Для провинциального журналиста, который ещё даже не окончил университет, работать в корпункте знаменитой газеты было великим счастьем. Он получал за статьи московские гонорары, с которыми в Казани можно было жить не просто, а с размахом… Он любил быть щедрым, обожал дорогой алкоголь, рестораны, клубы, обожал женщин, курить с ними в постели, тратиться на них.
Последнее время Олег жил полнокровно. Кроме денег, у него было и какое-то признание. Например, однокурсники считали его талантом, будущей звездой и очень уважали. Кто-то, конечно, завидовал. Но не вредил…
Пластиковая девушка покачивалась, пахло окурками. Женщина положила его руку к себе на бедро. Он погладил. «Эту командировку вдвоём она придумала специально».
Он вспомнил, что женщина ровесница матери.
Мать жила в деревне около Казани, всего лишь в трёх километрах от города, но они не виделись два года.
Женщина направила его руку. Он почувствовал отвращение, но превозмог, расстегнул, подлез, погладил.
Она спустила свои брюки, потянула его голову вниз. Олег напряг шею, отстраняясь, но потом сдался. Перед тем как нагнуться, он зачем-то посмотрел на качающуюся под зеркалом девушку. «Виселица какая-то…», – подумал Олег. Мельком увидел в зеркале взгляд татарина.
У женщины ноги были полные, бугристые, по коже змеились синие вены. Олег почувствовал тошноту, и ему показалось, что машина завертелась, накренилась, а потом упала…
* * *
…Он открыл дверь машины. Ледяная вода. Он вцепился пальцами в лёд.
Сломался. Сломался.
Олег почувствовал, что тонет. Попытался нащупать лёд. Руки одеревенели…
…Он полз по льду. Ему казалось, что лёд вот-вот треснет. Берег. Олег замер, его мелко трясло. Он закашлял. Полежал ещё. Приподнялся и посмотрел на реку.
Машина упала в реку. Водитель не справился с управлением на повороте перед мостом.
«Речка совсем маленькая». Другую сторону реки он видел отчётливо: песчаный откос, наверху сухая трава. Тишина…
…Он пошёл к трассе. Снежинки таяли на мокрой одежде. Холодно. Влажные подошвы скользили по откосу. Для того чтобы не упасть, он цеплялся за редкую сухую траву.
* * *
Дорога была совершенно пустой. Он не знал, где находится. С обеих сторон дороги деревья. Он попытался вспомнить сколько раз, во время пути, видел встречные огни фар, но не смог. Лес.
Пойти наугад?
Вдалеке появились фары. Олег вытянул руку. Свет фар осветил его жалкую сгорбленную фигуру и негнущуюся руку. Автомобиль проехал мимо. Олег не верил глазам. Он выдохнул густой клуб пара и заплакал. Казалось, заледенели даже глазные яблоки.
* * *
Он шёл навстречу к автомобилю. Пытался нацелиться аккуратно между фар. Водитель заметил его силуэт издалека и притормозил, и аккуратно объехал Олега.
* * *
…Он заметил свет фар. Снежинки, снежинки, снежинки. Он побежал. Машина остановилась. Олег попытался открыть дверцу, но не смог. Водитель оскалился в улыбке. Машина тронулась. Водитель ехал медленно. Улыбался. Олег бил кулаком в стекло. Снежинки, снежинки, снежинки…
…Ему захотелось прижаться лицом к ногам той женщины…
* * *
Светало. Двое шли по заснеженной трассе. Ребёнок и взрослый. Деревянные сани с хворостом давили оглоблями на их плечи, задевали полозьями о кочки. Снег валил большими неуклюжими хлопьями.
– Дедушка, – спросила девочка по-татарски, – а откуда снег?
– С неба, – ответил дедушка.
– А кто его кидает?
– Аллах.
– Аллах снег горстями или вёдрами кидает?
Старик не ответил: он заметил человека, вмёрзшего в дорогу. Его почти засыпало снегом. Дед потрогал закостеневшее тело носком сапога.
– Одному Аллаху известно, чем он кидает снег, – сказал дедушка.
Он с трудом поднял труп и положил его поверх хвороста. Девочка смотрела широко открытыми глазами.
Путники пошли дальше. Ветер раскидывал хлопья снега, деревья радостно кивали дедушке и внучке.
