Дмитрий Мережковский - Сильвио (фантастическая драма)

Какое дело мне!
Кто хочет жить – борись в безжалостной войне!
Смерть – побежденным! Прав лишь тот, кто побеждает.

Но жалость лучшее, что есть в сердцах людей...

В лесу я никогда не видел состраданья.

Мой милый Сильвио, лежал ли ты порою
В траве росистой, утренней зарею
И чем-то тронутый до глубины души.
На влажные цветы смотрел ли ты в тиши.
Как на друзей давно знакомых?
И долгие часы следил ли, как дитя
В тот мир волшебный уходя.
За жизнью слабых насекомых?
Не правда ли, тогда к растеньям и зверям.
И даже к мертвым, сумрачным скалам
Рождалось кроткое в душе благоволенье?..
И был в лесу глухом ты. как в семье родной.
И с миром жизнь одну ты чувствовал душой.
Как будто сердца общего биенье.
Былинка каждая была тебе близка.
И ты любил ее, в родство с природой веря.
И ты жалел в полях последнего цветка.
Птенца без матери, страдающего зверя?..
Ты сразу сделать всех счастливыми хотел
И, кажется, весь мир любовью бы согрел,
Неправда ль. Сильвио?

Не слышит он и дремлет...
Он слов моих не мог понять, но в этот миг
Так трогательно чист его безгрешный лик.
Как будто ангелу-хранителю он внемлет...
Спи, милый сын мой, спи: к чему тебя будить…
Должна его сама природа научить
Одной улыбкою своею
Прощать, мириться и любить.
С молитвой за него склонюсь я перед нею...

Ужель над светлою наукой ты глумишься.
Над мыслью вольною, не знающей оков.
Над драгоценнейшим наследием веков...
Презрением к нему, как школьник, ты гордишься!

Нет, не над знаньем я глумлюсь, но над забавой,
Над детскою игрой, что знаньем ты зовешь:
Без дела, без любви, вся мудрость ваша – ложь.
Ты думал ли, мудрец, какой ценой кровавой
Мгновенье каждое досуга твоего
Купил ты у судьбы? Чтоб мог, как божество,
Ты опьянять себя блаженством созерцанья
В книгохранилищах, меж статуй и картин,
Под сенью мраморной, беспечен и один
В пыли пергаментов вкушать всю негу знанья —
Ведь должен кто-нибудь от счастья отказаться.
Как вол, безропотно влачить железный плуг.
Чтоб мог воздушною ты грезой упиваться
Чтоб знанье дать тебе, и роскошь, и досуг.

Нет, совесть мне кричит, что ты не прав мой друг.
Когда для знания, для подвига святого
Я бескорыстною любовью отдаю
Сокровища, покой, и дружбу и семью.
Ужель посмеешь ты клеймить меня сурово.
Как будто в праздности я трачу жизнь мою?
Иль мозга моего не тягостней работа,
Что если б землю рыл я с заступом в руках,
Иль меньше я тружусь, чем пахарь на полях,
И на лице моем не те же капли пота?
Устал я, как мужик, измученный в страду
Не острою сохой, а мыслию свободной
На поле умственном взрывая борозду,
И ты назвал игрой мой подвиг благородный!

Наш мир по-прежнему отчаяньем объят...
Нам груды книг твоих души не утолят.
Бесплодных ваших дум нас не согреет пламень.
Нет! Бога жаждущим – ты Бога не открыл.
Зачем и как нам жить – глупцов не научил.
Просили хлеба мы – вы подали нам камень.

Безумец, не оно ль, не знанье ли дает
Вам, недостойным, власть над вечною природой.
Не просветило ли сознаньем и свободой
Оно ваш темный ум? Свершая свой полет
Высоко над толпой, над скованным народом.
Из состраданья к вам, наука мимоходом.
Кидает в дальний мир небесные дары.
В ответ звучат лишь крики черни:
«Готовьте ей венки из теней,
Готовьте плахи и костры!..»
Двуногий зверь, слепой и вечно полный страха,
Ты прозябал в лесах, но знание пришло.
Благое, светлое, и подняло из праха
И к звездам блещущим победно вознесло —
Твое поникшее, угрюмое чело.
И в нем ли пользы нет – коль ставите вы гранью
Лишь пользу жалкую – божественному знанью!

