– Нарушаете. Но это как раз и хорошо…
Выходя из отеля, они наткнулись на Кремневу. Она криво усмехнулась и сказала:
– Вы, конечно, как хотите, но я бы вам не советовала.
…К отелю они вернулись, когда он уже был погружен в темноту. Сквозь стеклянную витрину Неля увидела, что в полутемном холле в кресле сидит Дима.
– Боюсь, планы остались не нарушены, – сказала Неля. Капустин прильнул носом к стеклу.
– Он?
– Он, – сказала Неля.
Капустин протянул было руку к звонку.
– Не надо, – Неля отвела его руку. – А то опять до утра выяснять отношения. И так каждую ночь не высыпаюсь.
– И вы тоже? Ну нет, так просто мы им не дадимся…
Светлана Николаевна проснулась рано. Отель еще спал. Она посмотрела на часы. Встала, выглянула в окно. На площадке перед отелем выстроились в ряд автобусы, на которых они приехали.
Она пошла вдоль автобусов, заглядывая в окна. В предпоследнем она заметила, что спинки двух сидений откинуты. Снизу не было видно, кто там находится. Она огляделась и, убедившись, что никто ее не видит, встала на колесо.
В креслах спали Капустин и Неля.
Автобусы мчались по шоссе. Капустин и Светлана Николаевна ехали в разных автобусах.
В Синае автобусы остановились на площади, откуда вверх поднималась канатная дорога. Туристы вышли из автобусов и двинулись к кабинкам канатной дороги. Когда размещались по кабинкам, Капустин сел рядом со Светланой Николаевной.
Светлана Николаевна отодвинулась.
– Не смей прикасаться!
– Света…
– И не смей обращаться ко мне по имени.
– Товарищ Капустина…
Кабинка пошла вверх.
– Я не Капустина. Я возьму девичью фамилию.
– Но пока мы еще не развелись.
– Тебя это не останавливает.
– Света…
– Я же просила.
– Светлана Николаевна… Ну что за глупая ревность.
– Ревность? Не смеши меня. Ты свободный человек, путайся с кем хочешь. Но не при всех. Не ставь меня в дурацкое положение. Я понимаю, на меня тебе наплевать, но ты бы хоть о нем подумал. Он же влюблен в нее, это за версту видно, а ты… Я не знала, что ты так циничен.
– Светочка, да что с тобой?
– Уйди, прошу тебя!
– Куда? – Он посмотрел вниз – под ними была пропасть. – Ты терпела столько лет, потерпи еще пять минут,
– Негодяй… Права мама: прежде чем выходить за вас замуж, надо с вами развестись – иначе не узнаешь.
– Иногда твоя мама высказывает здравые мысли.
– Оставь в покое маму! Мало того, что ты мне испортил жизнь…
– Ну вот, опять двадцать пять, – перебил он ее.
Кабинка остановилась.
– Если бы мы были дома, – сказала она выходя, – я бы сегодня же уехала. Но поскольку это невозможно, возьми себя в руки и веди прилично. Хотя бы до государственной границы.
Наверху, посреди площади перед отелем, стоял маленький мальчик и плакал. Светлана Николаевна огляделась, родителей не было видно.
– Ты что? – присела она перед ним, – потерялся? – Он посмотрел на нее и заплакал еще сильнее. – А где же твои родители, а? Папа? Мама? – Мальчик заревел пуще прежнего. – Ну перестань плакать, придет сейчас твоя мама. – Она снова огляделась. Никто не шел. – А как тебя зовут? А? Ну имя у тебя есть?… Не понимаешь… Ну я вот, я – Светлана. Тетя Света. – Она протянула ему руку. – А ты?
Он посмотрел на протянутую руку и снова заплакал.
– Ну а я по-румынски не понимаю, видишь, какая история. – Она погладила его по голове. Чувствовалось, что она не часто имела дело с детьми.
Мальчик затряс ногой.
– Ты что?… Ты, наверное, это хочешь?… Не знаю, как это по-вашему… Пи-пи?
Он закивал головой.
– Да… Ну а где же тут?
Она огляделась. Туалета нигде не было видно. Да и места подходящего тоже. Она направилась с ним к кафе.
В холле были две двери, на одной был нарисован мужчина, на другой – женщина.
– Ну вот, – сказала она мальчику. – А ты сам-то справишься?
Он потянул ее за руку.
– Нет, ну погоди, куда же ты меня тянешь? Это же для мужчин. Может, мы лучше сюда пойдем? – она быстро направилась к другой двери, но остановилась в нерешительности.
Мальчик снова заплакал.
Она в растерянности оглянулась, ища помощи, и увидела Капустина, который с интересом наблюдал за ней.
– Слушай, пойди с ним. Туда. – Она мотнула головой. – А то сейчас несчастье будет.
– А где его родители?
– Не знаю. Капустин пожал плечами, сказал мальчику:
– Ну пошли, – и взял его за руку.
