– Ой, пожалуйста, – сказала мама. – Я так люблю поэзию. А то сейчас все больше… Особенно девятнадцатый век. Так изящно. Вы Тютчева ничего не помните?
– Что ты, мама, его же в школе не проходят.
Катя покачала головой, немного помедлила, не решаясь, а потом, пзглядев на Лену и усмехнувшись, тихо прочитала:
«Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовется, -
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…»
Она прочитала это так просто и проникновенно, что мама восхищенно прошептала:
– Да, да… действительно…
А Лена ошеломленно посмотрела на Катю, словно не веря своим глазам, спросила на всякий случай у мамы: «Действительно, Тютчев?» – и не дожидаясь, пока мама ответит утвердительно, сказала:
– Да… Похоже, плохи мои дела.
Но потом Лена взяла реванш: пришла очередь Кате изумляться.
Катя сидела на корточках около своего чемодана и как завороженная глядела на Лену – та перед зеркалом свершала вечернее священнодействие: стирала грим жидким кремом, потом накладывала другой крем, более густой, потом его промокала салфеткой и клала на кожу третий – все это медленно, с застывшим лицом, молча – «чтобы не было морщин», – как сказала она наконец.
– Прямо как в кино, – вздохнула Катя.
– Да. Только конец хуже.
– Почему хуже?
– Там он всегда счастливый.
– А ты разве?…
– А ты? – усмехнулась Лена.
– О, я очень счастливая.
– Да? И давно?
– Нет. Не очень.
– Ну вот видишь. Ты ведь грамотная, как выяснилось, учила – где сколько прибудет в одном месте, в другом столько же и убудет.
– Закон сохранения.
– Закон подлости. Нет, ты не подумай, это я не тебе, я вообще. Раз кто-то счастлив, кто-то должен быть и не очень. Для равновесия. Так что вот приходится компенсировать неземной красотой.
– Что вы, вы и так красивая.
– Ага. Особенно после захода солнца и спиной к окну.
– Вы молодец, все время шутите. А мне, когда грустно, ну никак.
– Неужели тебе бывает грустно? Ты же такая счастливая.
– Ну и что. Очень часто. Счастье – это ведь состояние. Сейчас оно есть, а потом – раз, и нет. Поэтому, когда оно есть, всегда ждешь, что вот-вот его не станет. Оттого и грустно.
– А когда его нет, значит, тогда весело?
– Когда нечего терять, чего грустить.
– Интересно трактуешь. Ну ладно, давай спать ложиться. А то если и сон еще потерять…
Лена надела красивую ночную рубашку, похожую на бальное платье.
– Ой, – сказала Катя, – какая красивая рубашка… В ней и спать даже жалко.
– Жалко, – согласилась Лена. – Но не всегда. – Она взглянула на Катю – не то насмешливо, не то с завистью – и выключила свет.
На стоянке у института стоял сверкающий никелем «Харлей» – чудо техники и дизайна. Юра посмотрел на него с неожиданной в нем нежностью, стер с сиденья невидимую пылинку и сказал Кате:
– Красавец? А?
– Замечательный, – искренне согласилась Катя. – А не страшно на нем?
– Кто ведет, – скромно сказал Юра.
Надо сказать, что здесь Юра мог позволить себе ложную скромность: мотоцикл водил он действительно мастерски. Ему доставляло удовольствие мчать Катю по вечерней, купающейся в заходящем солнце Москве, проноситься мимо старинных монастырей, дворцов, на фоне которых его мотоцикл казался еще более современным чудом. Катя только тихо вскрикивала, когда Юра закладывал крутые виражи или проносился в сантиметре от огромного автобуса. Она закрывала от страха глаза, и тогда ее взору представали иные картины: заснеженный лес, они – хохочущие и счастливые, Юра – такой уверенный за рулем, а тут такой неуклюжий на лыжах. Катя учила его взбираться «елочкой» на крутой берег реки, у него ничего не получалось…
– Давай в воскресенье дернем куда-нибудь подальше, а? – Юре приходилось кричать, чтобы перекрыть треск мотоцикла.
– В воскресенье? – недоуменно переспросила Катя. – Но мы же в субботу…
– Что в субботу? – обернулся Юра.
– Улетаем в субботу.
– Куда? – удивился Юра.
– Как куда? – Катя, сидя позади Юры, говорила ему прямо в ухо, поэтому могла не кричать. – Ты что, забыл? В Венгрию. Ты же говорил, что едешь десятого, в субботу. И хочешь, чтобы я – Чтобы мы… Вот я и… Подгадала. Так здорово совпало. Туристская группа. И Будапешт, и все другие города, где ваш «Икарус» делают. Я специально узнавала. Так что встретимся. ты рад?…
– Да, но… – Юра настолько опешил, что позволил обогнать себя «Запорожцу».
