Маттес. Боже милосердный! (Закрывает крышку люка, спускается по лестнице.)
Лидия (входит). Привет, Матти!
Маттес. Привет!
Лидия. Послушай-ка… Я, конечно, не знаю точно, что тут происходит, но то, что ты заставляешь эту девочку совсем одну…
Маттес. Она больше не выдержала. Действительно, ни одна теория здесь не подходит. Вот она и ищет помощи и совета у товарища Хаушильда.
Лидия. А он что, тоже в деревне?
Маттес. Что значит «тоже»?..
Лидия. Но она же здесь.
Маттес. Я думал, она уехала. Рабгосподень видел, как она шла к станции…
Лидия. Я тоже. И была очень рада, когда она села в поезд. Но вдруг она сошла. Нет — выпрыгнула, поезд-то уже тронулся! И пошла в деревню. И теперь снова пристает к людям со своими расспросами. Хочет все разузнать о тебе. В подробностях! Да еще так втирается в доверие, что они болтают и болтают, прямо не остановишь. Того и гляди, такого наболтают..!
Маттес (в ужасе). Прекрати! (Гневно.) Ладно, хватит наконец! Я сам возьмусь за нее и собственноручно отправлю ее в область! (Внезапно решившись.) И привлеку себя к партийной ответственности!
Лидия. Что-что?
Маттес. Привлеку себя к партийной ответственности! Вот именно! Странно, как я раньше не догадался! И тогда наконец выяснится, что же со мной на самом деле.
Лидия. Ради всего святого, что там с тобой на самом деле? Да говори же наконец!
Маттес. Сначала пусть эта особа уедет из нашей деревни! Чтобы я мог спокойно… (Устремляется к двери, останавливается на секунду.) Где она сейчас?
Лидия. У Скрюченного Пауля.
Маттес (недовольно-механически). Он больше не скрюченный. (Хочет выйти.)
Лидия. Матти!
Маттес. Да?
Лидия (запинаясь). Я не хотела тебе говорить. Ты и так вон как разволновался. Но лучше, если я все же скажу.
Маттес. Что?
Лидия. Он опять… Пауль опять… Его опять скрутило! (Показывает, как его скрутило.)
Маттес (растерянно). Не может быть!
Лидия. Очень жаль. И тебя тоже. И кооператив. Не говоря уж обо мне… Но, конечно, больше всего его жалко.
Маттес. Это неправда! (В сомнении.) Не может быть правдой!
Лидия (подходит к нему, утешая). Послушай, Матти, тут даже столичные профессора капитулировали…
Маттес (яростно). Разумеется! Но я…
Лидия (прерывает его возмущенно). Маттес! Если ты скажешь еще хоть одно слово, я действительно привлеку тебя к партийной ответственности! Ты же просто человек! Выше себя не прыгнешь!
Маттес. Да что там… (Поворачивается, выбегает в дверь.)
Лидия. Совсем озверел! (Идет следом, сердито.) Погоди, я с тобой.
Авантюро (выглядывает в люк). Эй, друзья! Что у вас тут за шум?
Снаружи заводят два мотоцикла, затем мотоциклы с треском и воем удаляются.
(Удивленно.) Что, опять чудо? (Восхищенно.) «Не правда ли, досточтимые отцы, просто не перестаешь удивляться?! Но таков настоящий социализм — можете хмурить лоб сколько угодно, товарищ кардинал!» Крышка люка с треском захлопывается.
В тот же день, позже. Ангелика и Рабгосподень втаскивают со двора в дом Скрюченного Пауля. Он являет собой довольно жалкое зрелище. В то же время в дверь с улицы входят Лидия и Маттес. (Предположим, что обе группы разминулись в деревне и встречаются только теперь.) Маттес останавливается и в изумлении смотрит на Пауля. Тот прячется от его взгляда и скрючивается еще больше. Ангелика внимательно наблюдает за обоими. Видно, что она вообще успокоилась и взяла себя в руки, последующие события тоже не выводят ее больше из равновесия.
Пастор (обвиняющим тоном, Маттесу). Глянь! Посмотри-ка на него! Скрутило парня пуще, чем прежде!
Пауль (поспешно, смиренно). Я воще-то не жалуюсь.
Пастор (скрыто торжествуя). Я же говорил: «На кого пал крест господень…» (Паулю.) В воскресенье я повторю проповедь — лично для тебя.
