(Уходит.)
Загорецкий, Графиня-бабушка.
Графиня-бабушка Что? что? уж нет ли здесь пошара?
Загорецкий Нет, Чацкий произвёл всю эту кутерьму.
Графиня-бабушка Как, Чацкого? Кто свёл в тюрьму?
Загорецкий В горах изранен в лоб, сошёл с ума от раны.
Графиня-бабушка Что? к фармазонам[64] в клоб? Пошёл он в пусурманы[65]!
Загорецкий Её не вразумишь.
Графиня-бабушка Антон Антоныч! Ах!
И он пешит, всё в страхе, впопыхах.
Графиня-бабушка и Князь Тугоуховский.
Графиня-бабушка Князь, князь! ох, этот князь, по палам, сам чуть тышит!
Князь, слышали? —
Графиня-бабушка Он ничего не слышит!
Хоть мошет, видели, здесь полицмейстер пыл?
Графиня-бабушка В тюрьму-та, князь, кто Чацкого схватил?
Графиня-бабушка Тесак ему да ранец,
В солтаты! Шутка ли! переменил закон!
Графиня-бабушка Да!.. в пусурманах он!
Ах! окаянный вольтерьянец[67]!
Что? а? глух, мой отец; достаньте свой рожок.
Ох! глухота большой порок.
Те же и Хлёстова, София, Молчалин, Платон Михайлович, Наталья Дмитриевна, Графиня-внучка, Княгиня с дочерьми, Загорецкий, Скалозуб, потом Фамусов и многие другие.
Хлёстова С ума сошёл! прошу покорно!
Да невзначай! да как проворно!
Ты, Софья, слышала?
Платон Михайлович Кто первый разгласил?
Наталья Дмитриевна Ах, друг мой, все!
Платон Михайлович Ну все, так верить поневоле,
А мне сомнительно.
О чём? о Чацком, что ли?
Чего сомнительно? Я первый, я открыл!
Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!
Попробуй о властях — и ни́весть что наскажет!
Чуть низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,
Хоть пред монаршиим лицом,
Так назовёт он подлецом!..
Хлёстова Туда же из смешливых;
Сказала что-то я — он начал хохотать.
Молчалин Мне отсоветовал в Москве служить в Архивах.
Графиня-внучка Меня модисткою изволил величать!
Наталья Дмитриевна А мужу моему совет дал жить в деревне.
Загорецкий Безумный по всему.
Графиня-внучка Я видела из глаз.
Фамусов По матери пошёл, по Анне Алексевне;
Покойница с ума сходила восемь раз.
Хлёстова На свете дивные бывают приключенья!
В его лета с ума спрыгну́л!
Чай, пил не по летам.
Графиня-внучка Без сомненья.
Хлёстова Шампанское стаканами тянул.
Наталья Дмитриевна Бутылками-с, и пребольшими.
Нет-с, бочками сороковыми.
Фамусов Ну вот! великая беда,
Что выпьет лишнее мужчина!
Ученье — вот чума, учёность — вот причина,
Что нынче, пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
Хлёстова И впрямь с ума сойдёшь от этих, от одних
От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,
Да от ланкартачных взаимных обучений.[31]
Княгиня Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи,
Профессоры!! — у них учился наш родня,
И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Фёдор, мой племянник.
Скалозуб Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчёт лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий.
Фамусов Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы, да сжечь.
Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами,
Был ценсором назначен я,
На басни бы налёг; ох! басни — смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
Кто что ни говори:
Хотя животные, а всё-таки цари.
Хлёстова Отцы мои, уж кто в уме расстроен,
Так всё равно, от книг ли, от питья ль;
А Чацкого мне жаль.
По-христиански так; он жалости достоин,
Был острый человек, имел душ сотни три.
Фамусов В моём календаре…
Хлёстова Всё врут календари.
Фамусов Как раз четыреста, ох! спорить голосиста!
Хлёстова Нет! триста! — уж чужих имений мне не знать!
Фамусов Четыреста, прошу понять.
Хлёстова Нет! триста, триста, триста.
Те же все и Чацкий.
Наталья Дмитриевна Вот он.
(Пятятся от него в противную сторону.)
Хлёстова Ну как с безумных глаз
Затеет драться он, потребует к разделке!
Фамусов О господи! помилуй грешных нас!
Любезнейший! Ты не в своей тарелке.
С дороги нужен сон. Дай пульс. Ты нездоров.
Чацкий Да, мочи нет: мильон терзаний
Груди от дружеских тисков,
Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
А пуще голове от всяких пустяков.
Душа здесь у меня каким-то горем сжата,
И в многолюдстве я потерян, сам не свой.
Нет! недоволен я Москвой.
Хлёстова Москва, вишь, виновата.
Фамусов Подальше от него.
Скажите, что вас так гневит?
Чацкий В той комнате незначащая встреча:
Французик из Бордо[68], надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча[69]
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал — и нашёл, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды…
Он рад, но мы не рады.
Умолк, и тут со всех сторон
Тоска, и оханье, и стон.
Ах! Франция! Нет в мире лучше края! —
Решили две княжны, сестрицы, повторяя
Урок, который им из детства натвержён.
Куда деваться от княжён!
Я одаль воссылал желанья
Смиренные, однако вслух,
Чтоб истребил господь нечистый этот дух
Пустого, рабского, слепого подражанья;
Чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой,
Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою возжой,
От жалкой тошноты по стороне чужой.
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш Север во́ сто крат
С тех пор, как отдал всё в обмен на новый лад —
И нравы, и язык, и старину святую,
И величавую одежду на другую
По шутовскому образцу:
Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем[70],
Рассудку вопреки, наперекор стихиям;
Движенья связаны, и не краса лицу;
Смешные, бритые, седые подбородки!
Как платья, волосы, так и умы коротки!..
Ах! если рождены мы всё перенимать,
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев.
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев.
«Как европейское поставить в параллель
С национальным — странно что-то!
Ну как перевести мадам и мадмуазель?
Ужли сударыня!!» — забормотал мне кто-то…
Вообразите, тут у всех
На мой же счёт поднялся смех.
«Сударыня! ха! ха! ха! ха! прекрасно!
Сударыня! ха! ха! ха! ха! ужасно!!» —
Я, рассердясь и жизнь кляня,
Готовил им ответ громовый;
Но все оставили меня. —
Вот случай вам со мною, он не новый;
Москва и Петербург — во всей России то,
Что человек из города Бордо,
Лишь рот открыл, имеет счастье
Во всех княжён вселять участье;
И в Петербурге и в Москве,
Кто недруг выписных[71] лиц, вычур, слов кудрявых,
В чьей, по несчастью, голове
Пять, шесть найдётся мыслей здравых
И он осмелится их гласно объявлять, —
Глядь…
(Оглядывается, все в вальсе кружатся с величайшим усердием. Старики разбрелись к карточным столам.)
