Последняя строка неожиданно соединяет старость с миром детства, мимоходом касаясь еще одной грани той же мифологемы сна – на этот раз сна как сказки (ср. у Мандельштама: «В кустах игрушечные волки / Глазами страшными глядят»).
В этой последней части монолога Просперо отплытие в Милан смыкается с метафорой смерти как последнего плавания.
Когда я доплыву, когда я вернусь обратно в Милан
И пойму, что нам больше не свидеться никогда,
Может быть, это будет не так уже страшно
И не так уже важно; и впрямь, что такое старик?
Глаза, вечно слезящиеся на ветру, голова,
Дрожащая, как одуванчик, даже в теплых лучах
Полудня; рассеянный, неуклюжий ворчун —
И так далее. Когда слуги устроят меня
В кресле в каком-нибудь тихом месте в саду
И укатают пледом колени, смогу ли я удержаться
И не рассказать им, что я уплываю один
В океан, через тысячи волн, через тысячи миль?..
Но заговорить – это значит снова хлебнуть
Соленой воды. Научусь ли когда-нибудь я
Страданию без иронии и без шутовства?
Здесь образы Одена выходят за границы собственно «Бури». Старик со слезящимися глазами и головой, дрожащей в теплых лучах солнца, вызывает в памяти слова Корделии: «Как можно жалости не испытать / При виде этих белых длинных прядей?»[38] Мысль о «страдании без иронии и шутовства» – это опять скорее о короле Лире, чем о Просперо. Две пьесы как будто смешиваются в сознании Одена. И финал его монолога – «Последнюю песню пропой, Ариэль, мне» – та самая мольба о последнем утешении, о которой мы говорили в связи с «Королем Лиром».
Пропой мне негромко
О нежной разлуке,
О жизни и смерти,
Утешно и тихо
Пропой человеку,
Который навечно,
Что б это ни значило,
С грустью и болью,
Что значит – любовью,
Вступает, дрожа,
На дорогу смиренья.
Много говорилось о протеистическом характере Шекспира, его способности никак не проявлять себя в своих персонажах, быть каждым и никем. Это верно в отношении «Гамлета» и «Отелло», «Макбета» и «Юлия Цезаря». Но «Буря» – совсем другое дело. Здесь Просперо выступает не только как главный герой, но как автор и режиссер своего заключительного представления. То есть он сам становится Шекспиром. И не скрывает этого тождества. В эпилоге пьесы, уже наполовину сняв маску, он просит публику аплодировать, чтобы развеять чары колдовства, приковавшие его к волшебному острову сцены. Его последняя фраза, обращенная к публике: «Let your indulgence set me free». То есть: освободите меня, отпустите на волю.
Но при всей важности темы Просперо действие не сосредоточено всецело на нем. Уход волшебника печален, но на каком светлом, чарующем фоне он происходит! Как прекрасна эта молодая чета, задумчиво играющая в шахматы, этот отпущенный на свободу летун Ариэль, эти счастливые матросы с ошалевшим от радости боцманом, готовые снова выйти в море, – даже этот явно поумневший Калибан.
Шекспир показывает нам двуплановость мира, которую так хорошо понял Оден в «Musée de Beaux Arts»: главный герой может погибнуть, но «корабль, с которого не могли / Не видеть, как мальчик падает с небосклона, / Был занят плаваньем, все дальше уплывал от земли».
Мир, что ни день, обновляется, и в рассветном свете он так же юн, как и прежде. Потому-то не вечерняя мудрость Просперо:
Мы созданы из той же самой ткани,
Что сны, и наша маленькая жизнь
Объята океаном сновидений, —
а утреннее, наивное восклицание Миранды: «What brave new world!» (О дивный новый мир!) – определяет тональность финала «Бури».
Точнее, Шекспир достигает здесь такого сочетания контрастных мотивов, которые, «как дождь и солнце», усиливают действие друг друга и разрешаются в гармоническом единстве, казалось бы, доступном одной только музыке.
Согласно имеющимся данным, «Король Лир» был впервые сыгран 26 декабря 1606 года при дворе короля Иакова I. Это не исключает вероятности, что его могли уже опробовать ранее в театре «Глобус».