Чем дальше уезжала машина от Москвы, тем радостней и беззаботней становилась Алиса. Она не понимала, откуда берётся эта надвигающаяся беззаботность. Думала, что, наверно, сказывается усталость от большого города, от ответственной работы, от суеты. Теперь всё это позади, и поэтому она рада! С другой стороны, она ведь едет не отдыхать, а в деловую командировку…
Они были где-то между Тулой и Москвой. Автомобиль жадно глотал километр за километром. Алиса видела лицо водителя в зеркале заднего вида: старик выглядел недовольным и даже грустным. Ему, в отличие от Алисы, эта поездка не нравилась. 31 декабря в четыре дня его вызвали в редакцию и заставили куда-то ехать, как ему сказали, на несколько суток, а дома соберётся вся семья. Сын приедет из Питера – он привезёт внуков…
Алиса старалась не замечать его настроения, они вообще обращали друг на друга мало внимания.
Когда ей дали служебную машину с водителем, первые дни он разговаривал с ней мало. Хмуро смотрел на дорогу, хмуро кивал, с хмурым видом ждал её, когда она выходила по делам. Потом он вдруг сказал: «Делать, что ли, нечего нашему начальству. Машины персональные раздают. То одному курьеру, то другому». Только тогда Алиса поняла, что он принимал её всё это время за курьера. Решила пока не говорить, что вообще-то она начальник рекламного отдела газеты… Узнал он только через месяц. Тогда он спросил: «Тебе сколько лет?» – «Двадцать пять». Он покачал головой, тяжело вздохнул. И всё, с тех пор он, что называется, держал дистанцию – говорил мало, старался не встречаться с ней взглядом, как будто таил обиду на что-то. Странный старик. Алиса тоже привыкла его не замечать.
За стеклом было безветренно, снежно, чисто. Дорога не утомляла, а вдохновляла. И даже в дрёме Алисе приходили какие-то интересные нарядные призраки. Хотя, проснувшись, она уже не помнила сна. Только то, что сон был милым, как радужная мечта, и ещё что-то приятное, убаюкивающее. Неуловимое ощущение… Вдруг она поняла, что это предвкушение счастья. Впрочем, она, как поняла, в ту же секунду всё забыла. В памяти осталась только тень этой мысли, что и было первоначальным неуловимым ощущением…
К нужному дому они подъехали около десяти часов вечера. Вокруг уже ночь, но от снега очень светло. Из миниатюрной белой сумочки она достала зеркальце. Посмотрелась в него. Курносый носик, зелёные глаза, гладкая светлая кожа, тёмные пряди волос. Макияж в порядке. Нужно лишь, может быть, чуть подкрасить губы. Но она не стала этого делать, потому что машина остановилась.
В окнах трёхэтажного особняка Алиса не видела ни одного огонька. Вышел крепкий высокий парень в дублёнке и в ушанке, услышав её имя, он кивнул, и она зашла во двор. Кто-то другой открыл ворота, чтобы впустить машину. Очень холодно.
Алиса думала о человеке, с которым ей предстояло общаться… Он чрезвычайно богат. Сказочно. Она не знала, как он выглядит, красив ли, но и даже если бы он был интересным, Алиса вряд ли могла бы его воспринимать как мужчину. Робела. Именно он настоял на том, чтобы она приехали к нему в новогоднюю ночь. Её это немного интриговало.
Она сосредоточилась на предстоящей встрече. На лице появилась дежурная улыбка – некокетливая, доброжелательная. Однако чувство свободы и праздника не покидало её. Только чуть отступило. Алиса вспомнила – он никогда не давал интервью, его лицо не появлялось на телевидении. Говорили, что он странный человек.
Большая прихожая выглядела очень необычно. Во-первых, здесь не было электричества. Канделябры, свечи. Ненормально. Во-вторых, старинная мебель. Всё очень красиво, но непонятно.
Кто-то спускался по лестнице. Алиса попыталась рассмотреть человека. Она не очень хорошо видела, но очки носить не хотела, потому что они её портили. Молодая библиотекарша какая-то получалась. К линзам она тоже так и не привыкла. Неудобно, и их нужно промывать перед сном. Не до того. Поэтому обходилась так.
Когда человек спустился, она вполне могла разглядеть его. К ней шёл худой старик. Он протянул руку и представился. На секунду она подумала, что где-то уже этого человека видела. Только где?.. Худоба, заострённые черты лица, крючковатый нос. Одет он был в костюм. «По телевизору, что ли…» Но он не выступал по телевидению. Все думали, что у него такая имиджевая стратегия – окружить своё имя тайной. Но возможно, он просто не любил журналистов или ещё что-то. Точно сказать нельзя.
Алиса назвала своё имя, фамилию, должность и улыбнулась.
– Я слышал о вас.
«Откуда?» – подумала она.
– Вы работаете в старейшей столичной газете. Одной из самых влиятельных. Когда я был комсомольцем, мне приходилось ее читать. Сейчас я её выписываю, потому что привык.
