Не помню, что раньше… Не стало страны… или моей коллекции колобашек?.. Коллекции моих колобашек… или моей Прекрасной страны?..
Помолчав:
Я построил домик из колобашек, сам и поджег.
Помолчав:
На заднем дворе. Возле бывшего бомбоубежища.
Помолчав:
Хуже всего горела колобашка из эвкалипта. Твердое дерево. Идет на телеграфные столбы, мосты, обшивки судов. Это только в листьях эвкалипта — эфирное масло. А древесина — очень плохо сгорает.
И еще:
Я не курю. Не зажигаю газ дома. Впрочем, у меня нет газа, у меня электроплита.
К тому же:
Даже в новогоднюю ночь не зажигаю бенгальских огней. Не переношу хлопушек и фейерверков.
Достает стеклянную банку, переполненную горелыми спичками. Рассматривает.
Самое страшное — это пожар в театре. Особенно во время представления.
Снова спичка в руке.
Каждый раз… на дежурстве…
Зажег об рыжую куклу.
…только одну.
Завороженно смотрит, как спичка горит. Как медленно горит обыкновенная спичка.
Сгоревшую спичку бросает в банку — к другим.
Затемнение.
ЛИЦА:
Роман Петрович
Нина Львовна
Ляля
Офицеров Олег
Швейцар Николай
Двоеглазов
Грибов-Сам
Действие происходит в квартире Романа Петровича — точнее, в одной из комнат — в течение одного вечера.
Большая комната в старом доме. Печь — высокая и широкая — на две комнаты; кафельная, кафель местами потрескался. Мебель не новая, отчасти даже старинная, книжный шкаф, книжные полки, узнается собрание сочинений Достоевского в характерном серо-зеленом переплете. Три кресла. Стол. Этажерка, на ней телефон. Ширма с восточным рисунком. На стенах картины, фотографии, пара афиш. Ветхие обои. Трещины на побелке. Ремонта давно не было.
Роман Петрович мерит комнату шагами. Руки за спиной. Туда-сюда, туда-сюда… Ему невесело. Остановится, подумает, помолчит… Туда-сюда, туда-сюда… Наконец, подходит к стене возле печки, смотрит на вьюшку. Печная вьюшка, по Далю, состоит из рамки, тарелки и колпачка. Роман Петрович открывает вьюшку.
Дыра отверста. Из дыры доносятся голоса — отдельные. Громкие, но невнятные. Кажется передвигают стулья. Или что-то в оркестре…
Входит Нина Львовна. Прислушивается. Похоже, закончены приготовления…
РОМАН ПЕТРОВИЧ (закрыв дыру вьюшкой). Закончены приготовления. (Пауза.) Ну что ж, все к лучшему. (Немного рисуясь.) Дорогая, ты можешь готовить ужин с чистой совестью.
НИНА ЛЬВОВНА (ему в тон). Ужин, дорогой, на сегодня не запланирован.
РОМАН ПЕТРОВИЧ (радуясь каламбуру). Ужин дорогой, дорогая, пусть они скушают. (Показывает указательным пальцем вниз.) А нам бы что-нибудь попроще, подешевше.
НИНА ЛЬВОВНА. Рома, я не шучу. У нас нет ничего.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Как же тебе не стыдно, Нинуль? Понадеялась на угощение?
НИНА ЛЬВОВНА. Пойди в магазин и купи что-нибудь.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Скоро Ляля возвратится. А есть нет.
НИНА ЛЬВОВНА. А есть — есть. Для Лялечки всегда есть. А ты купи.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Не пойду.
НИНА ЛЬВОВНА. Ну и оставайся голодным.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Странно. Ты чуткий человек, Нина. Ты должна понимать, я не могу спуститься. Они меня увидят, как я выхожу. И вхожу. Тем более мимо швейцара. Я не хочу быть замеченным.
НИНА ЛЬВОВНА. Я тоже не пойду.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Сволочи.
НИНА ЛЬВОВНА (безразлично). Сволочи.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Нет, какие мерзавцы! Я придумывал спич.
НИНА ЛЬВОВНА (весело). А я-то, дура, вымыла голову, как умная Маша.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Забыли!
НИНА ЛЬВОВНА. А пошли они, знаешь куда?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Знаю, знаю, Нинуль. Ведь не очень-то и хотелось по правде.
НИНА ЛЬВОВНА Вот именно.
Пауза.
(Обведя комнату взглядом.) Рома, ты меня любишь?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Так.
НИНА ЛЬВОВНА. Я тебя спрашиваю: ты меня любишь?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Так. Я — внимание. Дальше.
НИНА ЛЬВОВНА. Ты что, не можешь ответить по-человечески, любишь или не любишь?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Любишь. Любишь.
НИНА ЛЬВОВНА. Любишь — это не любишь. Тебе не сказать «люблю»?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Люблю.
НИНА ЛЬВОВНА. Столько лет живем и ничего не понял.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Люблю, Нина.
НИНА ЛЬВОВНА. Книжки почитай, «люблю, Нина».
