Злота. Боже мой, боже мой… Как мухи в уборной, так ты шумишь…
Рахиль. Ша, Злота, закрой пасть… Мне нужна эта Быличка… Ходит и дует от себя. А Йойна в шляпе. Если б не его шляпа, я б давно уехала из Бердичева. Его шляпа держит меня в Бердичеве… (Смеется.) Ты ж понимаешь, ее Мэра переписывается с Мариком… Рузе как раз нужна для Марика такая жена, как Мэра…
Злота. Что ты смеешься над Мэрой? Она учится в зубоврачебный институт, она будет зубной врач.
Рахиль. В институте она учится? В Житомирском училище по зубным протезам она учится. Зубной техник. Быля ее устроила, чтоб она имела золото… Хорошо она прошла мимо и даже не поздоровалась… Так мне кисло в заднице… Ты ее видела? Разве это Мэра? Это петух. (Смеется) Одно горло, а больше ничего ни спереди, ни сзади…
Мимо навеселе проходят ветераны.
Первый ветеран. Самая легкая деталь танка весит 64 килограмма.
Второй ветеран. А ты обмотки носил?
Третий ветеран. На фронте мы раз в пять дней ели… Газы распирают… Просто схватишься за живот и по земле катаешься.
Первый ветеран. Из-за живота я раз чуть к немцам не попал. Во время отступления приступ аппендицита. Санитар подбегает: ты ранен? Нет, живот болит. Ах, живот, ну, это ерунда, сам иди. А меня скорчило, идти не могу.
Проходят ветераны, среди которых полковник Маматюк и полковник Делев, без глаза, со звездой Героя. Рядом с ними жены. Увидав Злоту и Рахиль, Делева поздоровалась.
Злота (кричит). Мадам Делева, вам завтра можно на примерку.
Рахиль. Ты уже совсем сумасшедшая. Какая мадам, если она член партии, а ее муж Герой Советского Союза? И что ты кричишь, чтоб все знали про твою работу? Чтоб тебе рот скривило, как ты кричишь.
Злота. Ой, ой, я не могу жить…
Рахиль. Тише, немая и глухая чтоб ты стала. Люди смотрят. Еще схватись за свои косичечки, начни танцевать перделемешке.
Проходят четвертый и пятый ветераны.
Четвертый ветеран. Израиль насыпал стену песку перед окопами. Но наши огненный луч применили…
Пятый ветеран. Я положительно относился к еврейскому вопросу, пока не узнал, как после революции евреи разрушали русские церкви. Каганович руководил. Ворошилов Климентий Ефремович, как узнал, к Сталину кинулся. Сталин Кагановича вызвал, тот ему глаза замазал… Знаешь, они умеют.
Ветераны поют: «Непобедимая и легендарная, в боях познавшая радость побед…»
Культмассовик. Товарищи, на этот мотив наш заводской поэт Борис Макзаник сочинил новый текст… Песня называется «Марш Бердичевской дивизии». (Поет.) «Приказом Сталина ты возвеличена, сияет слава на орденах, моя дивизия у стен Бердичева себя прославила в грозных боях».
Милиционер ведет Кольку Дрыбчика.
Колька (поет). Братцы, за що я воював? Тильки спрыгнув я в окопу, навернулы мэнэ…
Милиционер. Я тебе наверну…
Колька (хохочет). Три часа без памяти лежав… Я здесь хочу идти…
Милиционер. Пойдешь куда положено.
Колька (вырвался). Здравствуйте, Рахиль Абрамовна, здравствуйте, Злота Абрамовна.
Милиционер хватает его и уводит.
Злота. Ой, я так спугалась…
Рахиль. Испугалась, держись спереди… Он поздоровался, что ты испугалась? Даже Колька поздоровался, а Мэра прошла мимо.
Проходит группа комсомольцев в униформе защитного цвета, которые поют: «Когда суровый час войны настанет и нас в атаку партия пошлет…»
Полковник Маматюк (кричит, покраснев, дергая головой). Неправильно поют. Надо петь «Тогда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет…» Почему слова переделали?
Жена Маматюка. Идем, Харлампий, идем. (Уводит его.)
По бульвару идет Бронфенмахер, сильно поседевший. Одет он по-столичному. Рядом с ним полная молодящаяся старуха с крашеными волосами и мужчина средних лет в очках.
