все умные и серьезные стали! Один я дурак! Как двадцать лет назад горел на работе, так и сейчас горю, как свеча!
Акопов. А ты не расстраивайся. Вот закончим Куйбышевскую ГЭС — переведем и тебя на электрическое освещение.
Входит Крылова, в блузке с короткими рукавами, в тапочках.
Крылова. Ух, устала! (Садится в шезлонг.)
Акопов. А где моя?
Крылова. Сидит там, на площадке, и отдышивается. Нет, отдыхивается. Нет, тоже неправильно. А как будет правильно, в настоящем времени?
Акопов (смешно надув щеки). Отдувается. В настоящем времени для людей нашего с ней возраста — это самый правильный глагол. (Уходит, захватив авоську.)
Черданский. Эх, вы, а еще бывший корректор!
Крылова. А как? А впрочем, вы всегда так — только критикуете, а подсказать — никогда!
Черданский. А у меня со вчерашнего дня пропала всякая охота вам что-нибудь подсказывать!.. Вы слишком мало доверяете тому, что говорю вам я, человек, состарившийся в газете, отдавший ей всю свою жизнь, и слишком легко верите любой бумажке с улицы. По поводу этого студенческого письма о доценте Твердохлебове вы вчера говорили со мной так, что я подумал — вам невесть как хочется, чтобы этот негодяй оказался не склочником, а ангелом во плоти, а мы с фельетоном Широкова оказались в дураках.
Крылова. Неправда! Я больше всего на свете хочу, чтобы мы были правы. Но у Широкова в фельетоне написано, что Твердохлебов самодур и склочник, а студенты пишут, что это неправда! Меня это письмо взволновало, а вас — нет. Почему?
Черданский. А потому, наивное вы существо, что за этим письмом чувствуется опытная рука потерпевшего! Потому, что именно вот такой опытный склочник, как этот Твердохлебов, наверняка, сам организовал все эти наивные студенческие подписи под письмом! А вы ему верите! Да еще меня этим письмом тираните!
Крылова. Так проверьте его, чтоб и у меня и у вас была спокойна душа! Вот вы всегда так с письмами! Я вам его принесла, как получила, а вы мне спустя неделю сказали, что еще не прочли. Почему! А потом сказали, что прочли, но не успели заняться. А потом, что ответите в понедельник. А потом — что в субботу. А в субботу попросту сбежали от меня.
Черданский. Староват я от вас бегать!
Входит Катя — тоненькая, очень серьезная девушка.
Катя. Вера Ивановна!
Крылова. Подожди, сядь. (Черданскому.) Ведь по нашему фельетону, если все правда, его должны снять с работы.
Черданский. Обязательно.
Крылова. И поставить вопрос о пребывании в партии?
Черданский. Желательно.
Крылова. Ну, а вдруг…
Черданский (перебивая). Вера Ивановна, мне вдруг захотелось спросить у вас: какой сегодня день?
Крылова (сразу не поняв). Воскресенье…
Черданский. Благодарю вас.
Входит Дорохов — широкоплечий, плотный, толстеющий человек с помятым сонным лицом, с подушкой подмышкой и одеялом через плечо.
Дорохов (добродушно). Уже издали слышу — опять воюете? И опять с Черданским? Запрещаю редакторской властью. Пощадите хоть в выходной.
Крылова. А зачем он письма маринует? Разве нам их для того пишут? У меня вот Катя по субботам ночами сидит, адреса печатает и конверты клеит, чтобы ответы до понедельника не лежали. А он маринует!
Дорохов (Черданскому). Чувствую, пропала моя голова, Николай Борисович! Пойдем, что ли, с горя шары погоняем. Сейчас только подушку… а хотя можно ее и в биллиардной прикинуть.
Черданский встает и идет вслед за ним.
До чего ж в гамаке спать хорошо, просто удивительно!
Оба скрываются в дверях дома.
Катя. Вера Ивановна, почему он всегда на наш отдел нападает? И почему этот Санников — тоже хорош! — подпевала его, а еще комсомолец? Почему он против вас на летучке выступал, что вы без разбору чуть ли не все письма к печати предлагаете?
Крылова. Он был отчасти прав. Я действительно (улыбнувшись) иногда, кажется, всю бы газету из одних писем составила!
Катя. А почему он с такой подковыркой говорил? Это его Черданский научил. А он Черданскому в рот смотрит. Ненавижу!
Крылова. И давно ненавидишь, Катенька?
Катя. По работе! Принципиально!
Крылова. А за что любишь?
Катя. А я его вовсе не люблю. И не любила никогда.
Крылова. Никогда?
Катя (решительно). Никогда! (Подумав.) Зимой любила, когда он только в редакции появился. А весной уже не любила.
Крылова. Почему?
Катя. Я же говорю вам: принципиально. Чего он с Черданского обезьянничает?
Быстро входит Санников. Судя по выражению его лица, он искал Катю.
Крылова (увидев Санникова, встает). Сергей Сергеевич, вы не видели Широкова?
Санников (довольный тем, что его назвали по имени и отчеству). Нет, Вера Ивановна. Может, поискать его?
Крылова. Нет, спасибо, я сама найду. (Идет к дому.)
Катя (вдогонку, отчаянно). Вера Ивановна, я с вами!
Крылова (повернувшись, на ходу). Да нет, я уж как-нибудь одна. (Уходит.)
Катя. Тогда я вас тут подожду. (Снова садится на скамейку.)
Санников (подходит к шезлонгу). Можно сесть?
Катя. По-моему, никто не мешает.
Санников (сидит в шезлонге в той же позе, в какой сидел Черданский, достает трубку и солидно набивает ее табаком). Да, газета есть газета. Даже в выходной день о ней думаешь.
Катя явно хочет что-то сказать, но находит в себе силы промолчать.
Газета есть газета.
Катя (скороговоркой, подняв глаза к небу). Стул есть стул. Стол есть стол. Столб есть столб.
Санников. Грубо.
Катя (продолжая глядеть в небо). Как аукнется, так и откликнется.
Санников. Это вы о чем?
Катя. А о твоем выступлении на летучке. (После паузы.) Этому тебя тоже Черданский научил?
Санников. Чему научил?
Катя. Трубку курить.
Санников (солидно). Я курю с юности.
Катя. С детского сада? Да?
Санников. Немножко позже. И вообще тема для разговора, по-моему, мало интересная.
Катя демонстративно встает.
Катя? (Вдруг жалобно.) Ну что ты, в самом деле?
Катя. Кури свою трубку.
Санников порывается к ней.
Не подходи! И вообще не подходи ко мне, пока я не успокоюсь.
Санников. Когда же ты успокоишься?
Катя. Может быть, к тому воскресенью. Не раньше. (Решительно уходит.)
Санников, рухнув в шезлонг, неумело пытается раскурить погасшую трубку. Входят Крылова и Широков. Увидев их, Санников встает и, засунув трубку в угол рта, уходит с независимым видом.
Крылова. Даже не сказали, что вернулись. От других узнала.
Широков. А я думал еще дня три с Брыкиным по колхозам поездить. А он вдруг вчера погнал домой, говорит, довольно, наездились, возвращайся и пиши очерк.
Крылова. А вы вернулись и сразу на рыбалку? Ну, а зачем пили?
Широков. Так ведь рыбалка! На работу пьяным не хожу!
Крылова.
