Мопся. Бедная девочка… (Провела по Катиным волосам сухой рукой, непривычной к ласковым прикосновениям.) Я, Аверкиева, когда училась, тоже была, как вы… сирота… И теперь у меня никого нет…
Катя (прильнула к Мопсиной руке, как больная собачонка). Софья Васильевна!..
Мопся. Смотрите, Аверкиева, я вам доверяю… И начальница вам доверяет!.. Вы ведь тоже хотите потом быть воспитательницей?.. Вот приучайтесь, помогайте нам!
Катя. Я, Софья Васильевна, буду стараться. Я так буду стараться… Вот увидите!..
Сивка входит вместе с Вороной, очень взволнованная.
Сивка. Софья Васильевна, мне сейчас дали знать… Опять неприятности!..
Мопся (знáком удаляет Катю). В чем дело, Елизавета Александровна?
Сивка. Да вот сегодня, оказывается, похороны этих… ну, вот что третьего дня с флагом шли… Понимаете? Это опять все сначала! Опять одни идут, другие скачут, одни поют, другие стреляют… А дети волнуются!
Мопся. Дети так взбудоражены, никакого сладу нет! Как бы нам не пришлось их казаками усмирять…
Сивка (испуганно отмахиваясь от нее). Ну, вы, Софья Васильевна… вы всегда что-нибудь страшное выдумаете!.. Вам бы романы писать!..
Мопся. Когда же я выдумывала, Елизавета Александровна?
Ворона. А оставлять девочек на всю ночь в актовом зале под портретом — это не вы придумали? Хорошо еще (показывает глазами на Няньку), этот мужик тогда смолчал… Вместо всех этих выдумок лучше бы делали так, как нас попечитель учил. Он велел нам все знать — все их мысли, письма, дневники, разговоры… А что вы знаете? Ровно ничего!..
Мопся. Сегодня, Елизавета Александровна, батюшка исповедует… Я как раз назначила на исповедь самых отчаянных — Шаврову, Горбацевич…
Сивка. Вот это отлично! Жозефина Игнатьевна, распорядитесь, чтобы и по другим классам так назначили…
Мопся. А когда эти похороны, Елизавета Александровна?..
Сивка. Я вам говорю: сегодня… И опять мимо наших окон!..
Мопся. А в котором часу?
Сивка. Ах, боже мой, да откуда же я знаю? Это не бал, меня не приглашали… Наверно, скоро…
Вбегает Катя.
Катя (сияя). Софья Васильевна, посмотрите! (С торжеством подает ей.) Это я у Звягиной в шкафчике нашла.
Мопся (читает). «Журнал «Незабудки»… Номер второй». Опять одна только обложка! А где же остальное?
Катя. Они говорят — никакого журнала у них нету. Только это неправда! Они все время шепчутся.
Сивка. Ну, вот видите! Я же говорила… Еще и журнал опять!
Катя. Я узнаю… Я непременно узнаю! (Убегает.)
Сивка. Что делать? И еще похороны эти…
Ворона. Знаете, что я посоветую? Прикажите закрасить окна до самого верха…
Сивка (расцвела). Жозефина Игнатьевна, это просто гениально! (Обращается к Няньке.) Грищук, когда кончите здесь уборку, замажьте окна мелом… До самого верха!
Нянька (ворчит). Вот-вот, теперь еще и маляр нашелся! (Продолжает уборку.)
Сивка. А батюшку вы предупредили, Софья Васильевна? Он знает?
Мопся. Да, да, обо всем…
Сивка (уходя с Вороной и Мопсей). Батюшка — это уже последняя надежда!
Вошла Женя.
Женя (с укором обращается к Няньке). Хорош, Нянька!
Нянька (виновато). Верно, Ерошенька, не хорош. С листком этим чуть не попался. Чума ее знает, Мопсю эту, откуда она берется? Подползет — и прыг! Как жаба в омут.
Женя. Да я не про то… Сколько времени по городу ходил, а что принес? Про галстуки да про перчатки!
Нянька. А ведь и хорошо, что про перчатки! Ну как я правильный листок принес бы, а Мопся б его сцапала? Расчесали бы нам с тобой кудри! Ты, Ерошенька, нынче в церкву пойдешь? Споведываться будешь?
Женя (думая о другом). Да…
Нянька. Дедушка Дмитрий Петрович богомолебствовать не любил… Попы, говорил, обманщики… (Смеется.)
В зал вошел Шапиро. В руках у него фуражка. Осматривается, как бы кого-то ища.
