Татен», мороженое с авокадо, пюре из крыжовника со взбитыми сливками. Шампанское «Пол Роже». Да, и пусть испечет печенье «Мадлен». Все гости его любят.
ЭРНЕСТ (убирает блокнот). Хорошо, сэр, я всё передам поварихе.
УИЛЬЯМ. И не забудьте, что у меня сегодня холодный обед с Гербертом Уэллсом. Только хамон и фрукты.
ЭРНЕСТ. Я помню, сэр.
УИЛЬЯМ. И принесите, пожалуйста, еще один прибор к завтраку. Возможно, Фредерик присоединится ко мне.
ЭРНЕСТ. Слушаюсь, сэр.
УИЛЬЯМ. Что остальные гости? Еще спят?
ЭРНЕСТ. Да, сэр, завтрак им будет подан в комнаты.
Эрнест уходит. Быстрым шагом входит Фредерик. Он одет в строгий костюм. Садится за стол к Уильяму.
УИЛЬЯМ (приветливо). Доброе утро, Фредерик.
ФРЕДЕРИК (сдержанно). Доброе утро, Уильям.
Эрнест приносит ему приборы и поднос с завтраком. Ставит всё на стол. Уильям и Фредерик завтракают.
УИЛЬЯМ. Как спалось?
ФРЕДЕРИК. Отвратительно.
УИЛЬЯМ. Наверное, все политики плохо спят.
ФРЕДЕРИК. Это почему же?
УИЛЬЯМ. Грехов много, а в храм не ходят.
ФРЕДЕРИК. И совсем не смешно.
УИЛЬЯМ. А я не хотел тебя рассмешить. Это констатация факта.
ФРЕДЕРИК. Скажи, пожалуйста, почему у тебя слуга в ливрее?
УИЛЬЯМ. Так красивее и торжественнее.
ФРЕДЕРИК. У тебя не сочетается овсянка и слуга в ливрее. Противоречие формы и содержания.
УИЛЬЯМ. Наоборот. Полезная пища подается в красивой упаковке. Простая пища вообще в моем вкусе. Ты думаешь, что ты ешь жидкую овсянку, а ведь это овсянка с кремом «Забаглионе». Приготовить этот заварной крем непросто и совсем не дёшево.
ФРЕДЕРИК. У тебя вообще слишком много слуг. Сколько у тебя садовников?
УИЛЬЯМ. Семь. Что делать, большое хозяйство требует много людей, которые за ним следят. Иногда мне бывает неловко, что одного старика обслуживают тринадцать человек.
ФРЕДЕРИК. Я не понимаю, как ты зарабатываешь столько денег на своих романах.
УИЛЬЯМ (раздраженно). Я считаю, что интеллектуальный труд — это высшая разновидность труда. Почему он не может хорошо оплачиваться? Во всяком случае, он должен приносить больший доход, чем, например, торговля. У нас в Англии почему-то существует мнение, что человек становится писателем, когда он ни на что не пригоден. Что писать книги не настоящая работа, и общество в какой-то степени даже считает это дело зазорным. В Англии я как писатель не бог весть какая персона. А вот во Франции и Германии литература — почетная профессия и ею занимаются с благословения родителей. Я даже сам слышал, как одна немецкая мать с гордостью сказала, что ее сын поэт. А во Франции родители богатой невесты хорошо отнесутся к ее браку с молодым писателем. Это уважаемый человек. Ты вот не ценишь мои литературные заслуги, а между тем в прошлом году в лондонском издательстве Хайнеманна вышло мое первое собрание сочинений. Ты мизантроп и скептик. Ты относишься к моему творчеству снисходительно и свысока.
ФРЕДЕРИК. Только прошу тебя не пиши сонеты, как Шекспир.
УИЛЬЯМ. Я как раз думаю об этом.
ФРЕДЕРИК. Я политик. И не люблю художников, писателей, поэтов и философов. Это сброд, подлый, завистливый, драчливый, неразборчивый в любви.
