Анджа уходит.
III
Еротие, Вича.
Еротие. Так, говоришь, зашифрована? Что-нибудь важное?
Вича. Не знаю!
Еротие. А ты расшифровал ее?
Вича. Так точно.
Еротие. Ну и что?
Вича. Не знаю!
Еротие. То есть, как так не знаешь?
Вича. Вот почитайте-ка сами! (Подает ему телеграмму.)
Еротие (читает и удивляется. Осматривает депешу со всех сторон, смотрит на Вичу, потом снова пытается читать). Ну, хорошо, а что это такое?
Вича. Не знаю.
Еротие (читает вслух). «Голубая рыба» – так и написано «голубая рыба». С нами крестная сила! (Читает дальше.) «Голубая рыба, откормленная династия». (Вздрагивает.) Что же это, господин Вича, а? (Читает дальше.) «Паровоз, округ, пук, пук, пук…» (Бросает взгляд на Вичу и продолжает.) «…заря, приклад, владыка, фонарь, бедро свояченицы, бубен, печать, пенсия, поп»! (Останавливается.) С нами крестная сила! Что же это такое?
Вича. Не знаю, не понимаю. Я полчаса потел, пока ее расшифровал.
Еротие (задумчиво прохаживается). Что ты не понимаешь, это ладно! Но ведь и я не понимаю! Ни одного слова не пойму. Ну вот, например, «династия» и вот это «пук, пук, пук»… Если их, скажем, связать вместе, еще куда ни шло, можно было бы как-нибудь понять. Это могло бы, например, означать: «Внушайте народу страх и трепет перед династией!» Ну а остальное: «поп», «голубая рыба» и «бедро свояченицы» – это-то ничего не может означать. (Снова читает про себя). Не знаю! (Задумывается.) А вдруг это все-таки что-то означает только уж очень заковыристо написано, а? И, может быть, что-то очень важное?
Вича. И я так думаю.
Еротие. Это, должно быть, что-то очень важное; ведь если бы шла речь о том, что тебя, господин Вича, увольняют со службы за то, что ты устроил так, что в бумагах оказалось фальшивое завещание, тогда не было бы нужды писать шифром.
Вича. Разумеется! Не нужно было бы писать шифром и в том случае, если бы вас увольняли на пенсию за то, что вы позволили человеку получить ссуду в Управе фондов[1] под залог чужого имения.
Еротие (оскорбившись). Конечно, не нужно было бы зашифровывать. Должно быть, это что-то более важное. Неужто мобилизация, или… да кто его знает, что все это может значить? Послушай, господин Вича, а хорошо ли ты расшифровал?
Вича. Слово за словом. Я сразу увидел, что это что-то очень важное, и работал весьма прилежно.
Еротие (размышляет). «Голубая рыба»! Ну ладно, пусть будет «голубая рыба», но «откормленная династия»? Если хорошо поразмыслить, то в этом есть что-то оскорбительное, не правда ли, господин Вича? Нет, не иначе, ты что-то напутал.
Вича. Ну, хорошо, принесу вам шифры, тогда сами увидите.
Еротие. Ты что, расшифровал нижним, общим шифром?
Вича. Так точно.
Еротие. А не пробовал верхним, специальным?
Вича. Вот те на! Ей-богу, не пробовал!
Еротие. В том-то и дело, в том-то и дело, господин Вича! Давай быстрее, бога ради, я весь горю от нетерпения! Пошли в канцелярию! (Уходят направо.)
IV
Анджа, Марица.
За сценой слева раздается звон какой-то разбитой посуды. Сразу же вслед за этим появляется взволнованная Марица.
Анджа (входит вслед за пей). Зачем ты разбила миску?
Марица. А что я еще могла разбить, если у меня в руках была миска?
Анджа. Ну хорошо, а зачем тебе понадобилось ее бить?
Марица. Я тебе сказала раз и навсегда: я не желаю от тебя ни слова слышать об этом господине Виче. А ты не желаешь от меня отстать. Вот я и решила: как только ты скажешь мне о нем хоть слово, разобью все, что попадается под руку. Иначе тебя не проймешь.
Анджа. Но ведь я для твоей же пользы говорю.
Марица. Для чего бы ты ни говорила, я не хочу слушать, понимаешь? Как только ты его упомянешь, разобью, что только под руку подвернется.
Анджа (крестится). С нами крестная сила. Но ведь не можешь же ты сказать, что он дурной человек. Вот совсем недавно мы с отцом разговаривали; у него, говорит, есть деньги, да и любит он тебя. Отцу сказал, что любит.
Марица хватает со стола стакан с цветами и бросает об пол.
С ума ты сошла, дочка?
Марица. Сказала я тебе или нет? Так чего же ты меня на это вызываешь?
Анджа. Что с тобой сегодня?
Марица. Что со мной? И ты еще спрашиваешь?… Распечатали мое письмо, читали его чуть ли не всему свету, а теперь еще спрашивают, что со мной сегодня!
