Это, разумеется, был он — с растрепанной челкой, лихорадочно сверкающим взглядом. Дедукция не подвела Фандорина. Но все-таки не обошлось без еще одной неожиданности, помимо электричества. В руке у Девяткина был не нож, не топор, не какой-нибудь вульгарный молоток, а две рапиры с чашеобразными эфесами. Раньше они лежали одной полкой ниже кубка — бутафория из того же спектакля.
— Очень эффектно, — беззвучно похлопал в ладоши Эраст Петрович. — Жаль только, зрителей нет.
Одна зрительница все же была: уже знакомая крыса сидела на прежнем месте, блестела злюшими глазками. Должно быть, с точки зрения крысы оба они были невежами, бесцеремонно вторгшимися в ее владения.
Ассистент загородил выход из помещения, рапиры он почему-то держал рукояткой вперед.
— 3-ачем же вы свет включили? В темноте было бы проще.
— Не в моих правилах нападать со спины. Отдаю вас на суд Рока, лже-сочинитель. Выбирайте оружие и защищайтесь!
Какой-то он был странный, Девяткин. Спокойный, можно даже сказать, торжественный. Разоблаченные убийцы так себя не ведут. И что за балаган с бутафорским оружием? Зачем?
Рапиру Фандорин тем не менее взял — первую попавшуюся, не разбирая. Мельком взглянул на острие. Таким человека не проткнешь, разве что поцарапаешь. Или шишку набьешь, если как следует размахнуться.
Не успел Эраст Петрович занять оборонительную позицию (то есть даже еще не решил, участвовать ли ему в этой клоунаде), как противник с криком «гарде-ву!» перешел в атаку, сделал стремительный выпад. Если б Фандорин не обладал отменной реакцией, рапира кольнула бы его прямо в грудь, но Эраст Петрович качнулся в сторону. Все же кончик порвал ему рукав и оцарапал кожу.
— Туше! — вскричал Девяткин, смахнув с клинка капельку крови. — Вы мертвец!
Отличный сюртук был безнадежно испорчен, а вместе с ним и рубашка. Не передать, до чего рассердился Эраст Петрович, выписывавший свою одежду из Лондона.
Надо сказать, фехтовал он недурно. Когда-то в юности чуть не лишился жизни на сабельном поединке и после того случая озаботился восполнить опасный пробел в образовании. Фандорин перешел в наступление, обрушив на противника целый каскад ударов. Хотите позабавиться? Так получайте же!
Между прочим, с психологической точки зрения верный способ подавить волю оппонента — одержать над ним победу в каком-нибудь состязании.
Девяткину пришлось туго, но оборонялся он грамотно. Всего однажды Эрасту Петровичу удалось как следует треснуть ассистента плашмя по лбу, да еще разок рубящим ударом прихватить по шее. Пятясь под натиском, помощник режиссера пялился на бледного от злости Фандорина с все большим изумлением. Видимо, не ожидал от драматурга такой сноровки.
Ну, хватит дурака валять, сказал себе Эраст Петрович. Finiamo la commedia.[2]
Двойным захватом подцепил оружие противника, сделал выверт — и рапира полетела в дальний угол. Прижав Девяткина к стене клинком, Фандорин язвительно сказал:
— Довольно театра. Предлагаю вернуться в пределы реальной жизни. И реальной смерти.
Побежденный враг стоял неподвижно, скосив глаза вниз, на приставленное к груди острие. На бледном лбу, где наливалась багрянцем шишка, выступили капли пота.
— Только не надо меня колоть, — хрипло сказал он. — Лучше убейте как-нибудь иначе.
— Зачем же я стану вас убивать? — удивился Фандорин. — К тому же сделать это тупой железкой довольно трудно. Нет, милый мой, вы пойдете на каторгу. За хладнокровное и подлое убийство.
— О чем вы говорите? Я не понимаю. Эраст Петрович поморщился.
— Милостивый государь, не запирайтесь против очевидных фактов. С театральной точки зрения это выйдет очень с-скучно. Если не вы отравили Смарагдова, с какой бы стати вы стали устраивать на меня засаду?
Ассистент поднял свои круглые карие глаза, захлопал ими.
— Вы обвиняете меня в убийстве Ипполита? Меня? Для актера третьего плана изумление было разыграно
неплохо. Эраст Петрович даже рассмеялся.
— Кого же еще?
— А разве это сделали не вы?
С подобной наглостью Фандорину доводилось встречаться нечасто. Он даже слегка растерялся.
— Что?
