.
К о р з у х и н. Пришлите четыреста! Пошли три тысячи!
Ч а р н о т а. Есть. Наличные!
Корзухин бросается к кассе. Опять тьма со звоном и музыкой. Потом свет. В Париже – синий рассвет. Тихо. Никакой музыки не слышно.
Корзухин, Чарнота и Голубков похожи на тени. На полу валяются бутылки от шампанского.
Голубков, комкая, прячет деньги в карманы.
Ч а р н о т а (Корзухину). Нет ли у тебя газеты завернуть?
К о р з у х и н. Нету. Знаете что, сдайте мне наличные, я вам выдам чек!
Ч а р н о т а. Что ты, Парамон? Неужели в каком-нибудь банке выдадут двадцать тысяч долларов человеку, который явился в подштанниках? Нет, спасибо!
Г о л у б к о в. Чарнота, выкупи мой медальон, я хочу его вернуть!
К о р з у х и н. Триста долларов!
Г о л у б к о в. На! (Швыряет деньги.)
Корзухин в ответ швыряет медальон.
Ч а р н о т а. Ну, до свидания, Парамоша. Засиделись мы у тебя, нам пора.
К о р з у х и н (загораживая дверь). Нет, стой! У меня жар, я ничего не понимаю... Вы воспользовались моей болезнью?! Вот что, верните деньги, я вам дам по пятьсот долларов отступного!
Ч а р н о т а. «Ты шутишь», – зверь вскричал коварный!..»
К о р з у х и н. Ну, если так, я сейчас же звоню в полицию, что вы ограбили меня! Вас схватят сейчас же! Оборванцы!
Ч а р н о т а. Ты слышал? (Вынимает револьвер.) Ну, Парамон, молись своей парижской Богоматери, твой смертный час настал!
К о р з у х и н. Караул! Караул!
На эти вопли вбегает А н т у а н, в одном белье.
Все спят! Вся вилла спит! Никто не слышит, как меня грабят! Караул!
Портьера раздвигается, и возникает Л ю с ь к а. Она в пижаме. Увидев Чарноту и Голубкова, окаменевает.
Вы спите, милая Люси, в то время как патрона вашего грабят русские бандиты!
Л ю с ь к а. Боже мой, Боже! Видно, не испила я еще горькой чаши моей!.. Казалось бы, имела я право отдохнуть, но нет, нет... Недаром видела сегодня тараканов во сне! Мне интересно только одно – как вы сюда добрались?
Ч а р н о т а (поражен). Это она?
К о р з у х и н (Чарноте). Вы знаете мадемуазель Фрежоль?
Люська за спиной Корзухина становится на колени, умоляюще складывает руки.
Ч а р н о т а. Откуда же мне ее знать? Никакого понятия не имею.
Л ю с ь к а. Так познакомимся же, господа! Люси Фрежоль.
Ч а р н о т а. Генерал Чарнота.
Л ю с ь к а. Ну-с, господа, в чем недоразумение? (Корзухину.) Крысик, чего ты кричал так отчаянно, кто тебя обидел?
К о р з у х и н. Он выиграл у меня двадцать тысяч долларов! И я хочу, чтоб он вернул их!
Г о л у б к о в. Это неслыханная подлость!
Л ю с ь к а. Нет, нет, жабочка, это невозможно! Ну, проиграл, что же поделаешь! Ты не маленький!
К о р з у х и н. Где Антуан покупал карты?!
А н т у а н. Вы сами покупали их, Парамон Ильич.
Л ю с ь к а. Антуан, уйдите к дьяволу! В каком виде вы торчите передо мной?
Антуан скрывается.
Господа! Деньги принадлежат вам, и никаких недоразумений не будет. (Корзухину.) Иди, мой мальчик, усни, усни. У тебя под глазами тени.
К о р з у х и н. Уволю этого дурака Антуана! Не пускать ко мне больше русских в дом! (Всхлипнув, уходит.)
Л ю с ь к а. Ну-с, была очень рада повидать соотечественников и жалею, что больше никогда не придется встретиться. (Шепотом.) Выиграли – и уносите ноги! (Громко.) Антуан!
А н т у а н выглядывает в дверь.
Господа покидают нас, выпустите их.
Ч а р н о т а. О ревуар, мадемуазель[26].
Л ю с ь к а. Адье![27]
Чарнота и Голубков уходят.
Слава тебе Господи, унесло их! Боже мой! Когда же я наконец отдохну!
В пустынной улице послышались шаги.
(Воровски оглянувшись, подбегает к окну, открывает его, тихонько кричит.) Прощайте! Голубков, береги Серафиму! Чарнота! Купи себе штаны!
Потом тьма. Сон кончается.
...Жили двенадцать разбойников...
Комната в коврах, низенькие диваны, кальян. На заднем плане сплошная стеклянная стена, и в ней стеклянная дверь. За стеклами догорают константинопольский минарет, лавры и верх Артуровой карусели. Садится осеннее солнце, закат, закат... Х л у д о в сидит в комнате, он сидит на ковре, поджав ноги по-турецки, и разговаривает с кем-то.
Х л у д о в. Ты достаточно измучил меня. Но наступило просветление. Да, просветление. Но ведь нельзя же забывать, что ты не один возле меня. Есть и живые, повисли на моих ногах и тоже требуют. А? Судьба завязала их в один узел со мной, и их теперь не отлепить от меня. Я с этим примирился. Одно мне непонятно. Ты. Как отделился ты один от длинной цепи лун и фонарей? Как ты ушел от вечного покоя? Ведь ты был не один. О нет, вас было много... (Бормочет.) Ну, помяни, помяни, помяни... А мы не будем вспоминать. (Думает, стареет, поникает.) Да. Итак, все это я сделал напрасно. А потом что было? Просто – мгла, и мы ушли. Потом – зной, и каждый день вертится карусель. Но ты, ловец! В какую даль проник за мной, и вот поймал, поймал меня в мешок! Не мучь более меня, пойми, что я решился, клянусь. Лишь только Голубков вернется, я поеду сейчас же. Ну облегчи же мне душу, кивни. Кивни хоть раз, красноречивый вестовой Крапилин! Так! Кивнул! Решено!
