Я молча слушал его упреки. А что я мог сделать? Не спорить же с человеком, который потерял все, что имел, и теперь не может даже поплакать над могилами своих близких: судьба лишила его даже этого. К тому же, слушая его, я невольно чувствовал себя виноватым.
Уже совсем стемнело, когда мы с Вади расстались, примирившись, наконец, с друг другом. Мы не рассчитывали снова увидеться: ведь мы были уже немолоды и не могли знать, что случиться завтра. Но после этой встречи он время от времени мне звонит, а иногда звоню ему я. Наши разговоры обычно бывают недолгими и не слишком содержательными, но это настоящее утешение для нас обоих — услышать голос друга.
Когда я рассказал жене о своей встрече с Вади, мне вдруг стало стыдно, что я, участник четырех войн, постыдно проиграл самое важное на свете сражение: не смог отстоять мир.
Мариан не шевелилась, и Изекииль понял, что она едва сдерживает слезы.
— И на этом кончается ваша история, да? — спросила она.
— Вы же сами прекрасно знаете, что на этом история не закончена, — улыбнулся старик. — Разумеется, нет. Разве вы не хотите узнать, что случилось с дочерью Вади?
— Нет... — ответила она чуть дрогнувшим голосом. — Думаю, это не так и важно.
— Эта девочка выросла, так и не узнав, кто ее отец. Дед и бабушка хранили тайну до самого конца. Однако ее дед перед смертью написал письмо, в котором рассказал, кто был отцом внучки. Когда она узнала правду, это стало настоящим шоком. Вдруг оказалось, что до сих пор она жила в мире лжи. Поначалу она не поверила собственным ушам — эта милая девочка, которая всегда вращалась в высшем мадридском обществе, училась в дорогих школах, потом окончила университет и уже почти получила степень магистра. И вот эта девочка начала собственное расследование, желая обрести свою потерянную, как она считала, личность. Она так и не решилась отправиться в Амман на поиски отца, а вместо этого принялась ходить кругами. Прежде всего, она приложила все мыслимые усилия, чтобы познакомиться с палестинскими детьми — девочками и мальчиками, которые учатся в Испании. Но этого ей оказалось мало, и вот в один прекрасный день она отправилась в Рамаллу. Там она познакомилась с неким молодым человеком и... Влюбилась в него? Может, и так, а возможно, решила, что сможет полюбить его в будущем. В любом случае, она посчитала это лучшим способом хоть немного приблизиться к человеку, о существовании которого еще недавно даже не подозревала. Они поженились, и у них родился сын. Однако брак не продлился долго. Она так и не смогла привыкнуть к жизни в Рамалле, не смогла освоиться в обществе, где все было ей чуждо. Тем не менее, она продолжала искать отца — человека, о котором она не знала ничего, кроме имени и того, что он жил в Аммане, в лагере для беженцев. Отца, которого она горько упрекала за то, что он оказался недостаточно настойчив, чтобы забрать ее к себе, принеся эту жертву ради ее благополучия.
И вот она уехала из Рамаллы и вернулась в Мадрид, забрав с собой сына. Отец мальчика поначалу не возражал, однако, едва сыну исполнилось двенадцать, предъявил на него права. Он заявил, что мальчик должен перейти под опеку отца. Она ничего не смогла поделать, закон был на стороне того, кто считался ее мужем; таким образом, отец забрал мальчика, а ей было позволено лишь навещать его время от времени, и после каждой встречи все сильнее становилась горечь новой разлуки.
Ее не было в Рамалле в тот день, когда погиб ее сын. Тогда как раз началась то ли вторая, то ли третья Интифада — я уже не помню, и этот мальчик вместе с другими детьми стал бросаться камнями в солдат, охранявших группу колонистов, которые строили новый поселок. Дети бросали камни изо всей силы; солдаты разозлились и открыли огонь. Пуля оборвала жизнь одного из детей; это был ее сын. Когда она приехала в Рамаллу, то узнала, что сына уже похоронили. С тех пор она не перестает его оплакивать.
Дочь Вади так и не смогла простить ни своего отца, ни деда с бабушкой, которые скрыли от нее правду, ни своего мужа, который отнял у нее сына, ни Израиль — просто за то, что он существует.
Она так и не научилась прощать, как не научилась никого жалеть, кроме себя. Долгие годы она жила в тоске и с болью, и даже новый брак не помог смириться с потерей сына. Она одержима лишь одной мечтой — мечтой о мести; это стремление оказалось сильнее, чем все остальные чувства, даже воля к жизни. Несколько месяцев назад она встретилась наконец со своим отцом. После стольких лет она наконец на это решилась.
