Председатель. Уже год с тех пор, как он вернулся из-за границы, отец держит его в заточении в своем дворце.
Михаил. Отличная подготовка для того, чтобы взрастить нового тирана. Но все-таки, есть ли какие-нибудь новости?
Председатель. Завтра в четыре часа будет заседание совета по какому-то секретному делу, о котором нашему комитету ничего не удалось выяснить.
Михаил. Будут обсуждать кровавые делишки, дело ясное. А в каком зале состоится заседание?
Председатель. В желтом гобеленовом зале, названном в честь императрицы Екатерины.
Михаил. Меня не интересуют красивые названия. Я хочу знать, где расположен этот зал.
Председатель. Не могу сказать, Михаил: я больше знаю о тюрьмах, чем о дворцах.
Михаил (неожиданно обращаясь к Алексею). Где этот зал, Алексей?
Алексей. На первом этаже, со стороны внутреннего двора. Но почему ты спрашиваешь, Михаил?
Михаил. Да так, друг любезный, ничего особенного! Просто я очень интересуюсь жизнью и перемещениями царя и знаю, что ты можешь подробно рассказать о его дворце. Каждый бедный студент-медик в Москве хорошо разбирается в царских дворцах. Это ваша обязанность, не так ли?
Алексей (в сторону). Неужели Михаил заподозрил меня? Сегодня он как-то странно себя ведет. Но почему она не приходит? Костер революции гаснет и превращается в кучку пепла, когда ее здесь нет.
Михаил. Дружище, ты в последнее время вылечил многих пациентов в своей больнице?
Алексей. Есть один смертельно больной, кого я больше всего хотел бы излечить, но не могу.
Михаил. Ага! Кто же это?
Алексей. Наша Россия-матушка.
Михаил. Излечение России — это дело для хирурга, который должен орудовать ножом. Мне не нравятся твои медицинские методы.
Председатель. Профессор, мы прочитали гранки вашей последней статьи; они очень хороши.
Михаил. О чем она, профессор?
Профессор. Ее главная тема, мой дорогой брат, — «Убийство как способ политической реформы».
Михаил. Перо и чернила мало что значат для революции. Один кинжал сделает больше, чем сотня эпиграмм. Тем не менее позвольте нам ознакомиться с этими научными рассуждениями. Дайте статью мне, я сам прочитаю ее вслух.
Профессор. Брат, ты не делаешь пауз между предложениями; пусть лучше Алексей прочитает ее.
Михаил. Ну да! У него язык подвешен, как у молодого аристократа, но что до меня, я не обращаю внимания на паузы, лишь бы смысл был ясен.
Алексей (читает). «Прошлое принадлежало тирану, и он осквернил его; будущее принадлежит нам, и мы сделаем его священным». Да! Сделаем наше будущее священным, и пусть свершится хотя бы одна революция, которая не вскормлена на убийствах и преступлениях.
Михаил. Кто пришел к нам с мечом, тот от меча и погибнет! Ты слишком мягок для нас, Алексей. Здесь не должно быть никого, кроме людей, чьи руки заскорузли от труда или покраснели от крови.
Председатель. Тише, Михаил, тише! Он храбрейший среди нас.
Михаил (в сторону). Сегодня ночью ему понадобится быть храбрым.
Снаружи доносится звук бубенцов подъезжающих саней.
Голос (из-за двери). Per crucem ad lucem.
Ответ стража у двери. Per sanguinem ad libertatem.
Михаил. Кто это?
Входит Вера в плаще, который она сразу же сбрасывает и оказывается в бальном платье.
Вера. Храни вас Господь!
Председатель. Добро пожаловать, Вера, добро пожаловать. У нас было тяжело на сердце, пока мы не увидели тебя, но теперь звезда свободы разгонит ночную тьму.
Вера. В самом деле, брат, вокруг царит ночная тьма. Безлунная, беззвездная ночь! Россия поражена в самое сердце. Иван, которого называют царем, собирается нанести нашей матушке более смертоносный удар, чем любой, когда-либо нанесенный тиранией против людей.
Михаил. Что теперь натворил тиран?
Вера. Завтра во всей России будет объявлено военное положение.
Все. Военное положение! Мы пропали! Мы пропали!
Алексей. Военное положение? Невозможно!
Михаил. Глупец, в России нет ничего невозможного, кроме реформ.
