Слово «лезвие» ранит мне уши! Неужели оно вам не ранит язык?
7-Й ГОСТЬ
Нет, почему же... У меня как раз сейчас на языке вкус кро...
4-Й ГОСТЬ
А на платке?
7-Й ГОСТЬ
Запекшиеся пятна вечности.
ХОЗЯЙКА
А вот и полночь!
ЧАСЫ
Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам! Бам!
1-Й ГОСТЬ
Посмотрите на Эвелину и ее спутника! Посмотрите на полночь и ее спутника!
2-Й ГОСТЬ
Спутник полночи — безумный фонарь.
3-Й ГОСТЬ
Спутник Эвелины — безумный... кто?
4-Й ГОСТЬ
Смотрите! Ночь завладела золотом Эвелины, она обезумела от этой груды!
5-Й ГОСТЬ
Темнота вся изрезана секундами.
6-Й ГОСТЬ
Мы все ими изрезаны.
7-Й ГОСТЬ
Кроме спутника Эвелины.
6-Й ГОСТЬ
Вы думаете?
7-Й ГОСТЬ
Нет. А вы?..
Хозяйка хотела что-то сказать. Потом молодой гость что-то хотел сказать, и другие.
Уличная ночь холодно сверкала за окнами. Ветер раскачивался на фонаре, скрипел. Черные булыжники мостовой блестели. Что-то тревожное лежало на всем, какой-то отсвет. Улица словно ждала появления Пермякова.
Появлялись призраки. Исчезали призраки. Окна были готовы сделать шаг и выйти во тьму.
Хозяйка краешком губ улыбнулась. Чему? Какой-нибудь своей мысли? Или какой-нибудь своей нет?
Гости толпились вокруг друг друга. Секунды были отточены до блеска, до.
Истленьев и Эвелина молча обменивались своим присутствием. Ее волосы слабо мерцали в полутьме времени. Казалось, часы отсчитывали каждый волос из этой золотой груды: тик-так, тик-так...
Эвелина посмотрела на Истленьева: он был бледен необычайно, словно болезнь возвращалась.
ЭВЕЛИНА
Что с вами? Вы больны?
1-Й ГОСТЬ (в сторону)
Болен? Чем? Невидимостью?
ИСТЛЕНЬЕВ
Нет... то есть нет...
2-Й ГОСТЬ
Ах, как все отточено! Ни до чего не дотронешься. Собственные слова ранят язык!
3-Й ГОСТЬ
Мой белоснежный платок боится меня!
ЭВЕЛИНА (Истленьеву)
Уже так поздно!.. Вы не устали?
4-Й ГОСТЬ
Превращусь в эхо: уже так поздно! вы не устали?
5-Й ГОСТЬ
Он не слышит ни ее голоса, ни вашего эха. Смотрите — как он невидим!
ЭВЕЛИНА
Что?
4-Й ГОСТЬ (как эхо)
Что?
ИСТЛЕНЬЕВ
Я ничего, Эвелина... Я тут...
4-Й ГОСТЬ
А как же я? Быть эхом призрака? Быть или не быть? Или наоборот?
3-Й ГОСТЬ
Будьте эхом молчания.
2-Й ГОСТЬ
Если уж и быть, то подальше от окон.
7-Й ГОСТЬ
Подальше от самого себя...
В ту ночь Мария дочитывала принесенные ей Мелик-Мелкумовым «Воспоминания о Д. Хармсе» Алисы Порет. Вот несколько последних строк:
«Ему очень редко нравились люди, он не щадил никого. Единственный человек, о котором он отзывался неизменно с восхищением, был Вологдов. Он так мне его расхваливал, что я сперва подумала, что это новое увлечение — очередным монстром, по когда мне сказали, что Николай Иванович на самом деле блестящий и очаровательный человек, я попросила Даниила Ивановича меня с ним познакомить. «Никогда, ни за что! — отрезал Хармс. — Через мой труп». И как я ни старалась пригласить его к нам в дом, ничего не вышло. Он запретил это всем своим друзьям и ловко разрушал все их попытки...»
Рассвет то приближался, то удалялся. И окна.
Дарственная надпись Н. Пунина на книге П. Флоренского:
Николаю Ивановичу Вологдову
дружески и с удивлением:
откуда вы такой взялись
«в комнате человеческой жизни»?
Пунин
1932 июнь
В ту ночь Пермяков и гречанка пили не чай. Несмотря на то, что в комнате было накурено, душно и терпко пахло потом и пролитым красным вином, полночь пробила. Ее глаза и глаза гречанки встретились. Несколько чугунных мгновений прошло. Часы первыми отвели взгляд.
Женщина сняла чулки, и ее белые ноги голубели на фоне черного ничего. Ее красный рот и накрашенные глаза устало падали на залитый вином стол.
Ее взгляд, пошатываясь, остановился на Пермякове.
— Иди же ко мне, любимый!.. Не двигаешься?
— Ч-ч-ч-ч-ч-что?
— Иди, я обниму тебя!.. Ну же! Или я пойду сама, и меня обнимут.
— Брындырмы-ы-ы-ынд... рынды-мы-ы-ы...