Анджа. Ну ладно, давай по-человечески и толком поговорим об этом.
Марица (хватает графин с водой. Решительно). О чем? О ком?
Анджа. О… Джоке.
Марица (ставит графин). О чем тут говорить?
Анджа. Ну, скажи хотя бы: кто он, каков…
Марица. Каков есть, таков и есть. Я его люблю, вот и все.
Анджа. Знаю, дочка, но ведь нельзя так!
Марица. Оставь меня, ради бога! До восемнадцати лет я и не думала о замужестве, предоставила вам; от восемнадцати до двадцати я и думала и говорила вам: найдите. Когда же мне стукнуло двадцать один, а вы никого не нашли, я вам сказала: сама найду. И вот нашла!
Анджа. Ох! Как же это «нашла»… Ведь не значит же это… Ну как тебе сказать…
Марица. Да, да, значит, если ты об этом хотела спросить! Если мне не веришь, давай прочитаю тебе, что я написала ему. (Достает из фартука листок бумаги.) На это письмо пришел тот ответ, который вы распечатали и прочитали. Так слушай! Начало тебя не касается, а вот это… (Читает.) «Я тебе уже лично говорила, что мой отец…» (Прерывает чтение.) И это тебя не касается! (Читает.) «А тот господин Вича, из-за которого…» (Прерывает чтение.) И это тебя не касается! (Читает.) «Да и все прочие в уезде…» (Прерывает чтение.) И это тебя не касается!
Анджа. Так что же тогда меня касается?
Марица. А вот что! (Читает.) «Поэтому, если ты меня действительно любишь, сразу же собирайся в путь. Приезжай сюда и, как приедешь, остановись в гостинице „Европа“, но смотри, никуда в город не выходи. Местечко наше маленькое, и ты сразу бросишься всем в глаза. Сиди в номере и сообщи мне записочкой, что ты прибыл. Тогда я во всем откроюсь отцу и матери. Если согласятся, я позову тебя, чтобы сразу же обделать дело, если же не согласятся, я приду к тебе в гостиницу, и тогда подымется шум, какого с сотворения мира не бывало. Тогда уж отцу с матерью не останется ничего иного, как…» (Прерывает чтение.) Остальное тебя не касается! Вот теперь ты знаешь! Поняла? На это он мне и отвечает: «Я поступлю точно по инструкциям, которые ты мне изложила в письме». Поняла теперь? Так что вот, извольте теперь с этим считаться – и ты и отец.
Анджа (крестится). Ию-ию-ию, дочка, горе ты мое! До чего я дожила. Обещаешь мужчине прийти к нему в трактир. Господи боже, что за молодежь нынче!
Марица. Молодежь такая же, как и всегда была…
Анджа. Что ты? Опомнись, дитятко… никогда такого не было, никогда! Испортились люди, все пошло вверх тормашками, все изменилось…
Марица. Изменилось только место – и ничего больше.
Анджа. Какое место?
Марица. А такое. Сейчас девушки назначают свидание в трактире, а в твое время – на чердаке.
Анджа. Неправда. А если и правда, то опять-таки это дело другое.
Марица. Не знаю, почему же другое?
Анджа. Да потому, что позор, когда девушка выйдет из дома, а чердак-то в доме.
Марица. Это только по-твоему!
Анджа. А ведь это в трактире! Дожила я до того, что моя дочка собирается с кавалером в трактир идти.
Марица. А ты не доводи до этого! Не обязательно я должна идти, может он сюда прийти, если вы дадите согласие.
Анджа. Господи, то есть как это, если согласны? Не знаем ни кто он, ни что он, ни…
Марица. Так спрашивай меня, если тебе нужно, и я скажу.
Анджа (крестится). Господи боже! Ну ладно, вот я тебя спрашиваю. Скажи: кто же такой твой Джока?
Марица. Помощник аптекаря.
Анджа. Помощник аптекаря? Потому-то его письмо пахнет мятными лепешками!
Марица. Угадала, нечего сказать!
Анджа. Неважно чем, а только пахнет. Ну ладно, дочка. А подумала ты серьезно: что такое помощник аптекаря? На что вы будете жить?
Марица. Не твоя забота.
Анджа. А чья же? Не можете же вы питаться мятными лепешками и шить одежду из бинтов и марли.
Maрица. Это наша забота. А ваша – думать как можно скорее, не то будет слишком поздно, если весь этот шум поднимется. Ты слышала, что он в письме пишет, – так и будет. Если не сегодня, то завтра он обязательно приедет, и тогда… Запомни это и смело можешь сказать отцу, что шума ему не избежать!
Анджа. Побойса бога, дитятко! Как же я ему скажу? Да я и не смею…
Марица. Ты не хочешь, так я скажу.
Анджа. Не надо, лучше не надо. Разозлишь его, еще хуже будет. Предоставь это мне. Я начну полегоньку, издалека, по-хорошему. А ты не делай этого, не надо, прошу тебя!