Мурсал (мягко, сочувственно). Вышки... Это был бы ещё удачный выход из положения.
Дуньямалы. Как удачный?
Мурсал. А так: поставили бы их среди кустов, они гнали бы нефть, а виноградники спокойно росли бы и росли вокруг. Мне очень тяжело говорить вам, но тут дело более серьёзное. Сюда надо прокладывать удобные дороги, проводить нефтепроводы, строить подсобные помещения. Я инженер, и я знаю, — недра здесь капризные, надо ждать выбросов... Короче говоря, чтобы добыть нефть, которая под нами, придётся всё это (обводит рукой вокруг, подбирает слова) снести... разрушить...
Дуньямалы. Разрушить? Радость и гордость моей жизни? Мои виноградники? Ты посмотри! Каждая из этих лоз прибавляла по одному седому волосу на моей голове!
Мурсал. Что вы мне говорите? Разве я не понимаю?
Дуньямалы (с болью). Не понимаешь! Не понимаешь!
Мурсал. Со вчерашнего дня, когда я узнал об этом, я ещё глаз не сомкнул, верите? Мне сказали: думайте, товарищ Мурсал, может быть, можно как-нибудь спасти виноградники. И вот я думаю. Советовался с людьми, перебрал десятки способов, и ничего не могу придумать. Никакого просвета!
Дуньямалы (словно про себя). Никакого просвета...
Мурсал. Никакого.
Дуньямалы. Значит, это конец.
Мурсал. Зачем говорить такие слова? Сегодня я ещё не вижу выхода, но кто может поручиться, что будет завтра?
Дуньямалы (тихо). Не надо успокаивать и утешать меня из жалости, — я не слабая девушка. То, что годится для Гюльтекин, для меня не подходит. (Сурово, жёстко.) Правда всегда была выше жалости.
Мурсал. Я знаю, какую боль я причиняю вам, но мне поручили сказать, и я пришёл...
Дуньямалы. Пришёл — и принёс страшную весть. (Он словно постарел за эти минуты. Опустив голову и тяжело переступая, медленно уходит.)
Нури (укоризненно). И вам не жалко дедушку? Не жалко?
Мурсал (мягко). Ты ещё ничего не понимаешь, дорогой. Ради счастья твоего и таких, как ты, люди творят чудеса. Твоё будущее — светло... (Отстраняет Нури, нахмурился.) Чёрт возьми, но старик всю жизнь, всю душу свою вложил в эти виноградники, с ним действительно может случиться удар. (Уходит.)
Нури (проводив его взглядом). Ох, и путаный же дядька. Всё у него наоборот: меня в консерваторию посылает, в совхозе нефть находит... (Подходит к своей модели, возится с ней и поёт.)
Э-эй... Э эй!..
Пейте, кони мои, пейте, кони мои.
Эй, вороной!
Эй, озорной!
Все ко мне, сюда!
Пейте прохладную,
с гор водопадную, —
Вот вам, красавчики,
Чистая вода,
сладкая вода...
Вбегает Гюльтекин.
Гюльтекин. Отец здесь?
Нури. Ты разве видишь его здесь?
Гюльтекин. Нет. Я вижу здесь только грубого и невоспитанного мальчишку, который дерзко отвечает своей тётке.
Нури. А зачем тётка обманывает своего племянника и посылает сегодня искать того почтальона, который приходил вчера?
Гюльтекин. Замолчи, пожалуйста. Ты ещё и болтун к тому же. Сюда никто не приходил?
Нури. Приходил.
Гюльтекин. Кто?
Нури. Тот самый. Твой инженер.
Гюльтекин (сразу меняя тон). Нури, миленький! Ты очень хороший мальчик, и я тебя очень люблю. Скажи, Нури, он разговаривал о отцом?
Нури. Разговаривал.
Гюльтекин (лаская его). И ты слышал, о чём они говорили?
Нури. Что я глухой, что ли? Конечно, слышал.
Гюльтекин. Скажи, скажи, миленький, что он сказал отцу?
Нури. Ты лучше спроси, что твой инженер сказал мне.
Гюльтекин. Ну, ну, говори!
Нури. Он мне сказал, что дедушку хватит удар.
Гюльтекин. Ой! Удар!
Нури. Да.
Гюльтекин. Значит, Мурсал ему всё сказал. Сказал!
Нури. Конечно, сказал.
Гюльтекин. Нури, миленький, не мучай меня. Скажи, что именно он сказал отцу?
Нури (обдумывая). Дедушке?
Гюльтекин. Да, да. Про меня.
Нури. Он про тебя ничего не сказал.
Гюльтекин. Не верю.
