прокурора). Муж ее бросил, дак она на людях зло срывает!
С т а р у х а Г р и б о в а. Вызлились люди — нежальливые стали, несчастливые: вот семья и не держится! (О Беловой.) Сомлела, бедная…
Белову уводят под руки к машине. Толпа, охая и сострадая, идет следом. Адвокат возвращается с полпути.
А д в о к а т (прокурору). Простите, Ольга Ильинична, но ваша обвинительная речь — это… Н-ну?! Я еще понимаю — сто двенадцатая, но двести шестая?! Двести шестая!
П р о к у р о р. Я исказила факты? Оклеветала невинных? Давайте — ну!.. Может, ваши подзащитные вообще не дрались?
А д в о к а т. Дрались. Допустим! Да, девочки иногда ссорятся, но в итоге мирятся и дружат. Такова норма их отношений. Неидеальная! И все-таки норма. Дело — смех-ерунда: ах, девчонки поссорились?!
Сигналит машина.
Иду! Да взгляните на эти ссоры детей глазами мудрой жены!
П р о к у р о р. Не делайте вид, что не слышали… этих (жест в сторону ушедших): я — не жена, я — он, прокурор! Значит, все же дрались?
А д в о к а т (обняв ее за плечи). Оленька Ильинична… Олечка, ну?!
П р о к у р о р (брезгливо скинув его руку). Итак, дрались?
А д в о к а т. Повторяю, допустим. Они что — амбалы с могучими бицепсами? Это чернильный трюк, голубушка моя, приравнять девочку к амбалу и по сугубо словесному равенству — ага, дрались! — квалифицировать обе драки по двести шестой. Мы взрослые люди! Я неделю всего в вашем милом, неподражаемо темном городе…
П р о к у р о р (перебивая). Стоп! Кто лампочки выбил? Ваши девицы! Не напасешься!
А д в о к а т. …но у меня уже впечатление, что я год живу в сумасшедшем доме…
Нетерпеливые сигналы машины.
Иду! Иду! (Быстро уходит.)
На опустевшей улице остаются Дебрин и прокурор. Молчат.
П р о к у р о р. Сиренью пахнет, слышите? (Высвечивает фонариком зияющую пустую глазницу уличного фонаря.) Опять вчера выбили! Что молчите, корреспондент? Вам-то как моя речь?.. Молчите!
Д е б р и н. Их посадят?
П р о к у р о р. По моим делам сомнений в грамотности квалификации пока не возникало. Не у столичных невежд, конечно.
Д е б р и н. Значит, посадят. Жаль!
П р о к у р о р. И вы туда же? Дело — смех-ерунда: подумаешь, девушки бьют девушку сапогами по голове — юмор теперь такой! Хотите еще порцию юмора? Здесь на стройке парня убили — на почве юмора, случайно. Тоже пили, дрались, мирились. Даже развеселились, протрезвев: а один-то притворяется — для смеху не встает. «Мы оборжались», — как писали в показаниях. Что морщитесь? Знаете историю Гали Хоревой — ну, той, со справкой? (Трогает висок.) Этот эпизод не проходит у нас по делу. Тоже юмор: шутили, толкались — упала затылком об асфальт. И если бы не удалили опухоль в мозгу… (Взрывается.) Да как у него язык поворачивается: «Такова норма их отношений»! Норма такая… жестокость. Нормальная! Привычная! И ведь привыкли уже — уже не возмущаемся. Синяк? Пустяк! Хамство? Мелочь! Мы сумасшедшие — мы привыкаем к нормальной подлости. Норма уже — в магазине отбреют! В автобусе облают! На улице так обхамят, что…
У Дебрина вырывается смешок.
Чему вы радуетесь?
Д е б р и н. Это так, чисто нервное: смешно, и все!
П р о к у р о р. А стыдно вам бывает?
Д е б р и н. Мне? Никогда!
П р о к у р о р. Извините, но это заметно. Вы уже неделю демонстрируете здесь такое столичное суперменство — вы поэт, репортер! А мы?.. (Уходит, светя себе фонариком.)
Д е б р и н (в бешенстве чиркая спичками во тьме). Уважаемые поклонники моих столичных суперспичек! Наш микрофон установлен в центральной луже райцентра. Начинаем репортаж из зала суда. Процесс века — спецвыпуск ТАСС: как Верке подружка подбила глаз! (Кричит.) Дайте свет, наконец!