Женя. Нянька, смотри… Видишь?
Нянька (пошел к Шапиро). Тут, милый, посторонним не полагается…
Шапиро. Я, извините, опять до вас… Что, дочки моей здесь нету? Ушла рано утром, и нет ее!
Женя (подошла). Здравствуйте, господин Шапиро…
Шапиро. Ах, вот-вот… Барышня, может, вы Блюму видели? Нет?
Женя. Она сегодня не приходила…
Шапиро. Да, да, я знаю, не приходила… Но только я думал: а может, все-таки она здесь… Нету, говорите?.. Ну-ну… Извините… (Пошел к выходу, обернулся, говорит с тоской.) Понимаете, мне Блюму очень нужно… очень…
Нянька. Если придет, домой послать, что ли?
Шапиро. Да, да, пожалуйста… Скажите, очень скоренько чтоб шла! (Взялся за ручку двери.)
Женя (подбежала к нему). Господин Шапиро, а как… как ваш сын?.. Его тогда ранили, да?
Шапиро. Да, да… Ранили его…
Женя. А теперь как он?
Шапиро. Мне сейчас сказали в больнице… Мой сын умер, барышня…
Женя. Что вы говорите!
Шапиро. Вот, фуражку вернули… И сестра милосердия там… Она мне сказала: бредил он… И все говорил: «Папа! Не держи меня, папа, — я пойду до товарищей!..» А разве ж… разве я держал его? Я же сам дал ему фуражку: «Иди, мой сын, — тебе виднее»… (Постояв, уходит.)
Нянька. Ну скажи ты!.. Насмерть убили мальчонку… А за что?
Женя. Нянька… А там, в правильном листке, все было написано?
Нянька. Люди говорили: все как есть, вся правда!
Женя. Вот бы достать! Нянечка, а?
Нянька. Да я бы сам, понимаешь, за правду не гривенник бы дал, а больше… А то поют, а я подтянуть не знаю! Убивают людей, а я и не пойму, за дело иль нет…
Женя. А дедушка?.. Он бы знал?..
Нянька. Дедушка? (Убежденно.) Он бы знал!.. Я думаю, Ерошенька, он бы за тех голодных стоял.
Женя. Вот и я так думаю.
В дверях появляется Блюма. У нее очень измученный вид.
Блюма!.. Блюма пришла!.. (Бросилась к ней.)
Нянька. Пришли, барышня?.. Ну, вот и хорошо…
Блюма. Я, Грищук, не барышня… (Обняла Женю.)
Женя. Блюмочка, милая… Брат, да?
Блюма. Да… Он с того дня домой больше не приходил… Я так устала, Женя… Мы с папой два дня бегаем… в полицию, в тюрьму… В больницах были… Папа в покойницкую ходил… Нигде нету! Женя, он отыщется, да?
Женя беспомощно смотрит на Няньку. Нянька тоже растерялся — он не предполагал, что Блюма ничего не знает.
Нянька. Бывает, конечно… Бывает, что и отыщется… (Погладил Блюму по голове.)
Блюма. Я с ним каждый вечер занимаюсь… Что мы в гимназии проходим, то и он… Так он диктовку без одной ошибки пишет! Все задачи сразу решает… Женя, он еще придет, да?
Женя (решившись). Блюма, дорогая… я тебе все скажу…
Блюма (со страхом глядя на нее). Да, да… Я слушаю…
Женя. Тут сейчас папа твой приходил… Из больницы…
Блюма (отгораживаясь руками от несчастья). Не говори, не говори!.. Не надо!..
Входит Мопся со священником; за ними идут девочки.
Мопся. Пожалуйста, батюшка… Мы уже давно ждем.
Священник проходит в церковь.
Вам, Грищук, начальница что приказала? Про окна… забыли? (Увидала Блюму.) А вы зачем здесь? У нас сейчас исповедь… Ступайте домой… А завтра придете за своими бумагами. Вы здесь больше не учитесь… (Обращается к девочкам.) Медам, батюшка уже в церкви. Кто на исповедь, становитесь у двери в церковь. Аверкиева, раздайте свечи…
Блюма пошла к выходу.
Женя (бросилась к ней). Блюма!..
Блюма. Прощай, Женя… Спасибо тебе… И вам, Грищук, спасибо… (Ушла.)
Мопся. Кто первая, медам? Ярошенко, идите!..
Ярошенко (обращаясь к своей соседке). Певцова, я тебя тогда дурой обозвала… Прости, пожалуйста!.. (Перекрестилась.)