И старое сердце Вади наполнилось безмерной любовью, едва он заглянул в ее глаза — глаза Элоисы. Но ей встреча с отцом не принесла облегчения. Перед ее глазами стояло лицо погибшего сына, и этот образ мешал ей увидеть что-то еще. Короче говоря, она тщательнейшим образом разработала план мести; это было непросто, но, так или иначе, теперь ее план близок к завершению. Беда в том, что она искренне верит, будто месть поможет ей обрести покой. Она считает, что должна убить врага, который отнял жизнь ее сына, что должна заставить страдать тех, кто заставил страдать ее. Я не прав, Мариан? Или вы предпочитаете именоваться Марией де лос Анхелес де тодос лос Сантос — именно так, если не ошибаюсь, вас нарекли при крещении? Или вас правильнее называть миссис Миллер — по имени вашего последнего мужа?
Мариан побледнела, ее челюсть задрожала. Рука скользнула в карман куртки, словно что-то нашупывая.
— Когда вы узнали? — прошептала она дрогнувшим голосом.
— В первый же день, когда ты здесь появилась. В тот день мне позвонил Вади, твой отец, и попросил сделать все возможное, чтобы не допустить твоей встречи с Аароном. «Я не хочу новых жертв, — сказал он. — Мы и так достаточно натерпелись. Поверь, будет лучше для всех, если она не увидится с твоим сыном». Его по-настоящему пугала твоя решимость. Он хотел не только уберечь меня от новых страданий, но, прежде всего, спасти тебя от тебя самой. Но я ответил ему, что готов рискнуть, потому что хотел услышать из твоих уст нашу историю, в которой так тесно переплелись судьбы Цукеров и Зиядов; а еще я надеялся, что смогу тебе помочь примириться с собой. К тому же у меня было еще одно преимущество: ведь я точно знал, что Аарона здесь нет, и ты при всем желании не смогла бы с ним сцепиться. Знаешь, ты очень напоминаешь своего деда Мухаммеда... Сама видишь, история Зиядов и Цукеров не закончилась в 1948 году.
Он пристально посмотрел ей в глаза, прежде чем продолжить.
— Я уже стар и очень болен; много ли мне осталось? Твой дедушка Мухаммед, помнится, говорил, что бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись – это умереть или убить. Так что... Ни о чем не беспокойся: стреляй, я уже мертв.
Повисла напряженная тишина. На миг оба они словно ощутили прикосновение вечности; ни один не двинулся с места. Не слышно было даже их собственного дыхания.
Затем Изекииль медленно поставил чашки на поднос, молча наблюдая, как закипает вода для чая.
Их разделяло лишь несколько метров, и на него вдруг накатила волна страха, смешавшись с запахом ее духов.
Он знал, что именно так пахнет страх. Как знакомо ему это чувство, сколько раз в прошлом ему приходилось преодолевать страх. Но теперь, перед лицом смерти, которую он готов был встретить, как друга, он вдруг перестал бояться; напротив, был рад поиграть со своим страхом, пока тот не отступит и не уйдет.
Краем глаза он заметил ее быстрое движение. Он знал, что она держит палец на спусковом крючке и в любую секунду готова выстрелить. Тогда он решил повернуться к ней лицом и умереть достойно, глядя прямо в глаза — если только может быть какое-то достоинство в том, что живой человек перестает существовать.
Он увидел в бездонных черных глазах ярость, но видел в них и отчаянную внутреннюю борьбу. Ему было бесконечно жаль ее: если она выстрелит, то погубит свою душу, если же нет — то потом никогда не простит себе этой слабости.
Тот миг, когда их взгляды встретились, показался им вечностью.
— Стреляй, я уже мертв, — повторил он слабым шепотом.
Абд аль-Кадир аль-Хусейни (1907-1948) — палестинский арабский националист, один из создателей Армии Священной Войны. Участник военных событий 1930-х годов, во время британского мандата в Палестине. Командовал нерегулярными палестинскими силами во время арабо-израильской войны 1948 года.
Абдул-Хамид II (1842-1918) — султан Османской империи, смещенный военным мятежом «младотурков». Его сменил брат, Мехмед V.
Абдалла I ибн Хусейн (1882-1951) — первый король Иордании, основатель династии. Сын Хусейна ибн Али, шарифа Мекки и главы династии хашемитов.
Александр II (1818-1881) — российский император, сын Николая I, правил Россией с 1855 по 1881 год.
Александр III (1845-1894) — российский император, сын Александра II, правил Россией с 1881 по 1894 год.