УИЛЬЯМ. Но этот, как ты говоришь, сброд создает нечто великое, сияющее, душу всего мира — искусство.
ФРЕДЕРИК. Ну ладно, не будем ссориться. Что ты сейчас пишешь?
УИЛЬЯМ. Роман. Кстати, я хотел подарить тебе свою последнюю книгу. «Шеппи». Это пьеса.
ФРЕДЕРИК. Это про собаку?
УИЛЬЯМ. Вообще-то, о парикмахере. И он мужчина.
ФРЕДЕРИК. Хорошо, давай. Будет что почитать по дороге в Лондон.
Уильям встает, берет книгу с круглого стола и передает ее Фредерику.
УИЛЬЯМ. Она, кстати, с дарственной надписью.
ФРЕДЕРИК (берет в руки книгу, надевает очки и читает вслух). Дорогой Елен от Уилли. Почему ты всегда подписываешь книги моей жене, а не мне? (Снимает очки и кладет их на стол.)
УИЛЬЯМ. Мне кажется, так изящнее. Ну и, наверное, это не так важно. Вы же одна семья и библиотека общая. Какие новости из Туманного Альбиона?
ФРЕДЕРИК. Не очень хорошие. Британия давно уже не империя, а содружество наций. С тех пор как доминионы получили новые права, британские законы, за которые доминионы не голосовали, на их территории недействительны. Они получили возможность не просто принимать собственное законодательство, но и игнорировать те нормы британского права, которые считают не подходящими для себя. От былого величия остались одни воспоминания. Нас также вытравливают с традиционных рынков сбыта. В бюджете денег нет.
УИЛЬЯМ (удивленно). Да, странно. Богатство и помпезность высшего общества и королевского двора продолжают поражать воображение.
ФРЕДЕРИК. Подданные любят своих монархов и не жалеют денег на их содержание.
Входит Эрнест и убирает посуду со стола.
УИЛЬЯМ (вздыхая). Главная беда Англии — это снобизм. Что может быть на свете отвратительнее снобизма! Мне кажется, что снобизм сугубо британского происхождения. У нас оценивают человека не по личным качествам, а по месту, ступеньке, которое он занимает в обществе. Тех, кто ниже, — можно презирать, а вот выше — надо относиться с уважением. И смысл жизни — подняться как можно выше по этим ступенькам. Снобизм — это предрассудок, творческим людям это тяжело дается.
ФРЕДЕРИК. Ты преувеличиваешь. Ты склонен приписывать положению человека в обществе слишком большое значение. Я думаю, что главная черта английского народа — это добродушие.
УИЛЬЯМ. Судя по газетам, политическая ситуация в Европе очень сложная. Фашизм и коммунизм наступают.
ФРЕДЕРИК. Ну, Англии коммунизм и фашизм не грозят. От каши, которую заварили в России, толку нет. Английские рабочие живут вполне себе неплохо. В мире всегда были и будут бедные и богатые. Это закон природы. А буржуазия у нас крепкая и чувствует себя вполне уверенно. Британия живет в удобной изоляции от континента, где бушуют страсти. Наша страна продемонстрировала удивительную стабильность, тогда как в Европе царят разброд и шатания. Впрочем, мы еще к тому же нация политиков и не можем совсем стоять в стороне от остального мира.
УИЛЬЯМ (возбужденно). Политики — худшие из людей. Политик никогда не бывает нормальным человеком, он вне нормы. Потому что обычный человек должен испытывать огромное количество сомнений, он зачастую не понимает, как ему жить дальше. А вот политик почему-то знает, как жить всем остальным. У него такое политическое сознание. Я политиков терпеть не могу. Чтобы быть политиком, надо быть прежде всего циником.
ФРЕДЕРИК (раздраженно). Ну ты ведь не политик, ты сочинитель. Витаешь где-то в облаках. (Меняет тон на немного торжественный.) Современники очень редко, почти никогда, не бывают благодарны политикам за их свершения. Понять нашу роль в истории могут только