Рахиль. Злота, вот же Бронфенмахер. А это, наверное, его жена. Смотри, как они одеты, как большие профессора. (Кричит.) Бронфенмахер!
Злота. Ша, что ты так кричишь?
Рахиль (кричит). Бронфенмахер!
Бронфенмахер. Ой, это же Луцкая… (Подходит, целуется с Рахилью и Златой.) Ты, Рахиль, потолстела… А Злота не изменилась… Ты потолстела…
Рахиль. Старость.
Бронфенмахер. Я тоже так говорил, пока не женился. Познакомься, это моя жена.
Вера Эфраимовна. Овечкис Вера Эфраимовна.
Рахиль. Луцкая Рахиль Абрамовна. А это моя сестра Злота.
Злота. Я Злота Абрамовна. (Смеется.) Я тоже у себя большая.
Бронфенмахер. Молодец, Злота Абрамовна. Вы же старше Рахили на семь лет, а выглядите моложе.
Злота (обиженно). Почему я старше? Я еще хочу жить.
Бронфенмахер. Живите до ста лет, я просто помню, что вы девяносто восьмого года, а Рахиль — пятого.
Злота (обиженно). Зачем считать чужие годы?
Рахиль. Вот пожалуйста… Ой, Бронфенмахер, я железная, что я от нее выдерживаю.
Вера Эфраимовна. Злота Абрамовна права, если она выглядит молодо, значит, она молодая.
Злота. Правильно, я не считаю себя бабушкой. (Смеется.)
Бронфенмахер. Когда человеку хорошо на душе, он всегда молодой. Как вы тут живете? Как дети?
Рахиль. Дети уже имеют детей, чтоб мне было за их кости. У Рузи двое мальчиков, так это золото, а у Люси двое девочек, так это бриллианты.
Бронфенмахер. А как они живут?
Рахиль. Замечательно… Рузя в Бердичеве, а Люся в Житомире.
Бронфенмахер. А как ваш брат Сумер? Где он?
Рахиль (вздыхает). Где Сумер… Сумер в тюрьме…
Бронфенмахер. Что вы говорите?.. И по какой статье?
Рахиль. Не за воровство. Ты же знаешь, Бронфенмахер, что вором он никогда не был. У нас в семье это не принято. Мы всегда жили бедно, но честно. Когда до революции наша покойная мама сварила суп из картошки, так у нас был веселый день.
Злота. Что ты рассказываешь? Что мы были нищими? Какие булки мама пекла.
Рахиль. Булки мама пекла на Пасху. А сколько раз она ставила в печку горшки, налитые водой, чтоб соседи думали, что у нас варится обед, чтоб мне было столько радостных известий… Но ворами мы не были, боже паси…
Бронфенмахер. За что же все-таки сидит Сумер?
Рахиль. За халатность.
Овечкис. Плохо спрятал. (Смеется)
Рахиль. Зачем вы так говорите, извините, не знаю, кто вы?..
Вера Эфраимовна. Он шутит. Это мой брат.
Бронфенмахер. Извините, совсем забыл познакомить. Это брат Веры Эфраимовны, научный работник. А это Рахиль Абрамовна и Злота Абрамовна.
Овечкис. Овечкис Авнер Эфраимович.
Рахиль. Товарищ Овечкис, наш брат всегда работал на ответственной работе, он всегда был заведующий, но государственную копейку он никогда не брал.
Бронфенмахер. Как же все-таки получилось?
Рахиль. Зашел один, чтоб он ходил на костылях, и заказал себе в артели у Сумера, чтоб ему уже заказывали гроб, этому гою, заказал костюм… Так ему костюм испортили… Бывает. Так он написал в газету, и была проверка, и Сумеру дали три года… Ему еще три месяца сидеть… В прошлом году он заболел. (Плачет.) Еще хорошо, что здесь знакомые, так его на час привезли домой, чтоб никто не знал… С конвойным… Его сначала хотели отправить под Винницу, но, слава богу, он тут на сахарном заводе… Ты думаешь, это так просто?
Бронфенмахер. Я понимаю.
Рахиль (плачет). Все деньги, которые были, уже ушли. Мы помогаем чем можем, но у меня самой нету и у нее нет.