– Ты что, разве не едешь?
– Еду. Но через две недели.
– Как?… Но ты говорил… Вы с Ласло… Я специально подгадала…
– Ну, когда я говорил. Два месяца назад. Ситуация изменилась. Командировка же. Дела. Через две недели выедем. Если ничего не изменится.
Подбородок у Кати задрожал.
– Ты бы написал. Я бы тогда… А так что же… Я же всего на две недели. Что же получается – не увидимся?… А мы хотели… Я ехала, думала…
– Катюша, пойми… Это недавно выяснилось – задержка. Я сам расстроен, правда. – Для вящей убедительности он даже пожал плечами. – Думаешь, я нарочно? Но что поделать – обстоятельства иногда сильнее нас. – Он обернулся, поглядел на Катю, ожидая ответа, но она, кажется, и не слышала его. Она снова была далеко, снова там, на берегу реки, в полутемной кабине «Икаруса», где в предрассветный час они с Юрой сидели, обнявшись и притихнув. За двойным вакуумным окном синели снега, а им было жарко…
А голос автора в это время звучал элегически:
– О, любовь командировочного!… Кто может постичь твою причудливую судьбу? Ты как трепетный мотылек – рождаешься на рассвете командировки, чтобы тихо скончаться в ее сумерках, с первыми строками финансового отчета. Только бесконечно отставшие от жизни люди могут утверждать, что такой любви не существует. Она есть, она так же реальна, как очередь к окошку администратора в гостинице, как холодный чай на этаже, как длинные вечера у казенного телевизора. Какое женское сердце не дрогнет при виде плохо выбритого мужчины с раздувшимся от покупок портфелем, с кефиром, торчащим из кармана, и глазами загнанного зверя. Таких или пристреливают из жалости, или любят. Большинство женщин предпочитают второе, полагая, что с этим меньше хлопот. Наивные! Они еще не знают, что скорая встреча – мираж, отдаляющийся по мере того, как к нему приближаешься, а клятвы столь же реальны, как меню гостиничного ресторана. Отрицать эту разновидность любви все равно, что считать несуществующим класс насекомых на том лишь основании, что они нам отвратительны…
Юра, пытаясь утешить Катю и хоть как-то растормошить ее, гнал свой сверкающий болид по шоссе, уверенный еще со школы, что мало какой русский не любит быстрой езды, виртуозно обгонял машины, проскальзывая в узкие щели между ними, и в другое время Катя, наверное, умерла бы от страха, но сейчас она была ко всему безучастна. Разбейся они, она бы даже не заметила. Юра закладывал виражи на крутых поворотах, недоуменно оглядывался на нее – она сидела молча, безучастно обнимая его словно одеревеневшими руками.
Исчерпав весь набор фигур высшего пилотажа, Юра сбавил скорость и съехал на обочину.
– Ну как – сила? – он снял каску.
Катя тоже сняла каску и вместо ответа спросила:
– Слушай… А ты, правда, хотел бы, чтобы мы там встретились?
– Где?
– В Венгрии.
– А, ну да, конечно. Здорово было бы. Дунай, кафе, жареные каштаны… А что?
– Ничего, – сказала Катя и снова надела каску. – Слушай, а ты что, побыстрее не можешь? Что ты как черепаха плетешься?…
В Бюро молодежных организаций «Спутник», по чьей путевке Катя ехала в Венгрию, она пришла прямо к открытию.
За столом сидела средних лет женщина, назовем ее Ада Петровна, и красила ресницы.
– Можно к вам? – Катя прикрыла за собой дверь.
– Что у вас? – Ада Петровна занялась вторым глазом.
– Путевка у меня.
– Страна?
– Венгрия.
– Прекрасно. Отъезд послезавтра. Инструктаж – завтра.
– Вот я как раз по этому вопросу.
– А какие тут вопросы. Все завтра и узнаете.
– Вы понимаете, я бы хотела… Ну, словом, перенести поездку.
Ада Петровна отложила тушь и внимательно посмотрела на Катю, словно только что ее увидела.
– Вы заболели?
– Нет, но просто… Обстоятельства.
– Какие обстоятельства?
– Личные.
– Личные – это ваше личное дело. Можете не ехать.
– Нет, я хочу ехать. Но только немного позже. Через две недели.
– А больше вы ничего не хотите?
– А разве нельзя?
– Ну а как вы думаете? Группа скомплектована, за вами закреплено место, а вы… Кавалер что ль в кино пригласил? Вернетесь, сходите, картины долго идут.
– Да нет, понимаете… Как же это сказать?… Понимаете, он едет тоже. Но через две недели. Тоже туда. И мы договорились. Он раньше должен был, но у них перенесли, и теперь мы… А мы хотели вместе чтоб… – Катя перевела дух и робко посмотрела на Аду Петровну.
