бывает.
Н а з а р о в. Учтем. Вам как — включить, настроить?
М а р и н а. Мы сами, спасибо.
Назаров вышел. Через несколько секунд в кабинет вернулась И р и н а И в а н о в н а С м о р о д и н а. Плотно прикрыла за собой дверь.
С м о р о д и н а. Марина Максимовна… не говорите Алеше, что видели меня тут. Можно на вас понадеяться?
М а р и н а. Конечно. Тем более что я не знаю цели вашего посещения, а он спросил бы…
С м о р о д и н а. Вот видите, лучше не надо… Я эту цель и сама-то не знаю толком. Баюшкина меня сагитировала. Она суматошная женщина, а у меня после ночного дежурства голова какая-то ватная… Ну, при чем тут директор? Нам с вами надо один на один поговорить, правильно?
М а р и н а. О чем, Ирина Ивановна?
С м о р о д и н а. Трудно, милая… (Пауза.) Алеша что-то брякнул директору, а тому не понравилось — слышали?
М а р и н а. Нет. А что брякнул?
С м о р о д и н а. «Неадекватен сам себе», — говорит. Как это понять?
М а р и н а. Пустяки какие… Это значит — не похож на себя, не такой, как обычно, не равен себе. Что могло Кириллу Алексеевичу не понравиться? Само слово?
С м о р о д и н а. Вам видней…
М а р и н а. Ирина Ивановна, по-моему, вам не надо волноваться за Алешу. Он такой у вас взрослый, такой безупречно воспитанный… И у него светлая голова…
С м о р о д и н а. Была светлая, да, все говорили… А теперь — затуманилась!
М а р и н а. Я не понимаю.
С м о р о д и н а. Ой ли! Глаза у вас вроде внимательные, большие… И вы — женщина. Ведь от него иногда током бьет, Марина Максимовна!
М а р и н а. Током? Ну что вы… Он становится замкнутым — это да… Глубокий он парень, в этом все дело.
С м о р о д и н а. Вот они-то и косят умом, эти слишком глубокие! А кому это интересно, чтобы сын часами молчал? Переживает, значит! Сейчас все свободное время портрет выжигает по дереву… У вас что, скоро день рождения?
М а р и н а. Нет… У меня в августе.
С м о р о д и н а. Но все равно — это для вас. Портрет писателя Блока — для кого еще? Не для меня же? (Пауза.) Пойду-ка я домой. Директор тут ни при чем… И не дай бог, чтобы все лазили к парню в душу!
М а р и н а. Ирина Ивановна, я кое-что замечала, но, клянусь вам, я не придавала значения!
С м о р о д и н а. Еще бы… Ведь ты учительница! А он — мальчик, ученик… Придала значение — угодила в тюрьму! (Закрыла лицо руками.) Ой… глупость сказала. Только я ведь не со зла! И обе мы матери… (Пошла к двери, но не дошла.) А вы тоже не говорите, что он «взрослый»… «глубокий» какой-то… Эта Баюшкина в одном права: незачем вам собирать учеников на квартире! Вы молоденькие, хороши собой… Надо солидную компанию, а не эту — глядишь, там и человек подберется для жизни… Или уж тогда работайте в младших классах! А то ребята в семнадцать лет — сами знаете… (Вышла, оставив ошеломленную Марину одну.)
Из канцелярии Смородиной трудно выбраться незамеченной: идет перемена, набиваются сюда ребята… Она повернулась спиной. Слышатся ребячьи реплики.
Г о л о с а. Что, вместо урока будем телик смотреть?
— Если директор позволит.
— На месте Мариночки я не стал бы связываться, просить.
— Она бы и сама не стала, но там Николай Симонов — Сальери…
Показались знакомые р е б я т а, среди них — Ж е н я А д а м я н.
Ж е н я. Здрасте, Ирина Ивановна!
С м о р о д и н а (оглянулась, засуетилась). А, Женечка… Похудел-то как!
Ж е н я. Грызу науку не щадя живота… Вас вызывали, Ирина Ивановна? Можно узнать зачем — или это нескромно?
