вам. Они все рассказали мне. Днем они его похитили из вашего кабинета. А теперь вот одумались.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Похитили?! Ничего себе… До этого у нас еще не доходило…
Н а з а р о в. Но ведь одумались и принесли обратно…
М а р и н а. Они здесь, Кирилл Алексеич. Позвать?
Н а з а р о в. Погодите… Страсти-то, страсти какие, Ольга Денисовна! Это ведь риск! Отваги сколько! А все — ради выеденного яйца…
О л ь г а Д е н и с о в н а. Разве? А я так поняла, что — ради Марины Максимовны…
Н а з а р о в. Сейчас… Сейчас увидим — может, это одно и то же. (Марине.) Принесли заявление об уходе?
М а р и н а. Нет.
Н а з а р о в. Почему же? Не нашли в школе ручку? Вот вам моя.
М а р и н а. Вы очень галантны, но не надо. Некуда мне уходить отсюда.
Н а з а р о в. Ага… передумали. А то я попросил бы ребят, чтобы резолюцию на это заявление наложили они. Ребята, которые так лихо мушкетерствуют ради вас… и которых вы чуть было не предали!
М а р и н а. Интересно: откуда я это слышу? С какой такой моральной вершины? Оттуда, где за мыслями шпионят? Где подслушивание чужих разговоров — в порядке вещей?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Вы не знаете, как это было… Вам ребята наболтали бог знает что…
Н а з а р о в. Ей «наболтали» все, как было. Финтить не приходится: виноваты. Я лично виноват. И лично прошу прощения. Желаю сейчас только одного — отдать эту бандуру владельцу и больше ее не видеть.
М а р и н а. Нет, почему же? Все в сборе как раз… У всех такая живая любознательность на лицах… Теперь уж мы прокрутим!
Н а з а р о в. Это еще зачем?
М а р и н а. А чтоб из первых рук знали, о чем говорят в десятом «Б». Тут столько вопросов про это было… Зачем в щелочку подглядывать? Мы можем — настежь!
Н а з а р о в. Прекратите! Это все по-детски выглядит.
М а р и н а. Лишь бы не по-иезуитски.
Отстранившись от Назарова, который пытается ей помешать, Марина включила магнитофон. Теперь, однако, ребячьи голоса поют с магнитной ленты иную песню:
Непросто спорить с высотой,
Еще труднее быть непримиримым…
Но жизнь не зря зовут борьбой,
И рано нам трубить отбой! Бой! Бой!
Орлята учатся летать…
О л ь г а Д е н и с о в н а. Что это? Вроде этого не было…
Марина пробует воспроизведение в другом месте. Там поют:
Солнечный круг,
Небо вокруг,
Это рисунок мальчишки…
М а р и н а. Что за черт? Все подменили?
Еще раз перемотка, включение — теперь идет такой разговор:
Голос Юли: «Жень, ты к Эмме Павловне как относишься?»
Голос Жени: «Странный вопрос! Это ж Учитель с большой буквы! Предмет дает… сами знаете… захватывающе! Химик она сильный, это главное. У нас многие на химфак захотят, прямо толпами повалят — это благодаря ей…»
Голос Майданова: «Ну, а директор?»
Голос Жени: «Ну, мы мало еще знаем его, но он как-то сразу располагает к себе, правда? Хочется доверить ему самое дорогое».
Голос Юли: «Точно! Он как в кино Тихонов!»
И пленка после этого крутится безмолвно.
Н а з а р о в (плечи его колышутся от сдавленного хохота). Вот стервецы, а?
Марина распахнула дверь. Там стоят А л е ш а, Ж е н я, Ю л я, М а й д а н о в.
М а р и н а. Идите-ка сюда. Зачем вы это сделали?!
О л ь г а Д е н и с о в н а. Да… остроумно. Только мне не понять: где тут кончается остроумие и начинается цинизм? Кому это они натянули нос?
Н а з а р о в (крепко потер себе шею). Вот как раз это не стоит уточнять сегодня: не в наших интересах…
М а р и н а (ребятам). Вы что же… струсили?
Ж е н я. Нет…
М а р и н а. Ну как же — нет? Тогда у вас была позиция, а сейчас…
А л е ш а. Она и сейчас есть.
М а й д а н о в. Просто так смешнее…
С у м а р о к о в. Вы счастливая женщина, Марина. Вот и все, что тут можно сказать. Правда… с таким счастьем надо еще уметь справиться…
В глубине сцены за дальним концом большого стола обдумывают случившееся учительницы. А скорее, каждая думает о своем. Назаров и Сумароков оказались на авансцене, закурили.
Н а з а р о в. Знаете, сам я — с тридцать пятого года. Отец был флотский офицер: кортик его я не мог ни забыть, ни перепутать. А мать, кажется, учительница, и кажется, словесности… но это смутно. Ленинградцы мы были. Вот. А свое семилетие я встречал уже один на свете… и не на канале Грибоедова, а в лесах Новгородской области. Странно? Да нет, не странно: много было детей, которых из блокады вытащили, а из войны — не смогли… В общем, побывал я на войне в роли сына полка. Это, конечно, образное выражение, потому что не полка, а дивизионного медсанбата, это раз… А потом, все дело тут в конкретном человеке. В санитарке Назаровой Наде. Это она меня отмыла, откормила после моих лесных приключений… Усыновила, короче. А в год Победы в свою деревню привезла. И мужик ее вернулся, сержант Назаров, сапер. Вспыльчивый человек, суровый… А получить затрещину от него нельзя было — он вернулся без рук. Всего не расскажешь… Я мечтал о Суворовском училище…
П о л н а я у ч и т е л ь н и ц а. Вы погромче, Кирилл Алексеич. Мы все слушаем.
Н а з а р о в. А зачем? Хотя — ладно, пожалуйста… Мечтал о Суворовском. Эгоистически мечтал: ведь мои две руки были очень нелишние в этой ситуации. И все же я был зачислен в Суворовское под новой фамилией. Жизнь получила русло, понимаете? И смысл даже. А ведь хотела уйти в песок — никому не нужна была потому что… А вот ей, Назаровой Наде, крестьянке, с ее инвалидом мужем, зачем-то понадобилась… Когда я, уже офицером запаса, уселся на студенческую скамью, из дома ежемесячно приходили мне две-три красненькие, да зимой — сало, да осенью — яблоки… Мельчу я, наверное… То есть для них это мелко все (кивнул на ребят), откуда им знать, чем были для Назаровых эти посылки? (Остановился возле Юли.) При таких-то сапожках… при магнитофонах… Откуда им знать?
Ю л я. Почему? Мы чувствуем. А в сапожках… в том, что у нас все нормально с едой, с тряпками, мы же не виноваты?
Н а з а р о в. Тоже правильно. И дай вам бог еще больше и лучше. Только вот — как распорядиться этим? Это точно Олег Григорьевич сказал… В общем, полгода назад мама Надя моя овдовела. Съездил я в Пятихатки, помог продать дом, ну и взял ее, конечно, к себе: болеет ведь она… в такие годы кто не болеет?
Вышло так, что ей надо жить в одной комнате с моей дочкой. Дочку тоже Надей звать, она в седьмом классе. Ну, стеснили эту принцессу, а как иначе? Ну действительно, мама заставила все подоконники киселями своими и холодцами… Так ведь для кого старается? Для семьи, для той же внучки!
…Позавчера, граждане, я узнаю, что