Зажигается свет, как во время антракта — в зале. Появляется техник-смотритель жэка Ц ы п к и н в резиновых сапогах, в спецодежде и д в о е р а б о ч и х сцены с тачками.
Не хулиганьте! Будет порядок?
Ц ы п к и н. Лечись — будет. (Рабочим.) Давай!
Те опрокидывают тачки с песком едва ли на Дебрина.
Д е б р и н. Ввинтите лампочки — в день начала процесса здесь были все лампочки!
Ц ы п к и н. В среду одна. (Рабочему.) Дашь одну ему, Коля.
Д е б р и н. Я должен начать репортаж с понедельника — с первого дня!
Ц ы п к и н (равнодушно). Не облезешь — начнешь со среды. Не напасешься!
Д е б р и н. Начинаем репортаж из зала суда. Со среды — по техническим причинам… Про начало я зачитаю. (Читает.) «Жили-были девочки. И жили бы эти девочки мирно, разумеется в их понимании мирно, если бы мама Веры Арбузовой не обратилась в суд по поводу подбитого глаза дочери. По наивности, как считает она теперь, ибо в ходе следствия выяснилось, что Вера с подружкой, в свою очередь, избивали подсудимых. На Веру тоже заведено уголовное дело, выделенное…
Говорить невозможно — стучат молотки: один из рабочих, забравшись на стремянку, прибивает прочней покосившийся было лозунг «Станция Иня — город будущего!». Цыпкин хозяйственно осматривает — где еще непорядок?
…выделенное, во избежание путаницы, в особое судопроизводство».
Ц ы п к и н (Дебрину). Ввинти! (Поставив ящик на ящик, загоняет Дебрина наверх ввинчивать лампочку.)
Стараниями техника-смотрителя сцену приводят в порядок, что сводится, кажется, к увеличению беспорядка. Вот А р б у з о в а, пятясь задом из распахнутой двери, домывает пол в своем ларьке, вышвыривая на улицу пустые ящики. Дебрин все это время пытается произнести приведенный выше текст, что не очень удается — техник-смотритель гоняет его как главную рабсилу: «Ввинти!», «Подержи! Криворукий, что ли?» Идет монтировка сцены — действие, построенное на импровизации актеров. Здесь могут появляться и другие персонажи: с т а р у х а Г р и б о в а с метлой, по указанию техника, выметает со сцены бумажный мусор, в том числе и упавший на пол блокнот Дебрина. Едва не огрела Дебрина метлой и попеняла ему же: «Нервный ты, батюшка! Раньше нервов не было». Впрочем, у старухи могут быть и другие заботы — она владелица одной из последних в городе коров. Ловит корову: «Зорька, Зорька! Корова… скотина! Куда, дрянь?» А п р о к у р о р, женщина строгих правил, обычно в это время бегает трусцой… впрочем, будет ли бег трусцой или старуха с метлой — это дело театра. Когда борцы за порядок наконец ушли со сцены, а в зале погас свет и зажглась одинокая лампочка у ларька, Дебрину уже не до репортажа. Молчит устало. Арбузова домывает пол.
Домыв пол, А р б у з о в а выплескивает воду в темноту, едва не окатив Дебрина.
А р б у з о в а (заметив Дебрина). Ой… товарищ корреспондент! Может, пивка? Пивка, а? От я вам щас досточек настелю. (Перекидывает доску через лужу.) Топнем в грязи — перкопали как свиньи! Все Белов ваш! Сюда… ступайте сюда. Пивка, да? (Молниеносно ставит перед Дебриным бутылку и пивную кружку.) Пуговка пооборвалась. Неженатые будете?
Д е б р и н. Как сказать…
А р б у з о в а. Щас у всех — как сказать. У меня тоже.
Д е б р и н. Здесь женщина с московского поезда не проходила?
А р б у з о в а. Интересная?
Д е б р и н (осмотрев любопытную буфетчицу). Умная.
А р б у з о в а. Никого не было. Ни умной, ни… Все ждешь-ждешь — явится стройный кипарис с седыми висками. Только деньги на одёжу изводишь! А вы,
