Валентин Герман - Философская драма. Сборник пьес

Совсем не то
(Да и не тем макаром), как я Вам
Советовал… Пускай король обрюзглый
Затянет Вас опять в свою постель,
Щипнёт за щёчку, назовёт Вас «мышкой
Своей», а Вы ему позвольте всё,
Да и за пару жирных поцелуев
Или за то, что пощекочет он
Вам шею окаянными своими
Ручищами, раскройте-ка ему
Всё это дело: что не столько я
По сути впал в безумье, сколь безумен
В намеренье своём! О, право, было б
Неплохо, если б дали Вы узнать
Ему всё это. Ведь и кто бы смог
(Не королева же, что так прекрасна,
Скромна, мудра) скрыть от нетопыря,
От жабы, от распухшего кота
Такую грандиозную интригу?..
Кто в силах это сделать? Нет! Презрев
И родственное чувство, и доверье
Моё, как та известная мартышка
Из басни, подымитесь на чердак
И, выпустив из клетки птиц на волю,
Решите, что способностью летать
Владеет всяк, кто вылезет оттуда,
И – чтобы испытать сие – Вы сами
Залезьте, словно птичка, в эту клетку,
Да и сломайте собственную Вашу
Изнеженную шею, рухнув вниз…

О, будь уверен: если рождены
Слова дыханьем, а дыханье – жизнью,
То я скорее с жизнью распрощусь,
Чем выдохну то, что ты мне сказал.

Мне в Англию отправиться придётся.
Вы знаете об этом?

Боже Мой!
Я и забыла… Это решено уж.

И – письма запечатаны, и двое
Моих же однокашников (кому
Довериться я жажду в той же мере,
Как жажду быть укушенным змеёй)
Доставят самолично предписанье.
Они должны расчистить мне дорогу
И прямо в западню меня ввести.
Пусть всё идёт своим путём! Ведь тут
Азарт – устроить так, чтобы сапёр
Взлетел на воздух от своей же мины.
А это будет сделать нелегко,
Коль я не вроюсь ниже хоть на ярд
Под их подкоп и их же не подкину
На самую луну. О, высший шик —
Когда на глубине одной без спросу
Две «тихих сапы» встретятся нос к носу!

Вот и фонтан… Она сюда придёт
Я, кажется, рождён не боязливым,
Перед собой вблизи видал я смерть,
Пред смертию душа не содрогалась.
Мне вечная неволя угрожала,
За мной гнались – я духом не смутился
И дерзостью неволи избежал.
Но – что теперь теснит моё дыханье?
Что значит сей неодолимый трепет?

Иль это дрожь желаний напряжённых?

Нет… Это страх.

Что? Страх?

Поверь мне: страх…

Не может быть!

День целый ожидал
Я тайного свидания с Мариной,
Обдумывал всё то, что ей скажу,
Как обольщу её надменный ум,
Как назову «московскою царицей»…
Но – час настал – и ничего не помню…
Не нахожу затверженных речей.
Любовь мутИт моё воображенье…

Но что-то вдруг мелькнуло…

Шорох…

Тише!..
Нет, это свет обманчивой луны,
И – прошумел здесь ветерок.

Царевич!

Она!..

Вся кровь во мне остановилась.

Димитрий! Вы?

Волшебный, сладкий голос!

Ты ль наконец?.. Тебя ли вижу я,
Одну, со мной, под сенью тихой ночи?..
Как медленно катился скучный день!
Как медленно заря вечерня гасла!..
Как долго ждал во мраке я ночном…

Часы бегут, и – дорого мне время.
Я здесь тебе назначила свиданье
Не для того, чтоб слушать нежны речи
Любовника. Слова не нУжны. Верю,
Что любишь ты. Но слушай: я решилась
С твоей судьбой – и бурной, и неверной —
Соединить судьбу мою… – то вправе
Я требовать, Димитрий, одного:
Я требую, чтоб ты души своей
Мне тайные открыл теперь надежды,
Намеренья и даже опасенья,
Чтоб Об руку с тобой могла я смело
Пуститься в жизнь – не с детской
слепотой,
Не как раба желаний лёгких мужа,
Наложница безмолвная твоя,
Но как тебя достойная супруга,
Помощница московского царя.