Вера. Да, военное положение. У людей отнимают последние права, на которые они могли опереться. Теперь наших братьев будут забирать из домов без суда и следствия и даже без обвинения; будут расстреливать их на улицах, как бешеных собак, посылать на гибель в снегах, голодать в темницах и гнить в рудниках. Вы понимаете, что значит военное положение? Весь народ подвергнется удушению. Улицы днем и ночью будут кишеть солдатами, у каждой двери встанут часовые. Теперь никто не осмелиться ходить открыто, кроме шпионов и предателей. Теперь, когда мы прячемся в логовах, тайно встречаемся и говорим шепотом, что хорошего мы можем сделать для России?
Председатель. По крайней мере мы можем пострадать за нее.
Вера. Мы уже слишком долго страдали; теперь настал час возмездия и уничтожения.
Председатель. До сих пор народ все терпел.
Вера. Так было потому, что люди ничего не понимали. Но теперь мы, нигилисты, дали им вкусить от древа познания. Дни безгласных страданий для России закончены.
Михаил. Военное положение, Вера! Ты принесла страшную весть.
Председатель. Это смертный приговор для российской свободы.
Вера. Или сигнал к началу революции.
Михаил. Ты уверена, что это правда, Вера?
Вера. Вот манифест; я сама украла его на балу у юного дурачка, одного из секретарей князя Павла, которому его дали для переписывания. Поэтому я так задержалась.
Вера передает манифест Михаилу, который начинает читать.
Михаил. «Ради обеспечения общественной безопасности и по приказу государя, отца народа, в стране вводится военное положение». Отец народа!
Вера. О да! Отец, чье имя не будут чтить, чье царство станет республикой, чьи преступления не будут прощены, потому что он лишил нас хлеба насущного. С ним у нас никогда не будет ни славы, ни прав, ни величия.
Председатель. Должно быть, совет соберется завтра примерно в это же время. Манифест еще не подписан.
Алексей. Он не будет подписан, пока у меня есть язык, чтобы просить за народ.
Михаил. И пока у меня есть руки, которые могут убивать.
Вера. Военное положение! О господи, как легко для царя убивать свой народ тысячами, но мы не можем избавиться хотя бы от одной коронованной особы в Европе! Что за ужасное величие в этих людях, которое делает руку слабой, кинжал бессильным, а пистолетный выстрел безвредным? Разве они не мучаются от таких же страстей, как мы с вами, не страдают от таких же болезней, разве их плоть и кровь отличается от нашей? Что заставило бунтовщиков дрожать от страха в момент наивысшего кризиса в римской истории? Что расшатало нервы Гвидо, когда он должен был выступить как человек, выкованный из стали? Чума на этих глупцов из Неаполя, Берлина и Испании! Думаю, если бы я стояла лицом к лицу с одним из монархов, мое зрение было бы более ясным, прицел более точным и все мое тело наполнилось бы силой, которая мне не принадлежит. Только подумать, что стоит между нами и свободой в Европе! Несколько морщинистых немощных стариков, ковыляющих маразматиков, которых мальчишка мог бы задушить за один золотой дукат, а женщина — пронзить кинжалом ночью. Вот что отделяет нас от свободы, но теперь кажется, что человеческий дух мертв и несчастная земля устала вынашивать детей, иначе ни один венценосный пес не осквернял бы Божий мир своим присутствием.
Все. Испытай нас! Испытай нас! Испытай нас!
Михаил. Когда-нибудь мы тоже испытаем тебя, Вера.
Вера. Молю Бога, чтобы это случилось. Разве я не задушила в себе любые природные чувства, разве я не исполняю свою клятву?
Михаил (обращаясь к председателю). Военное положение, председатель! Нам нельзя терять времени. У нас остается двенадцать часов до заседания совета. Двенадцать часов! И за меньший срок можно низвергнуть правящую династию.
Председатель. Да, или расстаться со своей головой.
Михаил и председатель отходят в угол сцены, садятся и перешептываются. Вера берет манифест и читает его про себя. Алексей смотрит на нее и внезапно подходит к ней.
Алексей. Вера!
Вера. Алексей, ты здесь! Глупый мальчик, разве я не умоляла, чтобы ты оставался в стороне? Все мы обречены погибнуть до срока, обречены искупить страданием любое добро, которое мы совершаем. Но ты, с таким славным юным лицом, ты еще слишком молод, чтобы умереть.