— Но ведь вы сами себя выдали. Сегодня, во время чаепития! — Девяткин осторожно коснулся клинка, отводя его от своей груди. — Я с позавчерашнего дня терзаюсь сомнениями. Не мог такой человек, как Ипполит, сам себя убить! Это в голове не укладывается. Он слишком себя любил. И вдруг вы заговариваете о кубках. Меня как ударило! Кто-то был там, с Ипполитом! Пил с ним вино! И подсунул ему отраву! Я пошел в реквизитную посмотреть на второй кубок. И вдруг вижу — часы «Буре»! У меня будто пелена с глаз. Все сходится! Таинственный господин Фандорин, непонятно откуда взявшийся, потом исчезнувший, потом появившийся вновь — назавтра после гибели Ипполита! Проговорка про кубки! Забытые часы! Я догадался, что вы вернетесь за ними. Знаете, я не мастер разгадывать тайны, но я верю в справедливость судьбы и Божий суд. Потому решил: если он придет, я вызову его на поединок. И коли Фандорин преступник, Рок покарает его. Я сходил к себе в уборную, вернулся сюда, стал вас ждать, и вы пришли. Но вы остались живы, и теперь я не знаю, что думать… Он растерянно развел руками.
— Бред! — хмыкнул Фандорин. — С какой стати мне убивать Смарагдова?
— Из ревности. — Девяткин смотрел на него с унылым укором. — Смарагдов слишком явно ее домогался. А вы в нее влюблены, это видно. Вы тоже потеряли из-за нее голову. Как многие…
Почувствовав, что краснеет, и даже не спросив, про кого речь, Эраст Петрович повысил голос:
— Мы говорим не обо мне, а о вас! Что за чушь вы тут п-плели про Божий суд? Этими прутиками убить невозможно!
Ассистент опасливо поглядел на клинок.
— Да, рапира бутафорская. Но при точно направленном ударе проколоть ею кожу можно — я сделал это первым же выпадом.
— Ну и что? От царапины еще никто не умирал.
— Смотря от какой. Я ведь сказал, что взял кое-что у себя в уборной. У меня там аптечка, в ней есть средства на все случаи жизни. В труппе, знаете, всякое бывает. У господина Мефистова эпилептические припадки, у Василисы Прокофьевны вапёры, бывают у нас и травмы. А я отвечаю за всё и за всех. Должен быть на все руки мастер. Нас в офицерской школе учили: хороший командир обязан уметь всё.
— 3-зачем вы мне это рассказываете? Что мне за дело до вашей аптечки? — раздраженно оборвал его Фандорин, раздосадованный, что его сердечные тайны столь очевидны постороннему взгляду.
— У меня там среди прочего есть пузырек с концентрированным ядом среднеазиатской кобры. Из Туркестана привез. Незаменимое средство для нервных болезней. С нашими дамами часто бывают тяжелейшие истерики. У госпожи Лисицкой, если очень разойдется, до судорог доходит. А тут две капельки на ватку, протереть виски — и как рукой. — Девяткин показал, как он втирает в кожу яд. — Вот мне и пришло в голову. Смазал кончик одной из рапир. Как Лаэрт в пьесе «Гамлет». Подумал: если Фандорин отравил Ипполита, пусть тоже умрет от яда, это будет Божий суд. Рапиры совершенно одинаковы на вид, я и сам не знал, какая из них отравлена. Так что поединок у нас был не театральный, а самый что ни на есть смертельный. Если яд попадает в кровь, предсмертные спазмы начинаются через две минуты, потом наступает паралич дыхания.
Эраст Петрович затряс головой — всё-таки бред.
— А если бы отравленной рапирой ц-царапнули вас? Пожав плечами, ассистент ответил:
— Я же сказал, я верю в Рок. Для меня это не пустые слова.
— Зато я вам не верю! — Фандорин поднес кончик рапиры к самым глазам. Кажется, он в самом деле влажно поблескивал.
— Осторожней, не уколитесь! А если мне не верите — дайте сюда.
С готовностью Эраст Петрович протянул оружие, а левую руку опустил в карман, где лежал револьвер. Странный тип этот ассистент. Непонятно, чего от него ожидать. Притворяется полоумным? Сейчас снова накинется? Это была бы самая простая развязка. Фандорин специально повернулся спиной, благо за движениями Девяткина можно было следить по тени на полу.
Силуэт бывшего поручика качнулся, с молниеносной быстротой сложился пополам, вытянутая рука заканчивалась тонкой чертой рапиры. Эраст Петрович был готов к нападению, отпрыгнул влево и обернулся. Однако тень ввела его в заблуждение. Оказалось, Девяткин сделал выпад в ином направлении.
С криком: «Держу дукат, мертва!» он ткнул рапирой мирно сидевшую на полке крысу, но не пронзил ее, а лишь слегка уколол и отшвырнул к стене. Пискнув, зверек стреканул прочь, сшибая картонные бокалы и вазы из папье-маше.
— Дукат вы п-проиграли. Дальше что? — зло спросил Эраст Петрович. Ему было неловко за свой отчаянный прыжок. Хорошо хоть не успел револьвер выхватить.
