(смеется). Простите… Но когда речь заходит о работе, вы становитесь необычайно красноречивы…
Х р у с т а л е в. Можете смеяться, если угодно. Мне, дурню, взаправду казалось, что наша совместная работа приносит и вам творческое удовлетворение!
Т а м а р а (задумчиво). Да, в них что-то было, в этих долгих зимних вечерах над историями болезней и рентгеновскими снимками…
Х р у с т а л е в. Вот видите!
Т а м а р а. Но я не только молодой рентгенолог, Борис Федорович… Я еще и молодая женщина. Хотя уже и не самая молодая, но все-таки…
Х р у с т а л е в (хмуро). Не люблю хвалить людей за то, в чем они сами неповинны. За их молодость, например, или за красоту.
Т а м а р а. Ч т о вы любите или не любите — я уже успела заметить за эти два года.
Х р у с т а л е в (внезапно с отчаянной решимостью). А что я вас люблю — это вы успели заметить?
Т а м а р а (спокойно). Представьте — да. Хотя вы это довольно долго и довольно успешно скрывали.
Х р у с т а л е в. Потому вы и уезжаете? Что заметили?
Т а м а р а. Нет, не поэтому.
Х р у с т а л е в. Тогда почему же?
Т а м а р а. Потому что я так решила.
Х р у с т а л е в. Ну знаете! Это не ответ!
Т а м а р а. То, что, возможно, вы сочтете ответом… Это я скажу вам даже не перед третьим звонком, а когда буду уже одной ногой в автобусе.
Х р у с т а л е в (мрачно). Я еду с вами в город.
Т а м а р а. Тогда — в поезде. Ведь поехать за мной в Москву у вас духу не хватит?
Х р у с т а л е в. А если хватит?
Т а м а р а. Ну, полноте! Разве вы оставите вверенный вам санаторий ради такого пустяка, как объяснение с женщиной?
Х р у с т а л е в. Объяснился уже…
Т а м а р а. Поверьте, я это оценила. До сих пор вы, как главврач, предпочитали объяснять, а не объясняться.
Х р у с т а л е в. Тамара Викторовна, я вовсе не обольщаюсь насчет вашего отношения ко мне…
Т а м а р а. Вот как?
Х р у с т а л е в. И если сгоряча у меня вырвалось такое… Ну, чего я никогда не должен был говорить… Это потому, что вы меня просто ошарашили, честное слово. И разозлили. Я, кажется, был резок с вами? Простите. И забудьте то, что я здесь наговорил.
Т а м а р а. Просто взять и забыть?
Х р у с т а л е в. Я ведь так сболтнул, ни на что не рассчитывая… Но на товарищескую откровенность, мне кажется, я имею право.
Т а м а р а. Допустим.
Х р у с т а л е в. Тогда скажите, почему вы уезжаете?
Т а м а р а. Вы твердо решили это узнать? Думаете, кому-нибудь от этого станет легче?
Х р у с т а л е в. Если вы мне не доверяете…
Т а м а р а (решившись). Ну что ж, откровенность за откровенность и признание за признание. (Помолчав.) Дело в том, милый Борис Федорович, что я начала к вам привыкать, что мне стало приятным и даже необходимым ваше общество. Я поняла, что если так будет продолжаться, то, чего доброго, я тоже полюблю вас, а это никак не входит в мои планы.
Х р у с т а л е в. Планы?!
Т а м а р а. Вас, бедненького, коробит такое прозаическое словечко? Да, у меня есть свой план жизни, и наша любовь там, простите, не значится.
Х р у с т а л е в. Если уж вы решили так откровенно… Может быть, скажете почему?
Т а м а р а. Да потому, что вы слишком хороший человек.
Х р у с т а л е в (с изумлением). Чего-чего?
Т а м а р а. Слишком хороший человек.
Х р у с т а л е в. Благодарю… Хоть и не уверен, что это правда, но…
Т а м а р а. Вы добрый, порядочный, умный… Даже талантливый. А можете просидеть здесь, на «Орлином перевале», еще двадцать лет и, что самое ужасное, будете этим довольны.
