Звучит дудка.
Вон, слышите? (Направляется к левой двери.) Тебе чего? Сиди спокойно, я сейчас не могу — с подругой разговариваю.
Душераздирающий звук дудки перекрывает ее слова.
Нахал! (Соседке.) Еще и ругается! Я его как-нибудь с лестницы спущу прямо на каталке… Через все четыре этажа.
Яростный вопль дудки.
(Тоже приходит в ярость.) Вечно последний взвизг должен быть за ним!.. На чем я остановилась? Ах, да. Я была пьяная. То есть, навеселе, с ног не валилась. Слышу звонок в дверь. Открываю — мать этого мальчика. Неудобно-то как!! Она говорит: «Синьора, не подумайте плохого. Я в отчаянии: мой сын умирает от любви к вам. Не ест, не спит… Спасите его, пойдемте, хоть поговорите с ним!» Что ж делать? Я сама — мать. Иду. Захожу к нему в комнату, а он в постели, белый, как простыня, осунувшийся, подавленный, без плаща. Как увидел меня — разрыдался. Я тоже в слезы. И мать его в слезы… Потом мать ушла, мы остались одни. (В большом смущении.) Он меня обнимает, я — его. Целует меня, и я… и я его целую. А потом… (Жестом дает понять, что молодой человек пытался притронуться к ее груди.) «Не надо!» Он снова испугался. «Я должна с тобой поговорить. Мне не стыдно признаться, что я тебя тоже очень люблю. (Повышая голос.) Люблю, люблю!»… Как я кричала! Вот что значит «Фернет»! «Я тебя люблю-у-у!» (Обычным голосом.) Мне говорили потом, что весь дом высунулся из окон: «Кто это у нас так любит?» — «Может, на четвертом этаже?» — «Нет, там никто никого не любит. Может, на втором?»… Позорище!.. Слава Богу, меня в том доме никто не знал. (Кричит.) «Я люблю тебя, люблю, но спать с тобой не могу: У меня двое детей, муж и деверь!» (Обычным голосом.) Тогда он выпрыгивает из постели, голый. Совершенно голый! Хватает со стола нож, утыкает его себе в горло и заявляет: «Значит, я покончу с собой!» (В большом смущении.) Но я же не убийца — как вы думаете? Пожертвовать жизнью юноши ради своего слепого эгоизма? Никогда! Я за восемь секунд разделась, и мы… соединились в любви. (Изменив тон, очень нежно.) Синьора, это так сладко… Эти поцелуи, ласки… Низкий поклон тому ножу! Я поняла: любовь — ЛЮБОВЬ — это совсем не то, что мы делаем с мужем: я — снизу, он — сверху: ТРАХ, ТРАХ, ТРАХ — камнедробилка какая-то! Любовь — это нежность… такая нежность!.. На следующий день я снова пришла к нему. Потом снова и снова. Каждый день… Ну зачем вы так подумали, синьора? Он же болен был! И я домой возвращалась будто в тумане… Как почему? Дожить до моего возраста и узнать, что все это существует не только в кино, а на самом деле. Мой муж, видя, как я хожу одуревшая, догадался, что я выпиваю, но не понял почему. Стал запирать от меня бутылку с «Фернетом» в шкаф, на ключ, гад такой! Потом уже заподозрил, начал шпионить. И вот однажды, представляете? — я у этого мальчика в комнате, стою — голая, он тоже голый. Едва успели поздороваться: «Как жизнь?» — «Прекрасно, а твоя?», вдруг дверь нараспашку, — вваливается мой муж — одетый. Что тут говорить? Я только и выдавила: «А-а, это ты?» Сами понимаете, синьора, не каждый день оказываешься в комнате голая перед чужим голым мужчиной, а рядом — муж в пальто. И я ему: «Это ты?»… «Да, это я-а-а! Подлюка!!!» Разорался, как сумасшедший. Хотел удавить моего друга и меня заодно. Ему просто рук не хватило на нас обоих, хотя я всячески способствовала — старалась свою шею приблизить к шее друга, чтобы легче было обе шеи обхватить руками. Даже дышать перестала. Думала — задохнусь — помру. Все напрасно! Мой нос стал дышать независимо от меня — самостоятельно. У меня самостоятельный нос, синьора!.. Тут его мать прибежала, потом сестра, бабушка… А я голая, как червяк, со своим независимым носом… бегу в ванную, запираюсь там, хватаю с полки бритвенное лезвие и — раз, раз, раз — режу себе все вены подряд. Старалась ни одной не пропустить: вот эту, теперь эту, эту… А вот еще одна — р-раз! Еще, еще р-раз! Р-раз! В общем, устроила резню. Слушайте, сколько у нас этих вен! Я их вдоль резала, чтобы скорее умереть… Но мой муж хотел убить меня сам, лично. Он вышиб дверь плечом, увидел меня всю в крови, — кровь ужасно красная, — и говорит: «Ладно, не буду убивать. Поехали в больницу». Завернул меня как следует в одеяло, чтоб машину не испачкать, и отвез в больницу. А потом простил. Очень благородно с его стороны… Только с тех пор он держит меня дома взаперти… Это — нарушение прав человека: незаконное лишение свободы… Конечно, незаконное… Полиция? Ой, да что ж вы все про полицию-то? У вас там родственники работают?.. Не буду я звать полицию. Ну, приедут они — всплывет эта история с молодым человеком. Наверняка будет официальный развод. Наверняка муж заберет с собой детей, а взамен наверняка оставит мне деверя с его ручищей! Нет уж, я, знаете ли…
Звонит телефон.
