Иван Горбунов - Утопленник

Потап.

Что, братцы?

Матвей.

Подержи лодку-то. Чуть было сам не утоп. Какой тяжелой, Бог с ним. Принимай, ребята.

(Потап с Кузьмой выносят труп на берег).

Потап.

Не опущай на земь. Качай так.

Матвей.

Ничего не поделаешь, – мертвый.

Кузьма.

Взаправду, мертвый.

Потап.

А может… (Начинают откачивать). Только, ребята, чтобы не разговаривать, не пужать.

Демка.

Нет, братцы, смотри-ко: спина-то у его как посинела.

(Все смотрят).

Кузьма.

Да.

Потап.

Воды много наглотался.

Демка.

Долго оченно. (Кладут труп на рогожу).

Матвей.

Как ухватил-то я его, еще он, ровно бы, жив был.

Демка.

Подошли-то как мы, еще он держался.

Потап.

Мы видели.

Матвей.

Долго оченно в воде-то я его искал. (Выжимает подол рубашки). Продрог как… Ухватил я его за волосья-то, словно бы маненько шевелился.

Потап.

Какой здоровенной парень-то.

Кузьма.

Надо быть – купец.

Демка.

Купец и есть: ишь какая одежина-то.

Матвей.

И как, братцы, это он попал?

Потап.

Как попал! Может ограбили да бросили. Большая дорога по той стороне-то пошла…

Кузьма (покрывая труп рогожкой).

Отмаялся ты на сем свете, голубчик. (Никитка выходит из шалаша; слышится звон колокола).

Потап.

В монастыри к заутрени ударили. (Все крестятся).

Упокой, Господи, душу раба твоего.

Все.

Упокой, Господи.

Матвей (к Никите).

А ты, что ж не крестишься? Крестись.

Никита (бессознательно).

Упокой, Господи, душу раба твоего.

Потап.

Что ж, ребята, теперь ступай к становому. Объявить надо, так и так…

Кузьма.

Затаскают нас, братцы, теперича.

Демка.

Да, не помилуют. Пожалуй, и в острог влетишь!

Кузьма.

Хитрого нет.

Матвей.

За что?

Демка.

А за то.

Матвей.

За что – за то!

Демка.

Там уж опосля выйдет разрешение…

Матвей.

Коли ежели так, я его опять в реку сволоку.

Демка.

Экой дурак! Ты крещеный ли?

Матвей.

Да как же! За что ж меня в острог…

Демка.

Я сидел раз в остроге-то, за подозрение. Главная причина, братцы, говори все одно, не путайся. Месяца два меня допрашивали. Сейчас приведут тебя, становой скажет: «вот, братец, человека вы утопили; сказывай, как дело было». Ничего мол, ваше благородие, это я не знаю; а что, собственно, услыхамши мы крик, и теперича, как человек ежели тонет – отвязали мы, значит, лодку…

Кузьма.

Ну вот, ребята, слушай да помни. Чтоб всем говорить одно.

Матвей.

Отвязали мы лодку, подошли к энтому самому месту и, значит, вытащили.

Кузьма.

Мертвого?

Матвей.

Вестимо, мертвого.

Кузьма.

То-то.

Демка.

А на счет того, что откачивали – молчи. Потому, скажет: как ты смел до его дотронуться? Какое ты полное право имеешь? Коли ежели человек помер, опричь станового никто не может его тронуть. Так вы это и понимайте.

Матвей.

Ишь ты, лохматый черт, как он судейские-то дела произошел.

Демка.

Я, мол, как свеча горю перед вашим благородием, прикажите хоть огни подо мной поджигать, – я ничего не знаю. «Я, скажет, братец, верно знаю, что это ваше дело». Говори одно: как вашей милости будет угодно, я этому делу не причинен.

Потап.

Так, значит, все так и говори. Баб-то нет, некому над тобой и поплакать-то.

Демка.

Может, матушка родная по ем теперича плачет.

Матвей.

Кто ж, ребята, пойдет?

Демка.

Да я пойду.

Потап.

Ступай, брат. Ты на счет разговору лучше.

Демка.

Я разговаривать с кем хошь могу. (Идет в шалаш).

Кузьма.

Ах, господин честной, хлопот нам твое тело белое понаделало.

Потап.

Богу там за нас помолит.