Михаил, Станкевич, Варвара, Варенька, Татьяна, Александра и еще двое дворовых с вещами проходят через сад, под звук общих причитаний и упреков.
Михаил. Мне не нужны родители! Я отрекаюсь от них! Они не существуют! Они меня никогда больше не увидят!
Беспорядочная процессия исчезает из виду, а затем стихают и голоса. Любовь остается одна в комнате, садится за стол. Входит Александр; замечает ее и садится рядом. Он сильно постарел с тех пор, как мы видели его в последний раз всего два с половиной года назад. Он наполовину слеп, а теперь еще и на три четверти потерял силы.
Александр. Я сам доктор философии. Мы не занимались болтовней о какой-то внутренней жизни. Философия заключается в умении умерять свою жизнь так, чтобы множество жизней могло сосуществовать с той долей свободы и справедливости, какая позволяет удерживать их вместе, а не с той, что заставит их разлететься в разные стороны, от чего вреда будет больше. Я не деспот. Для Михаила смириться с моими желаниями было бы похвально и, да, философски оправдано; для меня пойти у него на поводу было бы абсурдно и достойно презрения. Мой сын говорит, что я мучил тебя во время твоей помолвки. Тебя, мою любимую дочь. Неужели это правда?
Любовь прижимается и плачет у него на груди.
Как, должно быть, изменилась жизнь, пока мне казалось, что она стоит на месте.
Сад и дом.
Нянька (крепостная) толкает коляску с плачущим младенцем по саду, в сторону от дома, постепенно удаляясь из виду.
Александр и Любовь на том же месте, ее голова у его груди, он перебирает ее волосы.
Любовь. У-у, чудесно, чеши сильнее.
Из дальней части сада входит Варенька. На руках у нее ноющий младенец. Татьяна толкает пустую коляску, Александра пританцовывает рядом. Все они направляются в дом.
Александра. Зачем идти в дом? Ты можешь и здесь покормить. Мы скажем, если кто пойдет.
Варенька. Ты маленький обжора, вот ты кто.
Александра. Варенька, а можно мне разок?
Татьяна. Вот дура, разве можно?
Александра. Сама дура, мне просто хочется попробовать.
Варенька уносит ребенка в дом. Александра уходит с ней. Татьяна достает из коляски корзину с крыжовником, затем замечает струйку дыма, поднимающуюся из гамака. Подкрадывается незаметно к гамаку.
Варвара. Куда делся Михаил? Сначала велит, чтобы Маша сделала ему лимонад, а потом исчезает неизвестно куда.
Любовь. Он в саду, работает.
Варвара. Надо бы свечку зажечь.
Татьяна с расстояния пытается попасть ягодой в гамак – безрезультатно.
Любовь. Он привез журнал со своей статьей.
Александр. Последняя капля. Журналистика.
Варвара. А тут еще что такое?
Александр. У нее вши.
Любовь. Нет у меня вшей.
Александр. Я вижу их ножки и ручки.
Любовь поспешно отстраняется от него.
Любовь. Ты бы их не заметил, будь они с божью коровку.
Варвара. Какой еще журнал?
Александр. Трансцендентный Абсолют или Вселенский Идиотизм. Моя нянька мыла мне голову водой, процеженной через золу – смерть для вшей.
Любовь. Нет у меня никаких вшей! (Передает журнал Варваре.) «Телескоп»!
Александр. Это даже не он написал. Только перевел статью очередного немецкого пустозвона.
Любовь. Зато ему заплатили тридцать рублей! А теперь граф Строганов заказал ему перевод целой книги по истории.
Книга и карандаш вылетают из гамака. Михаил садится, во рту у него трубка.
Татьяна. Первый крыжовник.
Михаил. Спасибо. Ах, Тата, ты снова сделала меня счастливым!
Они обнимаются. Он со смехом тянет ее в гамак. Они остаются в поле зрения. Она кормит его крыжовником.
Ты читала мою статью? Меня ввел в заблуждение Шеллинг. Он пытался сделать наше Я частью природы – но теперь Фихте объяснил, что природа – это просто вне-Я! Кроме моего Я вообще ничего не существует.
Варвара (откладывая журнал). Я бы и тридцати копеек за это не дала.
Александр. В первый раз в жизни хоть в чем-то сошлись.
Смех Татьяны заставляет Варвару встать и подойти к окну.
Варвара. Все вы становитесь счастливыми и глупыми, стоит Михаилу вернуться, до тех пор, пока опять что-нибудь не стрясется. Татьяна отправила с лакеем письмо для графа Соллогуба.
Александр. Не понимаю, зачем Михаилу вообще понадобилось тогда бежать в Москву.
Варвара. И конверт такой толстый. Листов десять, должно быть, исписала.