Пьеса дошла до нас в двух вариантах: пиратское издание 1608 года (quarto) и текст в посмертном собрании сочинений 1623 года, подготовленном друзьями Шекспира (folio). Эти тексты существенно отличаются друг от друга; в folio опущены 300 строк из кварто, в том числе целая сцена из третьего акта («суд над табуретками») и добавлены 100 строк, которых в quarto нет. В XX веке сложилась традиция печатать консолидированный текст, наиболее полным образом учитывающий оба варианта пьесы; при этом каждый редактор предлагает свой текст, но различия между ними в целом незначительны. Наш перевод выполнен по изданию: Shakespeare W. King Lear. Ed. Russell Fraser. New York, 1963 (The Signet Classic) с учетом новейшего издания Уэллса: Shakespeare W. King Lear. Ed. by Stanley Wells. Oxford University Press, 2000 (The Oxford Shakespeare) и параллельного издания «кварто» и «фолио»: Shakespeare W. King Lear. A Parallel Text Edition, edited by Rene Weis, L. and N. Y., 2010.
Действующие лица. – Списка действующих лиц в «кварто» не было, оно впервые появилось только в «фолио» (так же, как и подробные ремарки к действию).
Герцог Олбанский. – Олбани – историческое и поэтическое название северной части Британии.
Герцог Корнуэльский. – Корнуэл (Корнуолл) – полуостров на юго-востоке Британии.
Король Французский. – Действие пьесы происходит в легендарные времена, так что исторический фон в ней условен и встречается много явных анахронизмов. Например, Лир в пьесе – король еще языческой Британии. Но и Французское королевство, и Бургундское герцогство (как и сам титул «duke» – герцог) образовались уже в христианскую эпоху.
Входит придворный, несущий герцогскую корону… – В оригинале «coronet» – малую корону. Возможно, эта корона предназначалась для того из претендентов, которого Корделия выберет себе в мужья (и он станет правителем срединной трети Британии), или же для самой Корделии.
Геката – богиня подземного царства у древних римлян.
Дикий варвар – в оригинале «скиф».
Клянусь великим Фебом… – Шекспир подчеркивает, что действие происходит в дохристианскую эру. Далее Лир клянется Юпитером. Как выясняется, король древней Британии знает римских богов и поминает их в патетических местах.
Природа, только ты моя богиня. – Отрицательного персонажа Шекспир делает атеистом, что даже у язычников считалось преступлением.
Вот удивительная глупость – и мир в это верит!.. – В шекспировскую эпоху астрология была чрезвычайно популярна.
Бедлам – больница для умалишенных в Лондоне. Была устроена после закрытия монастырей Генрихом VIII в бывшей Вифлеемской обители (Bethlehem, сокращенно Bedlam) – отсюда и название.
C. 36. Мое ремесло простое… и не есть рыбы. – Фраза загадочная. Она может означать, что 1) я честный протестант, а не католик, и не соблюдаю постных дней, 2) я крепкий малый и мясоед: не зря отборную охрану английских королей называли бифитерами (beef-eaters), то есть вскормленными говядиной.
А девушкам смешливым – мое кукареку!.. – По-видимому, Шут своим кривлянием под занавес провоцирует смех в публике, а затем произносит заключительное двустишие.
Я видал / Несчастных полоумных из Бедлама… – Неизлечимых больных из Бедлама отпускали на все четыре стороны, разрешая им просить милостыню. Таких «Томов из Бедлама», настоящих и притворных, скиталось много по дорогам Англии.
Кому мозгов не много дано… – это вариация песенки Шута из комедии «Двенадцатая ночь».
Вот пеликанья скорбь… – Согласно средневековым бестиариям, пеликан кормит птенцов своей собственной плотью и кровью.
…носил на шляпе перчатки своей госпожи… – Так делали влюбленные модники шекспировской эпохи.
…по женской части лютовал хуже турецкого султана… – Намек на многоженство турок.
Флибертиджиббет – это имя беса (как и упоминаемые дальше Смалкин, Хоппергугер, Хобердикут, Хобидиданс, Маху и Модо) заимствовано из книги Сэмюэля Харснета «Разоблачение проклятых папистских обманов» (1603).
Витольд – святой Витольд, считавшийся защитником от всякой нечисти.
Чайлд-Роланд – герой английской сказки. Он отправился вызволять сестру, похищенную злым королем эльфов.
«Тьфуй! Фуй! Уф! Ух! / Чую человечий дух!» – традиционное для английских сказок восклицание нечистой силы (великана, людоеда, колдуна), унюхавшего человека в своем жилье.
Эти бесы искусали мне всю спину!.. – Начиная с этой реплики вся сцена суда над табуретками опущена в «фолио».