— Бранд?.. Каково!.. А?..
Он подполз, их губы встретились, руки переплелись, часы заскрежетали, и новая неизвестная звезда вспыхнула в небе от этого мучительного поцелуя.
В ту ночь и Левицкий. Он быстро писал что-то на белом листе бумаги. Ему светила (и диктовала?) резкая стенная лампа. Вот что он писал:
Мария! Я не приходил к вам. На это были две причины: первая и вторая. Но третьей, главной, не было. Я уже собрался было идти, уже было отворил дверь, и ступени лавиной хлынули мне под ноги, но... Я уже было сказал себе: «Да!»... Часы посмотрели и увидели: полночь. А у нее горлом хлынули звезды...
Улица одним концом упиралась в ночь, другой — терялся вдали. Двое.
М
Ну вот, я прошел через все несчастья, которые только возможны. Теперь я, кажется, должен быть счастливым... А?
Н
Да, да, это неизвестно. Мне, во всяком случае, нет. А зачем непременно быть, да еще счастливым? Что вы мне ответите на этот вопрос? И что вы мне не ответите?
М
Отвечу, что не отвечу. Вот.
Н
Смотрите-ка! сюда кто-то идет. Давайте спрячемся друг за друга...
Появляются женщина и ее спутник. Оба — оба.
ЖЕНЩИНА
Какое кругом великолепие! Мостовые, заборы, крыши, ночь без часов.
СПУТНИК
И эти две фигуры. Я их сначала принял за фонарь, а теперь вижу, что это два фонаря.
ЖЕНЩИНА
Да? Вы, кажется, правы. Но как они слабо светят! Как мерцают! Ветер, говорят, переносит какую-то фонарную болезнь...
М (приближаясь)
Добрый вечер! Болезнь без названия. Название ожидается с минуты на минуту.
ЖЕНЩИНА
Бог мой, еще один говорящий фонарь! И еще одно разочарование! Это не он. (к М) Скажите, вы случайно не видели здесь человека в берете из голубой шерсти?
М
Как же, видел, конечно, видел! Он быстро прошел в ту сторону... Над ним, действительно, голубела шерсть...
ЖЕНЩИНА
А кровь на нем вы заметили?
М
Кровь?.. Да, вот только сейчас заметил...
СПУТНИК
Это ошибка. Это недоразумение, (к женщине) Пойдемте скорее, прошу вас! Мне совершенно ясно, что оба они, кроме друг друга, никого не видели.
Н
Как так не видели?! Да у него от крови весь берет был... голубой... то есть, вся шерсть была...
СПУТНИК
Голубая? А вся кровь?
Н
Иссякла.
СПУТНИК (женщине)
Пойдемте! У них иссякло воображение. Вот вам и название этой фонарной болезни... (к двоим) Прощайте!.. (уходят)
М
Прощайте?
Н
Это он сказал, чтобы быть вежливым по отношению к себе самому... Какой холодный у него взгляд!.. Как холодно! Ну и погода!.. Ммда... Тут, и вправду, можно заболеть, на таком ветру... На чем вы прервали ваше молчание?
М
Я стоял, как всегда погруженный в задумчивость. Мимо меня стояли дома, проходили люди. Вдруг один из них — из домов и из людей, привлек мое внимание и поразил меня. Это был прохожий лет XXX—XXXIX, он был неправдоподобно бледен, по мгновениями становился бледнее самого себя...
Н
Я слушаю вас так внимательно, что сам начинаю бледнеть.
М
Погодите, сейчас вы начнете истекать кровью... Но кто это?..
Появляется цирковая наездница. В ее руке упругий вздрагивающий хлыст. Воздух вокруг нее расступается.
НАЕЗДНИЦА
Как? Разве вам ничего не говорит вот этот хлыст?
М
Нет, почему же, он нам говорит. Какой мелодичный у него голос!
Н
Вот это хлыст! Вот это я понимаю. Таким можно хлыстиком засечь любой фонарь насмерть.
НАЕЗДНИЦА
Скажите-ка, вы не видели, здесь не проходил один... такой?
М
Один проходил, но я боюсь, что он был недостаточно такой.
Н
И другой здесь проходил, но ведь вас интересует один?
НАЕЗДНИЦА
Проклятье! У меня от ваших реплик в горле запершило... И какой ветер кругом, и холод!.. Нет ли здесь дождя?
М
Вы правы, здесь нету.
НАЕЗДНИЦА
А что это за странная вывеска? Что на ней написано?
Н
На ней?.. Написано ДОЖДЬ.
М (к наезднице)
Не верьте ей! Это прошлогодняя... видите, она совсем ржавая...
НАЕЗДНИЦА
Но, постойте! Вы ведь что-то говорили о крови?
М
Вы — о дожде.
Н
Что?!. Кровавый дождь?!
НАЕЗДНИЦА
Вы правы, клянусь хлыстом. Вы догадливы, клянусь еще раз.
М (к Н)
Не слушайте, это не для ваших ушей! У вас и без того бледность не проходит... (к наезднице) Каков ваш хлыстик! Вокруг него воздух никак не заживает...