С м о р о д и н а. Да нет… почему обязательно «вызывали»? Ты вот что, передай Алеше… (Полезла в сумочку.)
Перед ней вырос А л е ш а.
А л е ш а. Мама? Ты почему здесь?
С м о р о д и н а (прячет глаза). Рассеянным не надо быть! Сам говорил, что задолжал кому-то за театр, а сам денег не взял. Вот тебе…
А л е ш а. Ты из-за этого пришла? Странно… А почему прямо к начальству?
С м о р о д и н а. Ну откуда же я знаю, где тебя искать?
К т о - т о и з р е б я т. Ну, братцы, если уж смородинских родителей вызывают, тогда я ничего не понимаю… За что?
А л е ш а. Погодите, ребята… Мать, ты ведь обманывать не умеешь… и эти два рубля ни при чем?
С м о р о д и н а. Не надо пытать меня, сынок! (Вдруг решилась, поманила его и Женю в сторону.) Языкастые вы слишком, несдержанные… Навредили вы своей учительнице — ругают ее…
Ж е н я. Кого? Мариночку?
С м о р о д и н а. Вот видите: она для вас «Мариночка»… А разве это можно?
Вышла из кабинета М а р и н а.
М а р и н а. Можно заходить, я договорилась. Только нам стульев не хватит, тащите из пионерской комнаты.
Встретилась взглядом с Алешей, с его мамой. Ребята странно примолкли.
Картина девятая
Учительская. Здесь Н а з а р о в, Б а ю ш к и н а и О л ь г а Д е н и с о в н а.
Б а ю ш к и н а (у двери, выглядывая в коридор). Значит, Ирина Ивановна сбежала, очень она робкая…
Н а з а р о в. Клавдия Петровна, не будем тратить время, мы еще до сути не дошли. Присаживайтесь и продолжайте.
Б а ю ш к и н а. Да, да… В общем, в одиннадцать вечера Юля явилась домой к праздничному столу! Гости не дождались, конечно. Ушли смертельно обиженные… Причем явилась с мокрыми ногами, а у нее нефрит, ей нельзя простужаться! Но я сейчас не об этом. Я вообще не понимаю, что у них там происходит, — хочу, чтобы вы объяснили мне.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Где происходит? Дома у Марины Максимовны?
Б а ю ш к и н а. Вот именно, дома, ее уроков я не касаюсь. Там маленький ребенок. Прекрасно. Я сама мать, хотя и не мать-одиночка, я знаю, что три года — это прелестный детский возраст, но… Но я не готовила дочь в няньки, Кирилл Алексеевич! Для этого не надо так долго учиться… В десятом классе они находят время, чтобы по очереди гулять с этим ребенком! Но если у меня или у отца просьба к ней — она не может: «Много задали»… А что они там делают вечерами по субботам? Говорят? О чем говорят? Они там выговариваются до донышка, видимо, потому что для нас у Юли остается совсем мало слов: «да», «нет», «нормально», «не вмешивайся», «сыта», «пошла!». (Готова заплакать.)
О л ь г а Д е н и с о в н а. Так вы считаете, что Марина Максимовна восстанавливает Юлю против вас?
Б а ю ш к и н а. Я чувствую одно: после посиделок в этом доме девчонка приходит чужая! Ее там, возможно, развивают, но мы с мужем в такую сторону не хотим ее развивать! И вот Смородина Ирина Ивановна, не пойму, почему она здесь так странно повела себя, но мне она плакалась по телефону, что с ее Алешей творится неладное…
Н а з а р о в. Знаете, на что это похоже, Клавдия Петровна? На ревность… Честное слово. Ревнуете и вы, и Ирина Ивановна своих детей к учительнице… Что они ее любят — с этим вы не будете спорить?
Б а ю ш к и н а. А чем эта любовь покупается, хотела бы я знать?!
Н а з а р о в. Чем же? Пятерками по блату?
Б а ю ш к и н а. Ну зачем же так? Не знаю.