О горе, горе вам, вожатаи-слепцы,
Учители, пророки, мудрецы;
Вас слишком позднее раскаянье постигнет.
И задохнетесь вы от пыли мертвых книг.
Теперь уж скорбь томит, но в тот ужасный миг
Она безумного отчаянья достигнет!
Тогда вы молвите горам в предсмертный час:
«Падите, горы, скройте нас!»

Я на посту моем останусь до конца;
Пред истиной дрожат лишь слабые сердца.
О, как бы ни были мне тягостны страданья
От беспощадного, правдивого сознанья —
Я в разум верую и не страшусь его.
И громко исповедую науку.
И за нее готов пойти на смерть и муку.
Как за Спасителя и Бога моего!..

Прости, я говорил с невольным раздраженьем.
Окончим спор... Король, боюсь я одного.
Что может Сильвио, питомца моего,
Похитить у меня ваш мир, объятый тленьем...
О, только молви: «нет», уйми мой страх в груди.
И, если не меня, – хоть сына пощади.

Благодарю тебя за преданную службу.
Но я прошу – как царь и любящий отец —
Теперь в последний раз ты докажи мне дружбу
С царевичем скорей вернитесь во дворец.

О, сжалься, сжалься, друг, над нами.
Ужели в бездну мой цветок
Я брошу старыми руками
Чтоб растерзал его волнами
Ваш мутный, бешеный поток!

Он сын мой...

Нет, он мой – по праву,
Я жизнь, я счастье дал ему...

Я дам престол, отчизну, славу...

Ты заточишь его в тюрьму.
Как будто здесь, в роскошной клетке.
В унылых, мраморных дворцах.
Забудет птица о полете.
О колыхающейся ветке.
О беспредельных небесах...

Но я люблю его...

О, Боже,
Он света солнца мне дороже.
Ему всю жизнь я посвятил.
Его, как женщина, с любовью
Я на груди моей носил;
Порой, склоняясь к изголовью.
Мои седины забывал,
Его баюкал, пеленал,
Я непривычными руками.
И часто дряхлыми устами
Я песни детства напевал...

Когда гляжу, угрюмый, бледный.
На игры юношей порой —
Я втайне думаю с тоской:
А где-то Сильвио мой бедный.
А где-то сын мой дорогой?
Ко мне скорей, мой мальчик милый.
Еще хоть раз обнять его...
Старик, терпеть нет больше силы —
Отдай мне сына моего!..

Но как бороться с волей Бога
И с властью грозною светил?..

Я все обдумал, все решил.
Слова мои исполни строго:
В напитке опиума дашь
Ты Сильвио; и побежденный
Струёй могучей влаги сонной.
Уснет беспечно отрок наш.
И, сном объятого глубоким.
Его в чертог перенесем —
Узнаем все: каким царем
Он будет – кротким иль жестоким;
Если разумом людским
Мы воли звезд не победим.
И будет Сильвио тираном —
Мы вновь спасительным обманом
Его в пустыню возвратим.

Но может быть, мольбой смягченный..?

Молчи, ты воли непреклонной
Не победишь...

О, пожалей...

Напрасно все: идем скорей.
Я дам тебе напиток сонный.

О дайте мне флакон, скорей флакон духов:
Я зверя видела: как лунь седой, косматый.
Со взором бешеным, под шкурою мохнатой
Он шел за королем; и от его шагов
Вся мраморная лестница дрожала.

Едва я в обморок от страха не упала...

О, да, сеньора, видел я:
Позвали вы к себе хорошенького пажа.
Чтоб распустить шнурки атласного корсажа.

А между тем, вы знаете ль, друзья,
Что этот варвар, зверь двуногий —
Любимый канцлер короля!..

Не может быть! Клотальдо?

Да.