О, дай забыть хоть на единый час
Моей судьбы заботы и тревоги!
Забудь сама, что видишь пред собой
Царевича… Марина! Зри во мне
Любовника, избрАнного тобою,
Счастливого твоим единым взором.
О, выслушай моления любви,
Дай высказать всё то, чем сердце пОлно…

Не время, князь. Ты медлишь,
и – меж тем —
Приверженность твоих клевретов стынет,
Час От часу опасность и труды
Становятся опасней и труднее.
Уж носятся сомнительные слухи,
Уж новизнА сменяет новизну…
А Годунов свои приемлет меры…

Что – Годунов? Во власти ли Бориса
Твоя любовь, одно моё блаженство?
Нет, нет! Теперь гляжу я равнодушно
На трон его, на царственную власть.
Твоя любовь… что без неё мне жизнь,
И славы блеск, и русская держава?
В глухой степи, в землянке бедной – ты,
Ты заменишь мне царскую корону,
Твоя любовь!..

Стыдись! Не забывай Высокого, святого назначенья.
Тебе твой сан дороже должен быть
Всех радостей, всех обольщений жизни.
Его ни с чем не можешь ты равнять.
Не юноше кипящему, безумно
Пленённому моею красотой,
Знай – отдаю торжественно я руку
Наследнику московского престола,
Царевичу, спасённому судьбой.

Не мучь меня, прелестная Марина,
Не говори, что сан, а не меня
Избрала ты. Марина! Ты не знаешь,
Как больно тем ты сердце мне язвИшь…
Как!.. Ежели… О, страшное сомненье!..
Скажи: когда б не царское рожденье
Назначила слепая мне судьба, —
Когда б я был не Иоаннов сын,
Не сей, давно забытый миром, отрок, —
Тогда б… тогда б любила ль ты меня?

Димитрий ты и быть иным не можешь.
Другого мне любить нельзя.

Нет! ПОлно:
Я не хочу делиться с мертвецом
Любовницей, ему принадлежащей.
Нет, полно мне притворствовать! Скажу
Всю истину. Так знай же: твой Димитрий
Давно погиб, зарыт – и не воскреснет.
А хочешь ли ты знать, кто я таков?
Изволь, скажу: я – бедный черноризец;
Монашеской неволею скучая
Под клобуком, свой замысел отважный
Обдумал я, готовил миру чудо —
И – наконец – из келии бежал
К укрАинцам, в их буйные курЕни,
Владеть конём и саблей научился…
Явился к вам, Димитрием назвался
И – полякОв безмозглых обманул.

Что скажешь ты, надменная Марина?
Довольна ль ты признанием моим?
Что ж ты молчишь?

О, стыд! О, горе мне!..

Куда завлёк меня порыв досады!..
С таким трудом устроенное счастье
Я, может быть, навеки погубил.
Что сделал я, безумец!

Вижу, вижу:
Стыдишься ты некнЯжеской любви…
Так вымолви ж мне роковое слово!
В твоих руках теперь моя судьба,
Реши, я жду…

Встань, бедный самозванец.
Не мнишь ли ты коленопреклоненьем,
Как девочки доверчивой и слабой,
Тщеславное мне сердце умилить?
Ошибся, друг. У ног своих видала
Я рыцарей и графов благородных.
Но их мольбы я хладно отвергала
Не для того, чтоб беглого монаха…

Не презирай младого самозванца.
В нём доблести таятся, может быть,
Достойные московского престола,
Достойные руки твоей бесценной…

Достойные позорной петли, дерзкий!