Никакой разницы нет и не будет.
Этот факт выясняется для меня однажды светлым осенним утром в хельсинкском трамвае совершенно без зубодробительных пропагандистских песен и давления масс чисто логически.
Слово 3: Как становятся воинами
После догадки насчет родства и глобальных связей я отказываюсь от своего плана бомбового удара (по крайней мере пока) и перехожу к сфере несколько более общественно приемлемой гражданской активности.
Это произойдет на окраинах центра Хельсинки на верхнем этаже большого желтого деревянного дома в комнате битком набитой старыми диванами и неопределенными рыболовными принадлежностями.
Там мне и нескольким другим приверженцам несколько более общественно приемлемой гражданской активности попадает в руки кипа листовок.
В них излагаются с помощью аккуратно по линейке вычерченных диаграмм причины того почему поддержку авиабензинщиков за счет налоговых средств граждан необходимо немедленно прекратить.
Других приверженцев несколько более общественно приемлемой гражданской активности зовут Ээро, Анна и Улла.
Они внимательно читают листовки чуть кивая при этом и засовывают их с намеренной небрежностью в карманы курток.
Я пытаюсь сделать то же самое хотя я уже и осознала что мои короткие мелированные волосы и купленные мне матерью белые джинсы немедленно уничтожили все мои наличные шансы слиться с толпой.
К счастью в той же комнате мы находим и натягиваем на себя свитера с капюшонами на красной спинке которых стилизованное изображение белого голубя мира.
Более приземленная и замызганная версия того же голубя кружится во множестве экземпляров разбрызгивая содержимое своих кишок на пьедестал того памятника у которого мы вскоре уже стоим раздавая листовки гражданам.
Октябрь и солнечно но просто чертовски холодно и я вскоре понимаю что ужасной ошибкой было забыть взять с собой варежки.
Я стесняюсь просить помощи у других кому и без того мучительно сознавать что я дилетантка.
И тогда я сжимаю зубы и решаю что не позволю ничтожным мелочам повлиять на мою принципиальную работу на благо важного дела.
Я напускаю на лицо легко располагающую робкую улыбку и сосредотачиваюсь на том чтобы меня не затоптали решительно шагающие вперед прохожие.
Вскоре однако я замечаю что почти никому из них не интересна данная им жизненно важная информация.
Некоторые правда берут листовку но я не вижу чтобы кто-нибудь ее читал кроме одного мужчины который бросает листовку на землю пробежав ее глазами.
Меня одинаково потрясает и та легкость с которой он бросает мусор на улицах и его очевидное безразличие к нашему делу.
Равнодушие мужчины особенно поразительно потому что разумеется наше дело это также и именно его дело и наоборот.
Но этого мужчина не сможет никогда никогда понять если не возьмет на себя труд поразмышлять об этом хоть минутку.
Поведение мужчины заставляет меня внимательнее смотреть на снующий вокруг народ и задуматься многие ли из них собственно сознают что наше дело это также и именно их дело и наоборот.
Я прихожу к самому пессимистичному выводу из возможных и моя карьера общественно приемлемой гражданской активности уже грозит оборваться едва начавшись.
И тут одна женщина в туфлях на высоком каблуке и с соломенными волосами тщательно собранными на макушке в узел выхватывает из моей застывшей руки листовку и начинает читать ее не сбавляя торопливого шага.
Дойдя до противоположного края площади и очевидно также до конца листовки она оборачивается чтобы посмотреть на меня ее голени в дорогих колготках сияют на осеннем солнце и она поднимает вверх большой палец.
Я бросаю взгляд на Ээро и Уллу.
Никто из них не заметил случившегося.
Это случилось только и исключительно для меня.
Я улыбаюсь в ответ женщине которая правда уже продолжила путь но это не имеет никакого значения.
Ведь ясно что улыбка этой женщины и небольшой всем народам известный знак рукой искупает весь этот шумный и мерзлый день заляпанный голубиным дерьмом.
Это искупило бы и неделю месяц или даже год.
Даже один человек который вынужден задуматься над чем-то новым или хотя бы заметить крошечный дефектик в своей мертвенно-застывшей картине мира безусловно искупает неделю месяц или даже год.
Ээро, Анна и Улла еще не замечают этого.
Но я уже на первой своей раздаче листовок стала самым стойким воином их маленького отряда.