– А ты… сможешь?… – Она не договорила.
Капустин поглядел на нее и грустно усмехнулся.
Когда они вышли, Капустин платком стал вытирать мальчику руки. Было ясно, что он делает это впервые в жизни.
– Ну ты что? Догадался! – сердито сказала Светлана Николаевна. – Грязным платком – ребенка.
– Он чистый. Сам стирал.
– Представляю себе. – Светлана Николаевна достала из сумки белоснежный платок, присела перед мальчиком. – Давай.
Мальчик спрятал руку за спину.
– Ну, что я с тобой, драться буду? – ласково сказала Светлана Николаевна. – Ты же сильнее меня.
Она поймала его руку, хотела вытереть, но мальчик ее вырвал.
Тут из зала вышла молодая женщина с бутылкой лимонада и бутербродами, завернутыми в салфетку.
– Коля, ну куда ты делся?! – сказала она сердито мальчику. – Вечно ты… Говорила тебе, не подходи к иностранцам.
Она взяла Колю за руку и, не обратив на Капустиных ни малейшего внимания, пошла с ним к двери.
В дверях Коля обернулся и состроил Светлане Николаевне рожицу.
Капустины посмотрели друг на друга. Оба чувствовали себя смущенно.
В Брашове, после экскурсии на тракторный завод, Светлана Николаевна зашла в шляпный магазин примерить шляпку. Когда она смотрелась в зеркало, увидела сквозь витрину, что в машине на противоположной стороне сидит седовласый человек и смотрит в ее сторону.
В гостиницу она шла пешком. Машина медленно ехала за ней…
Не поднимаясь в номер, Светлана Николаевна села за столик открытого кафе. Взяла меню. К ней кто-то подошел, она решила – официант, подняла голову, собираясь сделать заказ. Перед ней стоял седовласый мужчина и смотрел на нее улыбаясь. Светлана Николаевна пожала плечами.
– Простите, вы что-то спросили?
Он молчал и улыбался. Она тоже улыбалась, но – несколько неуверенно. Потом отвернулась. Мужчина не уходил. Она снова обернулась.
– Я не понимаю, вы что, сесть хотите?
Он тихо засмеялся и сказал с румынским акцентом:
– Не узнали…
Светлана Николаевна посмотрела на него внимательно.
– А мы разве знакомы?
– Теперь можно сказать, что уже и нет, – медленно, подбирая слова, ответил он. – Столько лет… Ты не ответила ни на одно письмо.
– Я?!
Он грустно усмехнулся.
– Постарел, значит. И усы сбрил. Наверное, в этом дело.
Не похож.
– На кого?
– На того глупого парня, который вообразил бог знает что…
– Слушайте, по-моему, вы сейчас вообразили бог знает что. Я не знаю вас, никогда не видела, никогда не была здесь.
– Не была?
– Ты разве не из Ярославля?
– Ну, из Ярославля, допустим. Когда-то жила там. Давно.
Ну и что?
– Давно, – кивнул он. – И приехала сюда.
– Не приезжала я сюда.
– Ты врач?
– Допустим.
– Ну вот видишь. Врач – и Ярославль.
Она потерла себе виски.
– Я, кажется, опять схожу с ума. А что я тут делала?…
О, господи, я уже заговариваюсь… Что та делала? Которая врач из Ярославля.
– Я не знаю, что она делала, я знаю, что делала ты. Ты была с пионерлагерем. Сопровождала детей. Забыла?
– Детей?!
– Да.
– Но я не детский врач.
– Да, я знаю. Ты очень нервничала тогда, говорила, не помнишь детских болезней, у тебя тройка была в институте по педиатрии.
– Я так говорила?
– Да. А разве не тройка?
– Тройка.
– Ну вот видишь.
– Вижу. Жаль только, что у меня по психиатрии тоже тройка была, может, я тогда понимала бы, что происходит.
– А я работал от завода – директором лагеря. И ты смеялась надо мной, говорила – как это бездетному человеку доверяют кормить детей. – Он вздохнул. – А теперь у меня трое. Дочки. Жаль, сына нет. Я бы рассказал ему про одну женщину, у которой в глазах всегда было солнце, даже когда небо было в тучах, даже ночью… Я никогда больше не видел таких глаз, таких солнечных… – Он посмотрел на нее. – Они все такие же.
Светлана Николаевна взглянула наверх, заметила Капустина, наблюдавшего за ними с лоджии, и стала собираться.
– Ты торопишься? – огорчился румын.
– Да, мне пора.
– А может… Ты не хотела бы съездить?… Туда…
– Куда?
– Где был наш лагерь. Где мы… Это недалеко здесь. За городом. Вернемся в нашу молодость.
– Скоро стемнеет, – она взглянула как бы на небо. Капустин по-прежнему стоял над ними.
– Нет, еще не скоро. Ну а даже если… У нас же будут твои глаза.
– Она вдруг улыбнулась:
