Замолчал.
(Куклам.) Смотрите? Но не видите. (Всем.) Никто не должен видеть! Никто!
Пауза.
Рука… затекла… онемела.
Поставил топор у стены.
А иногда хочется стать поленом. Не каким-то особым поленом, которое, будучи поленом, живет предвкушением воплощения… радуется, дергается, хихикает… не говорящим и даже не мыслящим поленом, а просто поленом. Быть поленом – это быть? Или не быть? Лежать со всеми в одной поленнице… Так ведь сожгут.
Пауза.
Что стало с нашей Прекрасной страной, папа? Мы ведь жили в Прекрасной стране. Небо над нами было просторным, воздух был прозрачен и чист. Птицы на деревьях вили гнезда, в полях стрекотали кузнечики. Каждый из нас умел смастерить скворечник, каждый знал, что такое календарь природы!.. Мы любили в гости ходить друг к другу и не боялись принимать гостей. Часто рассказывали смешные истории. Если спорили, никто не брызгал слюной. Дурные слова считали дурными. Никто не обижал ближнего – ни землемеры, ни газовщики, ни регистраторы… Ни распространители квитанций, ни контролеры в трамваях!.. А как было прекрасно ехать на поезде! Колеса стучали словно пели песню. Когда приближался встречный состав, машинист подавал гудок, мы бросались к окнам и громко кричали в открытые окна: урааааааааа!.. А оттуда – в ответ:…привееееет!.. А сколько песен мы знали, сколько стихов!.. Даже я… я, который… Когда наша страна сделалась Прекрасной страной, они стали сами запоминаться наизусть, песни, стихи. А теперь я не могу вспомнить ни одной строчки… Мы знали, чем «плохо» отличается от «хорошо». Детям не разрешали играть со спичками!.. Играть на фортепьяно – по самоучителю – я! – едва не научился сам!.. Правда, у нас не было фортепьяно…Ты не поверишь, папа, я умею пользоваться логарифмической линейкой! По правде сказать, это не многим сложнее, чем считать на счетах. Помнишь, у нас были счеты? Я в детстве любил играть деревянными костяшками и кататься на счетах по полу. Как они громыхали! А потом мы подарили эти счеты жене завхоза Дворца культуры работников деревоперерабатывающей промышленности. Вечерами она ходила по костяшкам голыми ступнями, делала себе массаж, говорила, что это очень полезно. В зоопарке сами собой плодились медведи. А у слона не было диабета. Помнишь печенье «Му-му»? А конфеты «Золотой ключик»? Помнишь, когда ты уходил на пенсию, тебе подарили чайный сервиз «Счастливый конгресс молодежи»? Ты учил меня работать с деревом. Помнишь, ты говорил, что, когда вырезаешь зверюшку… корову, там, или ослика… или верблюда… а уж тем более, если вырезаешь из дерева человечка, надо обязательно с ним разговаривать. Я не забыл. Тогда мне казалось, у меня золотые руки, а теперь я вижу, что руки-крюки. Они не слушаются меня, они как будто не мои… Раньше нашу Прекрасную страну окружали и моря, и горы, и леса, а теперь я даже не знаю, что нас окружает.
И еще:
Ты ведь не знаешь, отец, мне обломали нос. Теперь я, как все. В смысле носа.
Пауза.
Чтобы стать человеком, почему-то обязательно надо, чтобы тебя поломали.
Пауза.
Я тебя не буду ломать. А вырубать – буду. Ничего, ничего, ты будешь, как я.
Пауза.
У тебя, папа, тоже с носом проблема. Надеюсь, ты понимаешь, о чем говорю. Жизненный опыт подсказывает: дерево лишь тогда одушевляется, когда у него вырастает нос. Этого недостаточно, чтобы стать человеком, но есть определенный порядок вещей, последовательность превращений. Нос – это первый этап. Я говорю о законе природы, ты это знаешь лучше меня. В общем, папа, я надеялся, что он вырастет сам. Почему-то этого не происходит. (Смотрит на кукол.) Ни у кого. Вот что составляет предмет моего беспокойства.
Достает из корзины длинный (и, пожалуй, не столько острый, сколько толстый, похожий на баклажан) деревянный нос на резинке.
Вот, папа. Не бойся. Это не мой. Но я сам его приготовил, честное слово. Он сделан из того же материала, что и ты. (Надевает нос на бревно.) Извини. Я уверен: он прирастет.
Отходит. Смотрит со стороны. Облегченно вздыхает.
Спасибо, папа. Я знал, что ты поймешь меня правильно. (Ободряется.) Теперь – можно о главном.
Пауза.
Это – мои. Познакомься, папа, – мои. И твои тоже. Ты уже догадался, что я сделал их сам. Видишь, я совсем, как ты. А ты будешь, как я. Когда ты одушевишься в полной мере, ты оценишь мой творческий акт. Потому что этот акт – творческий, согласись. (Куклам.) Ну что, познакомились с дедушкой? Ну-ка, скажите дедушке: «Дедушка, это мы».
Молчание.
Какие же вы молчуны!
Пауза. Ждет.
Давайте, давайте, не подводите меня. (Подсказывает.) «Здравствуй, дедушка, поздравляем тебя с Днем леса». (Ждет.) «Здрав-ствуй, де-душ-ка, по-здрав-ля-ем с Днем ле-са».
Ждет.
А?.. Ааааа! (Радостно.) Пошевелилась! (Ликуя.) Ты видел, ты видел, отец? Вот эта – пошевелилась!.. Не видел?.. Смотри, смотри – сейчас… (Уставился на куклу.) Ну, повтори, повтори… как ты умеешь… (Восторг.) Наконец!.. Я ждал, я знал, что они зашевелятся!.. Такой день!.. Такой час!.. Ну-ка, еще разок?.. Ну, пожалуйста… Давай, давай, смелее, ну?.. ну?.. А!!!.. Вот оно!.. Ножка! Ножка ожила!.. (Смотрит на другую.) Ручка! Ручка! Все видели? Ручка!.. Папа! Они оживают! (Отцу – с изумлением.) Ты не веришь? Ну как же, смотри сам!.. Вот! Вот!.. Ну посмотри же, посмотри, неужели не видишь?
Пауза. Восторг проходит.
А по-моему, шевелились… Разве нет? Не могло же мне показаться. (Хватает трубку.) Аллё!
Пауза. Вешает трубку.
Заколебали! Проверяют, что ли?! Хулиганье! (Успокаивается.) Ты, папа, не думай… Есть у меня одна… Ни на кого не похожая… Но она не с нами сейчас, она там, не здесь… (Показывает на ящик стола.) У нее очень хорошо получается. Только не совсем то. Видишь ли, папа, она все время отворачивается. Дурная манера. Я бы мог тебе представить ее… но, знаешь, не хочу… я не хочу тебя с ней знакомить, потому что она обязательно отвернется!
Пауза.
Отец! Не знаю, приятно ли тебе будет вспомнить о том господине, имя которого я произнести, пожалуй, не осмелюсь, хотя оно сегодня у всех на слуху… Я и сам не знаю, как к нему сейчас относиться. Когда мы жили в Прекрасной стране, это имя было под запретом. Нет, мы помнили о том человеке, мог ли я забыть? Помнили – но не вспоминали! И не в запрете дело. Просто никто сам не хотел вспоминать о нем. Забыть, забыть!.. И что теперь? Переоценка ценностей, вот что теперь. О нем издаются труды. Его творчеству посвящаются конференции. Режиссер-реформатор, вот так. Великий антрепренер. Организатор театрального дела. Между прочим, его именем назван наш кукольный театр. Огромный портрет его висит в фойе. Знаешь, его всегда изображают в полный рост. Это, наверное, для того, чтобы не обрезать бороду. Такую бороду надо отращивать с самого детства. Мне кажется, она продолжает расти у него на портретах. Правую руку, согласно канону, он всегда держит за спиной, и я не могу освободиться от мысли, что за спиной у него спрятана плетка. Представь, отец: мне – мне! – предложили написать воспоминания! Зачем же мне писать воспоминания, когда уже и без меня все написано? Да и не умею я писать воспоминаний. Пробовал – не получилось. Хотя, с другой стороны, это верно, хочется иногда самому все осмыслить. Где мы были не правы, а где правы. Где-то ведь что-то было не так… чтобы так?.. Может быть, он действительно знал больше нас, был зорче нас, переживал острее. Почему в Прекрасной стране ему не нашлось места? Почему топор и стамеска меня не слушаются? Господин Не Скажу Кто, давайте считать, что время нас примирило. У вашего портрета всегда лежат цветы. Я и сам иногда положу гвоздичку. Я бы сделал вам деревянный памятник! Вы бы ожили у меня!.. Если б я так умел, как отец… как отец… из полена!.. (Сам напуган величием замысла.) Из полена – я бы вырубил исполина. Исполина – из полена! Нет, из бревна. Конечно же, из бревна. А может, все дело в бревне? Может быть, перевелись настоящие бревна? (Открытие!) А ведь правда – перевелись. Я не знаю, в чем дело, но сейчас ведь бревна другие. Не такие, как раньше. Да, да, это так!
Пауза.
Из чего сделана табуретка? (Смотрит на нее.) Из чего б ни была сделана табуретка и кто б ни был мастером табуретки, табуретка – всегда табуретка!.. Можно душу вложить, можно сердце отдать – все-равно: табуретка!.. (Куклам.) Не хочу обижать табуретку, но ведь вы, вы ж – другое совсем!.. Отчего же молчите?.. даже пальцем не шевельнете?.. Думаете, я вас не люблю? Или прав он – плетка нужна?.. Знаю, знаю, не прав. Но при всей аляповатости вашей вы бы все же могли обнаружить признаки жизни. Хотя бы из уважения к вашему автору. Ко мне то есть. Или я мало с вами разговариваю? В этом меня никто не упрекнет! (Одумавшись.) Что же я говорю такое? Что я несу? Как бы я ответил деревянным уродцам, когда бы, ожив, спросили меня: почему мы такие?! Сказал бы: вы мои ученические работы. Так? А нам от этого легче? – спросили б меня. Нет, не легче, не легче. Потом еще есть такое странное слово – «ответственность». Хотя, с другой стороны, – был ли я сам совершенен, когда пришел в этот мир? (Морщится.) Какое дурацкое выражение – «пришел в этот мир»! Ну да ладно… Так был ли я совершенен? Думаю, нет. (Табуретке.) Ты тоже.