Черт.
Почему они не могут сказать этого?
Наверняка же они знают.
Общеизвестно, что синий контурный карандаш для подводки глаз подходит к карим глазам.
Что серый карандаш подходит к зеленым глазам.
Что коричневый карандаш для подводки лучше всего оттеняет характерное сияние синих глаз.
Это я много раз читала в тех сдобренных большими фотографиями статьях которые публикуются в женских журналах о макияже для молодых девушек чтобы выгодно подчеркнуть свойственную их возрасту легкую свежесть и и сходство с бутонами розы.
Но таково уж мое везение что нигде разумеется не рассказывают для чего подходит черный карандаш для подводки глаз грифель которого чуть скошен и на другом конце которого белая насадка, похожая на стирательную резинку.
Эта информация была бы для меня как раз сейчас крайне важна ибо в этот момент у меня под рукой нет ничего кроме именно такого черного карандаша для подводки глаз (да и тот стянут из материной косметички и должен быть срочно возвращен на место прежде чем эта ворчливая фурия заметит пропажу своего сокровища).
Кроме того (и прежде всего) я как раз сижу в кабинке школьного туалета для девочек а до начала урока английского ровно две минуты.
То есть действительно надо торопиться.
Я в ярости перелистываю кипу журналов в которых надеялась найти инструкцию но они подло обманули мои ожидания.
Вдруг на глаза мне попадается статья.
В ней огромная фотография кролика со слезящимися красными глазами и какой-то очень непонятной хреновиной у основания хвоста.
Я заглядываю в текст под снимком и выясняю что речь идет о последствиях опытов над животными в производстве косметики.
В статье кудрявая американка без грамма макияжа рассказывает об основанной ею косметической сети выступающей против истязаний невинных живых существ во имя человеческого тщеславия.
Несколько секунд до меня доходит что слово «косметика» связано с контурным карандашом для подводки глаз у меня в руке.
Вот что это значит.
Воздействия и этого карандаша и всей остальной дури которой мои одноклассницы всегда на переменах мажут лица кожу глаза слизистые оболочки рта и носа и бог знает какие еще разумеется протестированы на разного рода животных.
Вот что женщина имеет в виду под словами «невинные живые существа».
Эта информация для меня новая.
На соседней с интервью странице реклама губной помады где красные пухлые губы соблазнительно складываются в трубочку обращаясь к зрителю на фоне фиолетового бархата создающем интимную атмосферу.
Я перевожу взгляд с рекламы губной помады на статью и обратно.
Затем я листаю журнал дальше и замечаю что то о чем пишут в статьях журнала во многих отношениях прямо противоречит тому что говорится в его рекламных объявлениях.
Это удивляет меня.
Это также выставляет рекомендации этого журнала по макияжу по меньшей мере в сомнительном свете.
Я смотрю на карандаш для подводки глаз у меня в руке на конце которого белая пластмассовая насадка и роняю его на пол.
Затем я выхожу из кабинки туалета и смотрю в зеркало.
Мне это не нужно.
Я прекращаю.
Это решение открывает для меня одновременно две двери.
Одна это дверь в мир в котором люди позволяют глобальным вопросам влиять на свой личный способ существования.
Другая это дверь в такую жизнь где мне не нужно каждое утро три раза умываться потому что я до сих пор еще не научилась наносить жидкую подводку для глаз.
Слово 5: Мечты молодой женщины
Когда я стану руководителем группы я буду управлять ею железной рукой но предельно справедливо.
За всяческое психологическое насилие будем немедленно наказывать путем исключения применившего насилие из группы либо временного либо постоянного.
Ввиду этого правила меня будут считать в группе руководителем строгим но тем не менее с предельно развитым чувством чести который никогда не побоится сделать важным элементом нашей группы то чего он требует от остальных а именно беспристрастность и защиту тех, кто слабее других.
До сих пор Ээро мужчина застенчивый, ранимый, но с чувством чести понимал какой я совершенно уникальный человек и он постоянно думает обо мне.
Однако будучи застенчивым и ранимым он не осмеливается высказать свои чувства ко мне прямо.
На тех собраниях что я веду и где мы планируем деятельность на следующий календарный год он порой забывается уставившись на меня и путается в своих записях моей речи которые он делает.