Х р у с т а л е в. Ах, вот оно что… Карьерой не вышел?
Т а м а р а. Не ловите меня на словах, которые считаются ругательными. Вообще-то, должность главврача такого санатория, как наш, — не из последних. Но я-то знаю, как вы здесь оказались. Выперли, извините за грубость, вас из клиники ваши конкуренты, а вы даже и не заметили!
Х р у с т а л е в. Тамара!
Т а м а р а. Простите, но я в своей жизни из-за этого уже досыта хлебнула…
Х р у с т а л е в. Ах, Тамара, Тамара… Вот я смотрю на вас, слушаю — и ни одному вашему слову не верю. Вы просто ищете оправдания, что не любите меня. А зачем? Не любите — и это все объясняет и все оправдывает.
Т а м а р а. Вы меня не понимаете и никогда не поймете. И это только подтверждает правильность моего решения.
Слышится шум мотора, прощальные возгласы. Входят С и з о в а и Р а и с а с пустыми бутылками и стаканами в руках.
С и з о в а (вытирая глаза). Ну, все, укатили восвояси…
Т а м а р а. Не на шутку прощались.
С и з о в а. Ничего, Егорушка обещал за полчаса обернуться. И тогда прости-прощай, «Орлиный перевал»… Много было здесь моего поту пролито, много слез выплакано, только и радости великой я здесь дождалась. Приютили меня, сироту горемычную, не оставили в беде да одиночестве, спасибо вам за это великое и низкий поклон!
Х р у с т а л е в. Вы садитесь, Марья Васильевна, отдохните немного.
С и з о в а. Ты не думай, Борис Федорович, я не пьяная. Выпила с подружками на прощанье — это да. Только я с того дня, как письмо от моего Коленьки получила, все будто хмельная хожу. Так бы и полетела к нему через горы и моря… Ты, Раиса, небось той карточки и не видела, что мне сыночек прислал? Своим-то я всем показывала… (Достает фотографию.) Вот он, сокол мой ясный!
Р а и с а. А что, молодец хоть куда.
С и з о в а (радостно). Мыслимое дело, на каких самолетах летает! И еще улыбается, разбойник этакий! (Другим тоном.) Скоро ль я тебя увижу, буйная ты моя головушка? Скоро ль обниму да расцелую, кровинушка ты моя единственная?
Р а и с а. Будет тебе причитать, Васильевна. Не горе — радость, а ты в слезы. Пойдем ко мне — умоешься да отдохнешь перед дорогой. Пойдем, пойдем… (Уводит Сизову наверх.)
Пауза.
Т а м а р а. Да, любим мы, бабы русские, слезу пустить. Вот и я… Наплела вам с три короба, а зачем? Ведь не хотела. Теперь подумаете обо мне невесть что.
Х р у с т а л е в. А вам не все равно, что я о вас подумаю? Прогудит прощально паровоз… Вы-то обо мне и не вспомните больше!
Т а м а р а. Может быть… И все-таки мне хочется, чтобы я осталась в вашей памяти не такой, как сейчас…
Х р у с т а л е в. А какой?
Т а м а р а. Ну, хотя бы той Тамарой, которую вы называли хорошим парнем… Помните, после одной лыжной прогулки?
Х р у с т а л е в. Я-то все помню…
С шумом распахивается дверь, и на пороге появляется К и р и л л К а р ц е в. Он в лыжном костюме, за спиной вещевой мешок и шинель в скатке, вместо сапог на ногах лыжные ботинки.
К и р и л л. Разрешите присутствовать?
Вслед за ним появляются запорошенные снегом С е р г е й Г о р я ч е в, В а с и л и й К о в т у н и Ю л и й М я т л и к. Все они одеты и снаряжены так же, как и Кирилл, лишь у Ковтуна за плечами еще аккордеон в футляре.
С е р г е й. Автобус еще не ушел?
Т а м а р а (иронически). В город торопитесь?
С е р г е й (с беспокойством). Неужели опоздали? (Смотрит на часы.) Но по расписанию он
