Итак, Киев-Вий. Вий Киев...
Как бы нам ни казалось такое уподобление фантастическим, но придется принять его. Как минимум, к сведению. Ведь при двойственности образов Гоголя подобный перевертыш вполне допустим. С одной стороны, Киев в повести — место, где «блестят золотые главы церквей». И это же свято место оборачивается изнанкой — оказывается, на киевском базаре «все бабы — ведьмы». Мы уже подчеркивали, что во внешнем облике могучего чудовища, давшего название повести, особенно выделены природные «корневые» черты. Почему же ночью Вий не может быть монстром в черной земле, а утром, превратившись в целый город, не заблестит куполами церквей? Ведь и церковь, в которой служил Хома, превратилась в корни и репейники, и «никто не найдет к ней дороги»...
Не убеждает?..
Тогда забудем об этом.
Настала пора подвести итоги нашему небольшому исследованию. Не знаем, как Гоголь создавал свой мир. Наверное, гений — это машина времени, где спонтанно и нерасчлененно существует будущее, культурная и философская перспектива, невидимая современникам. В этом плане Николай Васильевич забежал своим «Вием» лет на шестьдесят вперед, написав произведение не из «натуральной школы», а из «серебряного века».
Ведь то, о чем мы с вами толкуем, — это Розанов, Мережковский, тщетные ожидания «Третьего Завета», который помирит в себе дух и плоть, благословит последнюю, явит «жизнерадостного Бога». В начале века предполагалось упразднение оппозиции христианства и язычества. В первом нивелировалась аскетическая сторона, в язычестве же некоторому смягчению подлежала его оргиастическая сущность. Однако синтез не состоялся. В интеллектуальном плане Христос все время путался с Антихристом, то сливаясь, то разделяясь с ним (см. трилогию Мережковского), а бдения в «Башне» Вячеслава Иванова приводили, скорее, к разврату, чем к духовному просветлению.
В наше время этот вопрос, кажется, снят вообще. Мы живем с вами в пору уникальную, в пору какого-то внеприродного язычества. «Внеприродного», потому что звериный и растительный мир планеты под нажимом технологического эгоизма, кажется, приказал долго жить. «Панночка», таким образом, оказалась на самом деле убитой «Хомой», в гоголевской терминологии, конечно. Но и сам «Хома» не выжил, ибо не решил вопроса о красоте. Философ «испугался», то есть, попал «под чары», раздвоился и не смог совместить религиозный аскетизм с полнотой чувственного существования. В сегодняшнем христианском мире речь об аскезе, за исключением православия, никто не ведет вообще, аскеза снята с повестки дня. У католиков, например, посты не являются делом обязательным, так что скоро к церкви «никто не найдет дороги», здесь Гоголь уже чистый пророк. Но и потребительский идеал постиндустриального общества чрезвычайно далек от какой-либо полноты. Чувственные удовольствия при умирающем природном мире. Это что-то новенькое. Вот почему нынешнее язычество нуждается, конечно, в уточнении, и вопрос этот выходит за рамки нашей работы.
Кстати, и технологическое уничтожение окружающей среды может оказаться каким-то «побочным эффектом», эхом недооценки христианством ценностей природного мира.
Удивительно, что, написав «периферийную повесть», которую до сегодняшнего дня почти никто из литературоведов не принимает в расчет, Николай Васильевич «попал в точку». То есть выразил реальное противоречие внутри христианской культуры, «недоработанность вопроса о плоти». «Серебряный век» пытался здесь что-то сделать, но его попытки не увенчались успехом. Поиски утонченных интеллигентов, скорее, раскачали маятник революции (если под ней понимать нравственный слом), чем разрешили некоторые «теоретические вопросы». Да и может ли здесь быть какой-либо успех? Вопрос о плоти разрешится, наверное, только после Страшного суда, в другом временном эоне... Так что нам придется немного подождать.
