Герцог. С тех пор, как вы нарушили наш договор, сударыня. Вы поклялись, что не предпримете ни единого шага к розыску этого... вашего сына. Только при этом условии я и согласился сохранить ему жизнь.
Герцогиня. Такую клятву, по-моему, столь же благородно нарушить, как и сдержать всякую другую.
Герцог. Итак, мы взаимно освобождаемся от всех наших обязательств?
Герцогиня. А разве до нынешнего дня вы соблюдали их?
Герцог. Соблюдал, сударыня.
Герцогиня. Слышите, тетя? Будьте же свидетельницей.
Де Водре. Но, герцог, неужели вам никогда не приходила мысль, что Луиза не виновна перед вами?
Герцог. Вы, мадемуазель де Водре, конечно, должны так думать. И чего бы только я не отдал, лишь бы разделять вашу уверенность! В распоряжении герцогини было целых двадцать лет, чтобы доказать мне свою невинность.
Герцогиня. Двадцать лет вы наносите моему сердцу удар за ударом, безжалостно, ежечасно. Вы были мне не судьей, вы палач.
Герцог. Сударыня, если вы не вручите мне это свидетельство, вашему Фернану несдобровать. Не успели вы вернуться во Францию и уже исхлопотали этот документ; вы хотите сделать его оружием против меня. Вы хотите наделить вашего сына титулом и состоянием, которые ему не принадлежат; вы хотите ввести его в семью, доброе имя которой хранили в чистоте супруги и матери, в семью, в которой вы первая осквернили святость брака...
Герцогиня. Зато ваш сын Альбер достойно ее представляет...
Герцог. Берегитесь! Не пробуждайте во мне страшных воспоминаний. Из ваших последних слов явствует, что вы не остановитесь перед скандалом, хотя он и покроет всех нас позором. Неужели мы решимся раскрыть перед судом прошлое, в котором, допускаю, я был не безупречен, а вы совершили прямую низость? (К мадемуазель де Водре.) Луиза, конечно, не все рассказала вам, тетя? Она любила виконта де Ланжака; я знал это, я относился с уважением к этому чувству. Я был так молод! Виконт сам пришел ко мне; как у младшего в семье, у него не было никаких надежд на состояние; он сказал, что отказывается от Луизы де Водре для ее же блага. Я доверился их благородству, я принял ее чистою из его рук. Ах, я жизнью готов был пожертвовать ради него; и я это доказал! Десятого августа этот несчастный проявил чудеса доблести и тем возбудил ярость в народе. Я поручил его одному из моих слуг. Его все же разыскали, бросили в тюрьму. Узнав об этом, я все деньги, предназначенные для нашего бегства, отдал моему лакею Буляру, уговорил его присоединиться к якобинцам, чтобы вырвать виконта из лап смерти. Я спас его! (Герцогине.) И он достойно отплатил мне, не правда ли, сударыня? Я был молод, горяч, опьянен любовью, я не уничтожил его ребенка. И ныне вы платите мне за мою жалость так же, как ваш любовник отплатил за доверие. Ныне положение то же, каким оно было двадцать лет тому назад, с той лишь разницей, что сострадание во мне умерло. И я опять говорю вам: забудьте вашего сына, и он будет жить.
Де Водре. Так, значит, муки, пережитые в течение двадцати лет, по-вашему, ничто?
Герцог. Тяжесть раскаяния — лучшее доказательство тяжести преступления.
Герцогиня. Если вы принимаете мою скорбь за угрызения совести, я снова повторю вам: я не виновата. Нет, сударь, Ланжак не злоупотребил вашим доверием. Он пошел на смерть не только ради своего монарха. С того рокового дня, когда он простился со мною, когда отказался от меня, я его никогда больше не видала.
Герцог. Но вы купили жизнь вашего сына признанием своей вины.
Герцогиня. Разве можно считать признанием сделку, подсказанную ужасом?
Герцог. Отдадите вы мне этот документ?
Герцогиня. У меня его нет.
Герцог. Так я больше не отвечаю за вашего сына, сударыня.
Герцогиня. Хорошо ли вы взвесили свою угрозу?
Герцог. Вы, кажется, меня знаете.
Герцогиня. Но вы-то меня не знаете. Вы больше не отвечаете за моего сына? Берегитесь же за своего! За жизнь Фернана мне ответит Альбер. Если вы следите за моими поступками, отныне и я буду следить за вами; если на вашей стороне королевская полиция, то на моей будет вся хитрость, на которую способна женщина, и божья помощь. Если вы причините вред Фернану, трепещите за Альбера. Удар за удар. Ступайте.