Пауль. Да я тогда уж в столице, в клинике буду. Может, хоть в этот раз поможет. (Порывается уйти.) Прямо сейчас, на первом же поезде и поеду.
Маттес. Ни с места! Слушай, Пауль! Ты немедленно, вот прямо здесь, сейчас же распрямишься!
Пастор (в ужасе). Нет, только не на моих глазах!
Ангелика. Тогда уходите!
Лидия. Я тоже против. (Возмущенно.) Я не позволю ставить сомнительные эксперименты на члене моего товарищества, будь он хоть какой угодно инвалид! (Вдруг с отчаянием.) Ой, Пауль! Бедный Пауль!
Маттес. Бедный Пауль. Не смешите меня!
Лидия (опять возмущенно). Не долго тебе смеяться-то осталось, со всеми твоими колдовскими штучками. Немедленно откажись от колдовства! И горе тебе, если ты еще хоть одну больную корову заговоришь!
Маттес. Ну, это разные вещи… (Паулю.) Слушай, нечистая сила, считаю до трех! (Повелительным тоном.) Повторяй за мной! Ну, если не распрямишься… Раз…
Пауль (умоляюще). Маттес, да пойми же…
Маттес. Два!
Пауль. Ну, на этот раз ведь все из-за тебя, черт возьми!
Маттес. Три!
Пауль беспомощно оглядывается на окружающих — все с разными чувствами смотрят на него — и неохотно выпрямляется.
Пастор (крестится, испуганно). Ой, дух святой… Проклятье, я становлюсь католиком! Я верю в чудо!
Лидия (возмущенно, Маттесу). Вот видишь, что ты натворил! И этим дело не кончится. Исключения подтверждают правило. Но если эти исключения все время повторяются… (Ангелике.) Ты была права, когда так возмущалась. Это я была слепа. Доверяла всему, что он ни делал… (Маттесу.) Но теперь я уж выступлю против тебя, я тебя разоблачу! (Обращаясь ко всем остальным.) Как мне быть — сначала общее собрание собрать или партийную ячейку?
Пауль (в страхе). Нет! Лучше я все скажу!
Ангелика (быстро). Что?
Пауль. То, о чем он молчит! Потому что мне обещал! (Маттесу.) Но я освобождаю тебя от данного слова! (Обращается к остальным.) Дело в том, что я не был болен, а он меня не лечил! Во всяком случае, в прямом смысле… (Жалобно.) Просто меня призвали… А я не хотел… В тридцать-то лет! А в двадцать я хотел, да меня не брали!
Ангелика. Ну да?
Маттес. Тогда в деревне критический период был. Каждая пара рук на счету… Вот мой отец и вызволил его.
Пастор (вспоминает мрачновато-радостно). Старая лиса!
Пауль. Он меня хитростью освободил, а я потом сам себя, своими силами. Уж как медицина ни старалась меня распрямить, ничего не вышло. Они, конечно, подозревали, что тут что-то не в порядке, но я…
Лидия (язвительно). Еще не хватало этим похваляться! Дезертир! (Маттесу.) А ты в этой истории каким боком замешан?
Маттес. Бродил я однажды вечером в лесу, по следам охотничьего общества. Они своими машинами больше разорят, чем стадо кабанов. И вдруг вижу — Пауль. Днем-то он скрюченный весь был, а тут гляжу — бегает и прыгает, будто олимпийский чемпион по десятиборью!
Пауль (смущенно). Мне же надо было поддерживать себя в форме из-за этих проклятых врачей. (Содрогаясь.) Чего только они со мной не вытворяли!.. А потом явился Маттес…
Пастор. В ночь на солнцеворот! Вошел спиной в дверь!
Маттес. То, что был солнцеворот, — это просто совпадение. А то, что я спиной вошел, так это потому, что я смотрел, как бы кто не увидел. Потому что я хотел поговорить с ним наедине, как мужчина с мужчиной.
Пауль (горячо). Так и получилось.
Ангелика. Ну и что, помогло?
Пауль (застенчиво). Да, он меня сразу уговорил.
Пастор. Значит, он тебя загипнотизировал?
Маттес. Да о чем вы! Если кто-то скрывается от воинской службы…
Пауль. Нет, я сам сразу сознался.
Ангелика. А потом?
Пауль (обменявшись с Маттесом взглядом). А потом он меня убедил… Чтобы я прекратил эту дурость. А иначе, мол, я и ползать не смогу!
