Блюм: Я себя никак не чувствую… Как там с пожаром этим? Для моего сердца нельзя такие пожары. Мне и доктор сказал: в случае чего у вас будут чреватые последствия…
Шведов (входит): Провода порвали.
Торская: Света не будет?
Шведов: Одарюк уже на столбе. Будет. (У телефона.) 4-17-11. Товарищ Крейцер? Горим. Ого, тушим. Руками растаскиваем. Сейчас весь двор завален огнем: балки, стулья, доски… По всему двору разбросали… Да так благополучно: по башкам кой-кому досталось… Средне. Плохо с костюмами, испортили многие… Да, думаю, что потушим… Хорошо, ждем.
Болотов (осторожно несет зажженную свечу): Насилу нашел.
Шведов: Смотри, тут целый лазарет. А я видел, как вас стукнуло, товарищ Вальченко. Аж зазвенело.
Вальченко: У меня тоже впечатление было довольно сильное…
Блюм: Сильное впечатление хорошо, если у тебя здоровое сердце.
Торская: Зина, принеси бинт из больнички.
Платова: Есть. (Убежала наверх.)
Шведов: А знаете, кто хорошо работает? Воргунов. Он и Забегай, как черти. Мы их два раза из огнетушителя тушили. Старый, а с
энтузиазмом…
Блюм: Голубчик, Шведов… потушим?
Шведов: Потушим, а как же…
По окнам вестибюля пробегает свет прибывших машин, шум моторов.
Шведов: О, пожарные приехали. (Выбежал.)
Платова (сверху): Вот бинты…
Торская: Дайте, я вам перевяжу…
Вальченко: Это прямо замечательно. Я желал бы, чтобы меня каждый день… по кумполу.
Торская: Через три дня от таких наслаждений никакого кумпола не останется.
Зырянский (входит): Ф-фу… насилу одолели.
Блюм: Потушили?
Зырянский: Не потушили, а растащили по бревнышку. Двор, как огненное озеро. Пожарные приехали. С бочками.
Вальченко: Это самый счастливый день…
Блюм: Ну, зачем вы так говорите… Вы знаете, чем это может кончиться?
Вальченко: А что?
Блюм: Я же знаю, чем это кончается. Пока у тебя голова разбита, так все хорошо. А когда голова целая и все на месте, так тебе говорят: я уезжаю…
Вальченко: Кто?
Блюм: Откуда я знаю кто? Каждая может уехать. Говорит, характерами не сошлись… Жены эти самые…
Вальченко: Нет… не может быть…
Торская: Мне этот лазарет придется разогнать за то, что он занимается пустяковыми разговорами…
Пожарный (входит): Где телефон? 5-50. Говорит связист. Коммуна Фрунзе. Пожар номер шесть. Воды не было. Да, ребята сами растащили. Во дворе много огня. Поливаем. Пришлите несколько бочек… (Вышел.)
Воргунов и Забегай входят обнявшись.
Забегай: Пропустите старых партизан. Ой-ой-ой, что же они с нами сделали? Товарищ Воргунов?
Воргунов: Да, здорово нас того. Стервецы, из огнетушителя поливали.
Зырянский: Вы еще спасибо скажите, а то из вас окорочка были бы.
Вальченко: Жму вашу руку, Петр Петрович.
Воргунов: А вы как?
Вальченко: О, я наверху блаженства.
Воргунов: Кому что, а курице просо…
Торская: Да вы весь мокрый, надо сейчас же переодеться.
Забегай: Идем, сейчас идем. Я вам предлагаю, как старому партизану, мое галифе.
Смех. Зырянский и Синенький входят.
Зырянский: Хорошо, товарищ Воргунов?
Воргунов: Да, это по-нашему: все горит, никаких инструментов, шипит, гремит, валится, а они руками, голыми руками. Это все-таки картина…
Торская: Да ведь и вы с ними.
Воргунов: Да ведь и я такой же…
Зырянский: Синенький, давай отбой.
Сигнал во дворе. Толпой вваливаются коммунары. Большинство мокрые, черные, измазанные, обгоревшие, все бурно веселые. На секунду задерживаются возле Вальченко, Блюма, Воргунова и убегают наверх. Приходит на свое место и мокрый Лаптенко и, улыбаясь, заглядывает всем в лицо. Деминская спешит убрать в сторону бархатный коврик на лестнице. Ей кто-нибудь помогает.