Герцог. Вы здесь хозяйка, сударыня; я забылся, простите меня, виноват.
Герцогиня. Вы благороднее вашего сына; вспылив, он никогда не попросит прощения.
Герцог (в сторону). Неужели ее покорность была только притворством и она лишь выжидала удобного случая? О женщина, наставляемая святошами, она прокладывает подземные ходы незаметно, словно огонь вулканов; опасность видишь только тогда, когда он вырвется наружу. У Луизы в руках моя тайна, а ее сын ускользнул от меня; она может восторжествовать. (Уходит.)
Де Водре и герцогиня де Монсорель.
Де Водре. Луиза, вы любите сына, которого никогда не видали, и ненавидите другого, который у вас перед глазами. Скажите же мне, если вы только дорожите моим уважением и любовью, откуда такая ненависть к Альберу?
Герцогиня де Монсорель. Ни слова больше об этом.
Де Водре. Непонятно, почему герцог так спокойно принимает вашу ненависть к младшему сыну?
Герцогиня де Монсорель. Он уже привык.
Де Водре. Вы не можете быть плохой матерью.
Герцогиня де Монсорель. Плохой? Нет. (Задумывается.) Мне слишком дорога ваша привязанность. (Обнимает де Водре.) Так знайте: Альбер мне не сын.
Де Водре. Как? Посторонний присвоил себе место, имя, титул, состояние законного ребенка?
Герцогиня де Монсорель. Посторонний? Нет, это его сын. После роковой ночи, когда у меня похитили Фернана, мы с герцогом разошлись навсегда. Женщина во мне была не менее жестоко оскорблена, чем мать. Но и за спокойствие мое он тоже взял выкуп.
Де Водре. Я не решаюсь понять ваши слова.
Герцогиня де Монсорель. Я согласилась выдавать за своего сына Альбера, ребенка одной испанской куртизанки. Герцог хотел иметь наследника. Среди потрясений, вызванных в Испании французской революцией, наш обман прошел незамеченным. И не удивительно, что вся кровь во мне закипает при виде сына посторонней женщины, который занял место законного ребенка.
Де Водре. Теперь мне понятны ваши надежды. Ах, как бы я хотела, чтобы вы оказались правы и этот юноша действительно был бы вашим сыном. Луиза, что с вами?
Герцогиня де Монсорель. Он погиб! Я его выдала отцу, и герцог прикажет... Ах, да что же мы медлим? Нужно узнать, где он живет, и известить его, чтобы он не приходил сюда завтра.
Де Водре. Выйти в такой час, Луиза! Да в уме ли вы?
Герцогиня де Монсорель. Надо спасти его во что бы то ни стало!
Де Водре. Что вы хотите сделать?
Герцогиня де Монсорель. Ни вам, ни мне завтра не удастся выйти из дому незамеченной. Необходимо опередить герцога и подкупить мою камеристку прежде, чем он ее подкупит.
Де Водре. Луиза! Неужели вы прибегнете к таким средствам?
Герцогиня де Монсорель. Если Рауль — мой сын, отвергнутый отцом, мой сын, которого я оплакиваю двадцать два года, то пусть все узнают, на что готова несправедливо обвиненная женщина, мать!
Та же декорация.
Жозеф и герцог.
Жозеф (прибирает комнату; в сторону). Лег за полночь, встал в такую рань и уже у барыни: неспроста это. Пожалуй, Жак Коллен прав.
Герцог. Жозеф, я дома лишь для одного человека, для господина де Сен-Шарля. Когда он приедет — проводите его сюда. Узнайте, может ли барыня меня принять.
Жозеф уходит.
Внезапное пробуждение в ней материнского чувства, которое я считал угасшим, застало меня врасплох. Надо положить конец нашей распре, до того как она станет заметной для всех. Пока Луиза смирялась со своей участью, мы еще могли жить бок о бок; но если вчерашняя сцена повторится, все пойдет прахом. В чужой стране я мог властвовать над женой; здесь единственная моя сила — собственная моя ловкость да поддержка властей. Я все расскажу королю, я представлю свое поведение на его суд, и герцогине де Монсорель придется подчиниться. Однако подождем еще немного. Если агент, которого ко мне пришлют, достаточно опытен, он в короткий срок проведает, в чем причина ее вчерашнего бунта: и я узнаю, стала ли герцогиня просто жертвой случайного сходства, или же она виделась с сыном после того, как спасла его, и, следовательно, дурачила меня целых двадцать лет. Нынче ночью я погорячился. Надо вести себя более сдержанно, тогда она станет доверчивей и выдаст свои тайны.