Сам Гоголь, как нам представляется, был буквально раздвоен, разорван пополам противоречием между духовной и физической сторонами бытия. Дело дошло до того, что в борьбе с «плотской стороной» Николай Васильевич начал последний свой пост... в Масленицу, то есть тогда, когда православный человек должен наедаться «от пуза». Из этого поста он уже не вышел, разрешив смертью вопрос, который мучил его в «Вие»[11]. «Вий» же... Что Вий? Корнеподобное чудовище в комьях черной земли — это и есть, в некотором роде, наш корень. Его не выкорчевать, не вырвать, можно лишь слегка привалить черноземом, чтоб не высовывался. Христианство и сделало это, но языческая сущность наша дает себя знать диким разгулом страстей, анархией и таким весельем, что у всего мира кружится голова. Говорят, русская литература вышла из «Шинели» Гоголя. Уточню: не только из «Шинели», но и из «Вия». Это, безусловно, узловое произведение нашей словесности, более актуальное для сегодняшнего дня, чем «Ревизор» и «Мертвые души». Причем написанное слабо, с редакторской точки зрения. Разве можно так писать?
«...философ едва мог опомниться и схватил обеими руками себя за колени, желая удержать ноги; но они, к величайшему изумлению его, подымались против воли и производили скачки быстрее черкесского бегуна. Когда уже минули они хутор и перед ними открылась ровная лощина, а в стороне потянулся черный, как уголь, лес, тогда только сказал он сам себе: Эге, да это ведьма».
Если следить в этой цитате за словом «они», то непонятно, перед кем открылась «ровная лощина», перед ногами или перед Хомой с панночкой? Так сегодня не напишет и начинающий литератор. Но беда современного литератора в том, что в погоне за «изящной словесностью» он стал понимать под ней лишь «изящный» стиль, напрочь выбросив вон содержательную сторону...
Трудное и неблагодарное это дело — писать умно...
Юрий Арабов родился 25 октября 1954 г. в Москве. В 1980 году окончил ВГИК (мастерская Н. Н. Фигуровского и Е. С. Дикого).
Дебютировал в кинематографе фильмом «Одинокий голос человека» (1978, вышел на экраны в 1987). Постоянный соавтор Александра Сокурова, сценарист десяти его лент. Лауреат премии Каннского кинофестиваля за сценарий фильма «Молох» (1999). Не раз обращался к сюжетам «серебряного века» и эпохи модерн. Общеизвестный пример — мистический триллер «Господин оформитель» (1988).
Один из организаторов неформального клуба «Поэзия» в Москве (1986). Как поэт позиционируется метаметафористом (см «Метаметафора»).
Лауреат Пастернаковской премии (2005). С 1992 г. ведет сценарную мастерскую во ВГИКе, с 1994 — зав. кафедрой кинодраматургии. Автор сценариев более двадцати художественных фильмов и телесериалов.
Фильмография Юрия Арабова
1987 — Одинокий голос человека
1987 — Скорбное бесчувствие
1988 — Дни затмения
1988 — Господин оформитель
1989 — Посвящение
1989 — Спаси и сохрани
1990 — Круг второй
1990 — Николай Вавилов
1990 — Сфинкс
1992 — Присутствие
1992 — Сердце не камень
1993 — Тихие страницы
1997 — Мать и сын
1999 — Молох
2000 — Телец
2002 — Игра в модерн
2004 — Солнце
2004 — Апокриф: Музыка для Петра и Павла
2005 — Дело о «Мёртвых душах» (Сериал)
2005 — Доктор Живаго (Сериал)
2006 — Ужас, который всегда с тобой
2007 — Завещание Ленина (Сериал)
2008 — Юрьев день
2008 — Чудо
2009 — Полторы комнаты или сентиментальное путешествие на Родину
2010 — Фауст
[1] Эйзенштейн С. М. Монтаж. М., 1998, с. 20.
[2] Фрейд З. «Я» и «Оно». Труды разных лет. Кн. 1, Тбилиси, 1991, с. 74.
[3] Там же, с. 75.
[4] Там же, с. 76.
[5] Там же, с. 77.
[6] Там же, с. 78.
[7] Там же, с. 78.
[8] Там же, с. 78.
[9] Там же, с. 80.
[10] Там же, с. 81.
[11] О раздвоениях Гоголя мы говорили в книге «Механика судеб» (М.,1997), так что повторяться не будем.