Обрывки фраз:
— Товарищ Вальченко, как ваше здоровье?
— Что же теперь?
— Там стульев штук триста.
— Это я вас из огнетушителя тушил, товарищ Воргунов.
— Значит, и костюм за ваш счет.
— А может, он был старый.
— Вот кто хорошо действовал. Как тебя зовут?
— Лаптенко, Гриша?
— Он молодец.
— Ему хорошо, у него спецовка подходящая.
— Как раз для пожаров.
— Его надо сейчас принять.
— Идем купаться, корешок…
— Соломон Маркович, а я говорил вам.
— Это горел старый мир.
— Ишь ты какие: старый мир…
— Выходит так, что и тушить не надо было.
— А за что я вам пошью новые костюмы?
— Заработаем.
Троян (входит): Чему я больше всего поражаюсь, это что мои очки уцелели.
Торская: На кого вы похожи, Николай Павлович!
Троян: Горел.
Общий смех. Троян не столько обгорел, сколько изодрался.
Воргунов: Где это вас так?
Троян: Это мы разбирали маленькую кладовочку.
Жученко (вводит толпу с огнетушителями. Уже и раньше многие приносили их): Что же вы побросали? Ставьте здесь.
Захаров: Ну, Соломон Борисович, ожили?
Блюм: Потушили. Ах, как я люблю этих коммунаров! Это же замечательно!.. Вы знаете? Постойте, сколько же огнетушителей истратили? (Поднялся с дивана. Начинает считать.) Один, два, три…
Жученко: Да зачем считать, сколько их было?
Блюм: Сорок штук.
Жученко: Все истратили, сорок, значит…
Блюм (в ужасе): Сорок штук?! Не может быть… Алексей Степанович, как же так?
Захаров: Что, много?
Блюм: Алексей Степанович, разве же так можно? Где же набрать столько денег? Сорок огнетушителей на такой маленький пожар… Это же безобразие.
Общий хохот. По окнам пробежали огни авто.
Синенький (встает): Крейцер приехал.
Все подтягиваются, как могут, поправляют одежду. Встает и перевязанный Вальченко. Зырянский вытягивается на верхней ступеньке, за ним Синенький с сигналкой. Зажегся свет.
Крейцер (входит): Ну, как? (Принимая рапорт, прикладывает руку к козырьку фуражки.)
Зырянский: Председателю Правления трудовой коммуны имени Фрунзе дежурный по коммуне командир второго отряда Зырянский отдает рапорт: в коммуне имени Фрунзе все благополучно. Коммунаров двести один, раненых (посмотрел на Вальченко) один.
Крейцер: Вот, дьяволы…
Смех, приветствия, рукопожатия.
Занавес
Большая комната совета командиров. В левой стене два окна. В правой стене, ближе к заднему плану — двери. Под стеной бесконечный диван, обитый зеленым бархатом с низенькой простой спинкой. Этот диван проходит даже сзади двух письменных небольших столов: один у задней стены — Жученко, второй у левой стены — Захарова. Перед столами по два кресла, а перед столом Захарова небольшой столик. У правой стены на авансцене широкий турецкий диван, тоже обитый зеленым бархатом. На полу большой ковер.
На стенах портреты, диаграммы соцсоревнования, портреты ударников. Комната совета командиров уютна, и нигде дешевых украшений, наклеенных кое-как бумажек. Все сделано солидно.
Вечер. Горят электрические настольные лампы и потолочный свет. Жученко сидит за своим столом.
Шведов (входит): Мы сейчас кончаем, Жучок.
Жученко: Совет после ужина сделаем.
Шведов: Добре.
Собченко (в повязке дежурного): Как с ужином? После комсомольского или после совета?
Жученко: Как только комсомольское кончится, давай ужин.
Собченко: Только вот беда: инженеры и конструкторы будут ожидать, пока мы поужинаем?
Жученко: Да чудак какой! Пригласи их поужинать…
Собченко: Правильно… А здорово сегодня!
Жученко: Ты, Шведов, молодец. Сегодня комсомол взял завод в руки…
Шведов: Да… Сколько сегодня машинок?
Жученко: Тридцать шесть.
Шведов: Хорошо. До пятидесяти близко. Вот тебе и ласточкин хвост.