Любовь. Не тешьте себя надеждами, maman.
Варвара. Она тебе что-нибудь говорила?
Михаил. Я слышал, этот Соллогуб – фат.
Татьяна. Да – в отличие от тебя.
Александр. Он, понимаете ли, по дому соскучился. Его друг Станкевич уехал кашлять на Кавказ. Хорошего ждать не приходится. А теперь позвал на лето другого приятеля – критика.
Варвара. Какого еще критика?
Александр. Говорит, очень застенчивого и нервного, сына земского врача – бедного как церковная крыса.
Варвара. Ну и какой нам от него толк? (Любови.) Или ты думаешь, Татьяна отослала графу его письма?
Любовь. Вы ее спросите, мама. (Неожиданно резко встает и смотрит в сад.)
Михаил. Я больше никогда в жизни не стану в тебе сомневаться, Тата.
Татьяна выбирается из гамака.
Тать я на. Но письмо твое было ужасное.
Михаил. Это оттого, что мне было очень тяжело.
Татьяна опрокидывает гамак вместе с Михаилом. Любовь выходит в сад.
Татьяна. Любовь! Ты слышала?
Любовь. Лимонад готов.
Михаил (жизнерадостно). Я открыл новую философию, Люба. Теперь я знаю, где ошибался.
Все трое, дружески беседуя, идут в дом.
Сумерки, постепенно темнеет.
Александр и Варвара остаются на сцене. Из дома доносятся печальные звуки фортепьяно. Комната наполняется домочадцами – Александра, Татьяна, Любовь, Михаил. Слуги приносят лампы. Стол освобождается, и на нем появляются обеденные приборы. Кувшин с лимонадом передают по кругу. Едят суп.
В тени сада появляется Виссарион Белинский. На нем – лучшее из его изношенной и потрепанной одежды. В руке он держит саквояж. Он нерешительно подходит к светящемуся окну.
Варвара. Где Варенька?
Звуки фортепьяно стихают.
Любовь. Она идет.
Варвара. Почему она без мужа?
Любовь. Maman!
Варвара. Или почему муж без нее: кто-нибудь мне может объяснить?
Александр. Варвара, это нас не касается.
Михаил. Не волнуйтесь, я этим занимаюсь.
Александр давится супом. Снаружи лают собаки. Белинский впадает в панику, отступает, спотыкается о свой саквояж и падает. Слуги выходят из дома. Михаил выходит в сад.
Тем временем Варенька входит в комнату и подсаживается к столу. Незаметно она опускает глаза на несколько секунд, молится, после чего включается в общее действие.
Михаил. Белинский!
Варвара. Это его друг?
Михаил. А я думал, ты спасовал! – ты что, пешком от почтовой станции?
Белинский. Прошу прощения.
Варвара. Приехать вот так, среди ночи…
Михаил. Давай вещи. (Передает саквояж слугам, которые уносят его в дом.)
Белинский. Я знал, что все так будет.
Сестры, за исключением Вареньки, подглядывают в окно.
Александра. Странный какой-то.
Любовь. Но… Я же его знаю, он был на собрании философского кружка.
Михаил (входит вместе с Белинским). Это Белинский. Разминулся с двуколкой и шел со станции пешком.
Белинскому 25 лет. Он невысок ростом, но сутулится, с впалой грудью, выпирающими лопатками, бледный, с вытянутыми чертами лица и светлыми волосами. Отводит взгляд.
Александр. Бакунин, отец Михаила.
Белинский. Белинский.
Михаил. Садись здесь! Рядом с Александрой.
Белинский, не глядя, садится ей на колени, подскакивает, опрокидывает бутылку и, спотыкаясь, направляется к внутренней двери в поисках убежища. Михаил торопливо следует за ним.
Александра пытается сдержать смех – безуспешно.
Александр. Довольно уже. И не над чем тут смеяться. (Варваре.) Поди скажи ему, что это ничего…
Варвара следует за Михаилом. Александра не может сдержать смех.
(Рассерженно.) В таком случае выйди из комнаты. Останешься без ужина.
Александра выходит, все еще сотрясаемая смехом.
Может быть, еще кто-нибудь не голоден?
Пауза. Ужин продолжается в тишине.
Варенька. Да, я не голодна. (Резко встает, крестится и выходит.)
Любовь. Она так несчастна, папа. Можно, я пойду к ней?
Александр. Ну, хватит с меня!
Он кладет ложку и громко выходит. Любовь встает, чтобы идти.
Татьяна (напряженно). Любовь… ты почувствовала?
Любовь. Что?
Татьяна. Этот человек… в этом человеке больше значения, чем в любом из нас, больше, чем в Михаиле.