Нури. Это дедушка сказал ему про тебя: что подходит, говорит, Гюльтекин, то совсем не годится для меня.
Гюльтекин. Ой!.. А он? Что он ответил?
Нури. А он сказал, что разрушит весь совхоз.
Гюльтекин. Ты с ума сошёл. Мальчишка! Болтун!
Медленно входит Дуньямалы-Киши.
Дуньямалы (тихим, хриплым голосом). Не кричи на него, Гюльтекин, он говорит правду. Здесь обнаружена нефть, под виноградниками.
Гюльтекин. Нефть?
Дуньямалы. Да.
Гюльтекин. Как странно... Он мне ничего об этом не говорил. Если бы это было, я знала бы первая!
Дуньямалы. Я видел, как ему было тяжело сообщать мне об этом.
Гюльтекин. Так вот, значит, отчего у него были такие грустные глаза и почему он так странно разговаривал со мною.
Дуньямалы. Может быть.
Гюльтекин. Но это невозможно! Отец! Наш совхоз нужен! У нас есть тысячи писем от советских людей с благодарностью, с пожеланиями нам успеха в нашей работе. Нас знают от Хабаровска до Ленкорани!
Дуньямалы. От Хабаровска до Ленкорани все понимают, что нефть важнее. Да, дочка, и это так. Нефть — источник движения на земле. А нам надо идти, быстро и упорно двигаться вперёд. В тех районах, где найдена нефть, она несёт столько богатства людям! Вон, смотри, вышки на холмах. Не успеешь оглянуться, как вокруг них вырастут и жилища и дворцы, протянутся дороги, придут люди и с ними машины, засияют огни, тысячи огней! Что такое один виноградный совхоз в сравнении с таким богатством?
Гюльтекин. Но этот совхоз — тоже результат труда и усилий многих людей. Он тоже, сам по себе, — огромная ценность, огромное богатство!
Дуньямалы. Разве Мурсал этого не знает? Знает. Он сам ищет способ, как спасти совхоз. Если это вообще возможно. (Помолчав.) Но весь мир не может уместиться в одной голове, надо всем думать. Я подумаю, ты подумаешь...
Нури. И я, дедушка. Можно?
Гюльтекин. Уйди, не мешай.
Дуньямалы (не обращая на Нури внимания). Мурсал подумает... Кто его знает?.. У него голова светлая, он далеко вперёд смотрит.
Нури (обиженно). Ну, и не надо. Пойду на пасеку к Кафару. Он не прогоняет меня, он наоборот, любит когда я ему помогаю.
Гюльтекин. Ты?
Нури (горячо). Не веришь? А кто принёс ему решето, когда надо было снять с дерева пчелиный рой? Не я, скажешь? Я за пять минут сбегал. (Обращается к Дуньямалы-Киши) Он ссыпал в него всех пчёл, отнёс их на пасеку и посадил в улей. Но не в тот, из которого они вылетели, а в другой. И ни одна пчела, дедушка, не ужалила ни его, ни меня.
Дуньямалы. Кафар — хороший хозяин. И пчёлы его знают, и он своих пчёл знает не хуже, чем я знаю свои лозы... (Смотрит на Гюльтекин.) Может быть, и нам попытаться сделать так же?
Гюльтекин. То есть?
Дуньямалы. Перенести наши виноградники, как Кафар своих пчёл, на другое место.
Гюльтекин. Это очень трудно и, главное, рискованно, отец. Лозы не выдержат: они очень нежны, половина их погибнет.
Дуньямалы (в раздумье). Всё может быть, всё.
Гюльтекин. Потребуются годы, чтобы их восстановить.
Дуньямалы. И это верно, Гюльтекин. Потребуются годы... но не так уж много. Может быть, и моих лет на это еще хватит. А моих не хватит — твоих много у тебя, дочка, впереди, Я верю, ты способна на трудное дело, да и люди у нас есть, значит надо решаться. (Помолчав.) Ты мне сказала: к нам студенты едут из Кировабада?
Гюльтекин. Да.
Дуньямалы. Вот и кстати. И им практика хорошая и нам помощь.
Гюльтекин (подойдя к кустам винограда). Плакать хочется... Знакомые до последнего, самого маленького листочка...
Дуньямалы (глухо, медленно, не слушая её). Надо просить нефтяников... когда будут согласовывать с Баку, чтобы предусмотрели месяц на переноску виноградников. Дело не шуточное: потребуются экскаваторы, краны — поднимать кусты надо непременно с землёй. Своими силами не управимся. Транспорт нужен, машины... Эх! (Махнув рукой, поднимается со скамьи и направляется в глубь виноградника.)