РОМАН ПЕТРОВИЧ. А как же еще? Люблю, Нина. Как по-другому?
НИНА ЛЬВОВНА. Давай шкаф передвинем. Он не на месте стоит.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Нинуля, я тебя очень сильно люблю, но мы передвигали недавно.
НИНА ЛЬВОВНА. Давно. Надо все передвинуть.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Чтобы внизу услышали? Хочешь испортить им праздник?
НИНА ЛЬВОВНА. Я вообще — передвинуть. Когда-нибудь. Завтра, послезавтра. Надо все передвинуть. Все не на месте. Все!
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Синдром передвижения мебели. Есть такой.
НИНА ЛЬВОВНА. Зато я не кричу во сне, как некоторые. И печка мне тоже не нравится.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Печку передвигать не будем.
НИНА ЛЬВОВНА. Как я мечтала срыть ее! Сколько она занимает места! И пыль на ней скапливается. И не функциональна. И нет уже ни у кого, у нас только.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Вот именно, Нина. Только у нас.
НИНА ЛЬВОВНА. Зачем она нам, зачем?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Нина, не наезжай на печку. Ты обещала. Мы все уже давно выяснили. И вообще… я вырос возле печки. Она старше меня в два раза. Если не в три.
НИНА ЛЬВОВНА. В четыре! Он вырос у печки. Всегда можно свою лень замаскировать под сентиментальность. Знаю я твои сантименты. Другому расскажи. Ляля пришла…
РОМАН ПЕТРОВИЧ. И потом — тяга. Там — тяга.
Входит Ляля — с пакетом и коробкой.
ЛЯЛЯ. Тетя Нина, дядя Рома, крепитесь, мужайтесь, беда на ваши седые головы.
НИНА ЛЬВОВНА. Ну что еще стряслось?
ЛЯЛЯ. Я остаюсь у вас на неопределенное время.
РОМАН ПЕТРОВИЧ (облегченно). Фу…
НИНА ЛЬВОВНА. Ляля, нельзя так шутить, ты нас напугала.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. И обидела. Мы тебе всегда рады. Живи сколько хочешь.
НИНА ЛЬВОВНА. Или… что-то случилось?
ЛЯЛЯ. Случилось то, что дома дубак. Топить и завтра не будут. Я съездила, там висит объявление.
НИНА ЛЬВОВНА. Что нет отопления! А ты как думала?
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Вот у нас и перезимуешь.
ЛЯЛЯ. Накликаете.
НИНА ЛЬВОВНА. И в такую даль не надо было мотаться. Ради объявления. (Смотрит на пакет и коробку.) Что это у тебя?
ЛЯЛЯ. Платье, туфли. Я за ними моталась. А не за объявлением. Новые. (Находит место обновкам.)
НИНА ЛЬВОВНА. Тогда молодец. Наденешь — покажешь.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. А зимние сапоги взяла? А фуфайку? А шапку на меху?
ЛЯЛЯ. Дядя Рома, накликаете.
НИНА ЛЬВОВНА. Не пугай девочку. Мы и так ей уже надоели.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. К вопросу о печке.
НИНА ЛЬВОВНА. Пока у нас внизу ресторан, нам нечего бояться, Рома. Всегда будут топить.
ЛЯЛЯ. А почему вы не в ресторане?
НИНА ЛЬВОВНА. Мы? Почему мы должны быть в ресторане?
ЛЯЛЯ. А почему вы не должны быть в ресторане? Там уже собираются… Вкусненьким пахнет… чем-то.
НИНА ЛЬВОВНА. Сейчас поужинаешь.
ЛЯЛЯ. Ага. (Достает косметичку.)
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Ты шла через кухню?
ЛЯЛЯ. Через главный.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Мимо швейцара.
ЛЯЛЯ. Какой он импозантный!..
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Швейцар Николай. Работал в органах.
ЛЯЛЯ. Да ну? (Ревизия предметов макияжа: кисточек, щеточек и т. п.)
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Между прочим, его дедушка, нет, прадедушка, нет прапрадедушка… кто-то из предков… дружил с Достоевским!
ЛЯЛЯ. Прадедушка! Мало ли с кем дружил мой прадедушка!
РОМАН ПЕТРОВИЧ. А я скажу, с кем дружил твой прадедушка. Твой прадедушка по отцовской линии…
ЛЯЛЯ. Дружил с прабабушкой по отцовской линии.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Твой отец дружил…
ЛЯЛЯ. Шли бы вы в ресторан, отпраздновали бы там… не знаю, что они там празднуют.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Извини, не пойдем. Работы много. Нина, где моя пишущая машинка? Не знаешь?
НИНА ЛЬВОВНА. Знаю. В той комнате.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Да! Работы много. А Нина, она чувствует плохо.
НИНА ЛЬВОВНА. Я чувствую плохо.
РОМАН ПЕТРОВИЧ. Себя.
НИНА ЛЬВОВНА. Вот именно.
Роман Петрович уходит в «ту комнату». Ляля вопросительно глядит на Нину Львовну.
