последним из моих подданных… Тогда, если бы такие прелестный уста, как ваши, сказали бы мне: Людовик, я люблю тебя! О! Тогда я знал бы, наверное, что это не притворно.
Мар. Вы полагаете, государь, что и полюбившей вас женщине не придется испытывать тех- же мучений, как и вам? Когда бы вы были последним из ваших подданных, были бы несчастливы и бедны, та, которая согласилась бы разделить вашу нищету и несчастие, знала бы, что будет вознаграждена за свою преданность, знала бы, что имеет надежду и право быть любимой, что никакой министр не придет нашептывать о пользе и требованиях государства, что никакая мать не станет напоминать своему сыну о гордости королевской крови. Любить простого смертного, государь, это — сделаться его подругою на всю жизнь, любить короля, это — быть однодневной любовницей, минутною забавою, мимолетным капризом. Это делать то, что мы оба делаем в настоящую минуту: забываем о небе с его грозными тучами, о раскатах грома и о льющемся дожде, чтобы насладиться кратковременным счастием, которое, быть может, также быстро исчезнет, как м эта на горизонте молния. О! если бы женщина почувствовала, что может увлечься таким молодым, красивым и могущественным королем, как вы, и если бы она имела бы хоть тень, хоть тень рассудка в голове, то, конечно, не дала бы развиться этой любви, не позволила бы ей овладеть собою, а собственными руками, беспощадно, вырвала бы ее из сердца! (Мазарини показывается в гроте и прислушивается.)
Кор. А если бы король был уверен в этой любви, разве бы он посмотрел на то, что любящая его женщина не носят громкого имени? Нет! Выслушайте меня, Мария. Я король и твердо решился, всякому, кто будет мешать моим замыслам, то же самое сказать, что я сегодня утром сказал парламенту: «я хочу! я король!» И министры, мать, Франция, Европа, — все должно будет подчиниться моей непреклонной воле. Но для этого надо, чтобы меня любили. Пусть я почувствую, что эта любовь сильна, глубока, вечна; пусть полюбившая меня женщина будет такою юною, чистою и прелестною, как вы. Мария, и я скажу этой женщине: «вот мое сердце!» и я скажу Франции: «вот ваша королева»!
Мар. О, государь, государь! Право, можно с ума сойти от таких обещаний. Но нет, нет!. Ведь вас уже любила M-me де Фонтенак.
Кор. Она была замужем.
Мар. Вас любила сестра моя, Олимпия…
Кор. Я в это время был еще ребенком.
Мар. Наконец, графиня де-Ля-Мот!
Кор. Но я ее не любил.
Мар. Но я… и, государь!.. О, Господи, Господи!
Кор. Вы, Мария, вы другое дело. (Удар грома,) Вас я люблю. (Становится на колени.)
Мар. (в полном упоении) Ах! (Опомнившись, смотрит в глубину сцены.) Ваше величество! Ради Бога! встаньте, замолчите, на нас смотрят, могут услышать.
Кор. Эх! Что мне за дело! Пойдемте со мною под руку, Мария, и смело смотрите всем в глаза.
Король, Мария, Филипп, Мазарини (спрятавшийся), все участники в охоте. (Если возможно, то на сцене выводятся и гончие собаки).
Кор. Господа, пора садиться в экипажи. Гроза, кажется, прошла (вдали слышен раскат грома) п вот последний раскат грома…
Фил. (тихо королю). Поверг моего братца к ногам Марии Манчини со словами «я вас люблю». (Все удаляются.)
Маз. (на половину высовывается из грота и следит глазами за королем и Мариею. Вот и чудесно! Я думаю, что мой миллион принесет мне побольше десяти процентов!
Занавес.
В покоях Мазарини. В глубине спальня кардинала; впереди гостиная с тремя дверями и одним окошком.
Мазарини, Гено.
Маз. (приходя из задней комнаты, опираясь на руку Гено). Слушайте же, Гено. Отправляйтесь сейчас же в путь, Принц очень болен; вылечите его, Гено, но только, пожалуйста, не торопитесь. Быстрые лечения никогда не бывают верными, Вы имеете отпуск на один месяц… даже на два. Поняли меня, Гено?
Гено. Прекрасно понимаю, кардинал.
Маз. Я, конечно, буду получать извещения о принце?
Гено. Через какой срок угодно?
Маз. Да мне бы угодно было получать их ежедневно.
Гемо. А как же вы сами в это время…
Маз. Обо мне не беспокойтесь, милейший Гено; никогда я себя так хорошо не чувствовал, как теперь. Идите, Гено, идите, мой друг. (Гено кланяется и уходит.)
Маз. (один). Прекрасно! Во время двухмесячного постепенного выздоровления принца, я успею получить известия из Испании и, смотря потому, как угодно будет Богу решить в Мадриде, мы примем наши меры здесь,
Мазарини, Бернуэн.
Бери. Monseigneur!
Маз. Это ты, Бернуэн?
Берн. Так точно, кардинал. (Тихо.) Гито ожидает.
Маз. Ага! добрейший Гито! Пусть войдет. Ты знаешь, что я всегда для него дома.
Те же, Гито.
Маз. Здравствуйте, Гито, здравствуйте, мой друг.
Гито. Вы изволили меня спрашивать?
Маз. Да. Хочу переговорить с вами о нескольких вещах.
Гито. Весь слух, кардинал.
Маз. Прежде всего скажите, отчего вы так редко упоминаете о своем племяннике Коменжо?
Гито. Мой племянник все так же ваш покорный слуга и слуга королевы… Кого прикажете арестовать?
Маз. (будто не слышит.) Вы продолжаете получать от него известия?
Гито. С каждым курьером, приезжающим из Португалии,.. И кто же он, парламентский сутяга или дворянин?
Маз. (не отвечая). Мне казалось, что был разговор о его женитьбе на вашей прелестной дочери? Вы знаете, мой друг, что, если эта свадьба состоится, то король пожалует сто тысяч ефимков и лично подпишет брачный контракт.
Гито. Я буду очень признателен его величеству… Где же предписание?
Маз, Ты, кажется, воображаешь, что тебе придется кого-то арестовать?
Гито. Очень понятно! Когда призывают начальника королевских мушкатеров, когда ему обещают сто тысяч ефимков для дочери (в сторону) обещают, но не дадут…, (громко) значит, в нем сильно нуждаются.
Маз. Ты прав в том смысле, что ты мне нужен; но ошибаешься, думая, что дело идет об аресте.
Гито. Ого! Так зачем же меня признали?
Маз. Ты предупредишь одного иностранца, который скрывается в гостинице «Павлина», что я знаю, что он здесь,
Гито. Понимаю. Вы знаете, что он здесь и желаете…
Маз Желаю, чтобы он выехал из гостиницы.
Гито. А может он выбрать себе другое жилище в Венсене?
Маз. Нот видишь ли, я хотел бы, чтобы он не только покинул гостиницу, но и самый Венсен. Если это его не слишком обеспокоит.