(Снимает трубку.) Але!.. (Низким голосом, взволнованно.) Родной, зачем ты звонишь? (Громко соседке.) Это тот самый молодой человек! (Снова «интимным «голосом.) Прошу тебя, больше сюда не звони!.. Как я с тобой увижусь, если он запирает меня на ключ?! Ну, приди и отопри!.. Чем ты отопрешь?! (Испуганно.) Вот этого не надо… Але, але!.. (Соседке.) Повесил трубку. Сумасшедший, сумасшедший! Говорит, что придет и отопрет дверь кривым гвоздем… Да знаю, знаю, что не сумеет отпереть, но я-то хороша буду, если вдруг выйдут соседи и увидят, как он ковыряет в моем замке кривым гвоздем!
Слышен стук в дверь.
Вот он! Уже здесь. (В испуге направляется к входной двери.) Уходи, сейчас муж придет!.. (Изменившимся голосом.) Кто?.. Деньги? Какие деньги? (Соседке.) Господи, беда… Это тот, который деньги давал, кредитор. (Через дверь.) Дома никого нет!.. Я? Я — служанка! Да, я сказала «муж придет», потому что мой муж здесь поваром… Хозяев нет, они уехали. В круиз. На автомобиле. Приказали никому не открывать, ни с кем не разговаривать, не слушать радио, не ставить пластинки. И ключей у меня нет… Господи, что я говорю?! (Кредитору.) Нет ключей, потому что меня запирают. Хозяйка думает, что я ворую, ну и, в общем… Не беспокойтесь, я с голоду не умру, у меня запас продуктов… Полицию? Зачем полицию? (Про себя.) Не иначе, родственник этой моей соседки. (Указывает в сторону соседки, затем кредитору.) Синьор! Синьо-ор!.. (Подойдя к окну.) Ушел. Ушел звать полицию. Здесь какое-то надувательство. Это он нарочно меня пугает.
Снова стук в дверь.
Вот — опять стучат. Ну, кто еще? Кредитор, полиция, этот сумасшедший мальчишка? Все, молчу, ни с кем не разговариваю. Требовательный стук в дверь. Неужели полиция?
Слышен громкий крик: «Мария! Мария!»
Это мой муж! (Подходит к двери.) Альдо, ты? Чего стучишь? А?.. Не работает звонок, так у тебя ж ключ есть, возьми и открой! Ключи потерял? Мамочки! Что со мной будет! Я же на самом деле умру здесь от голода, высохну заживо, как святая мученица… И я, и ребенок, и деверь со своей ручищей… Какая смерть, какая страшная смерть!!! (Мужу.) Твой друг приходил, тот, у которого ты одалживал деньги. Пошел звать полицию… Нет, со мной он не разговаривал, что я — дура? Он со служанкой разговаривал. Как — с какой? Разве у нас нет служанки? У тебя же есть! Служанка, нянька, медсестра, бессменная работница широкого профиля: чего изволите — сделать, приготовить, накормить, убрать, помыть, постирать, погладить, протереть, подмести, поболтать, ублажить, переспать!.. Нет, это не истерика и не придурь. Я очень рада, что придет полиция, и мы, наконец, покончим со всем этим. А теперь — убирайся вон, чтоб духу твоего здесь не было! (В ярости; отчаянно ищет грубое слово, чтобы адресовать его мужу.) Ты… ты… Слепой!!! (Сообразив, что сказала, понурая возвращается к столу. Соседке.) Надо же: столько знаю крепких слов, а взяла и брякнула: «Слепой»!.. С чего бы это? Он прекрасно видит… Да, обмишурилась… Но пару ласковых я ему все-таки сказала!
Слышен надрывный детский плач.
Ребенок… Синьора, у меня ребенок плачет! Он с самого рождения еще ни разу не просыпался. Это в первый раз, синьора, — что-то случилось… (Убегает со сцены в левую дверь.) Ты что тут делаешь, в моей комнате, козел недобитый? Ребенка разбудил нарочно, чтоб меня заманить!.. А ну убери свою руку! Руку убери. И не хватай меня! Пусти!
Плач ребенка.
Спи, мой маленький, спи, не плачь.
Звонит телефон.
Мерзавец! Халат порвал… совсем новый… Да что же это такое… Иду, иду… С тобой после поговорим, когда братец твой явится. (Выходит на сцену в обрывках халата, от которого осталась верхняя часть.) Если явится… (Берет трубку телефона.) Але!.. (В ярости.) Ну, хватит! Прекратите говорить гадости, иначе я… Иначе… Я не знаю, что сделаю… Я вам бомбу воткну… в телефон! У вас челюсти повылетают! Развратник! И как только не стыдно! Ведь я — мать двоих детей! А если кто-нибудь другой станет то же самое говорить вашей маме? Что она скажет? Представьте себе: ваша старенькая мама, сидя у камина, тихо вяжет шерстяной чулок, а в это время… А-а-а, замолчал! Заткнулся, сволочь!.. Вот, наконец я нашла нужное слово — то самое слово, от которого бьется сердце рядового итальянца: МАМА! (Пауза. Кладет трубку.) Он сирота! (Разражается ругательствами в сторону телефонного аппарата.) Сволочь, гад, козел!!! (Соседке.) Вы видели, синьора, что мой деверь выкинул? На своей каталке приехал в комнату, ребенка разбудил… (Зовет.) Синьора, синьора!..
