КЕЙТ. Не знала, что Иисус кого-то посылал.
ХЕЛЕН. Эй, вы там? Крыша поехала, да? Что, крыша поехала?
КЕЙТ. Не поехала у меня крыша.
ХЕЛЕН. Поехала. Мне недавно ваш знакомый камень сказал.
КЕЙТ. Что мой камень сказал?
ХЕЛЕН. Ты слышал, Бартли? «Что мой камень сказал»?
ДЖОННИ. Хелен, конечно, у бедной Кейт крыша поехала, какого дармоеда шестнадцать лет растила и любила, а он решил, чего с ней жить, уж лучше со своим туберкулезом в Голливуд уехать и там помереть.
ЭЙЛИН встает, схватившись за голову, и поворачивается к ДЖОННИ. БОББИ тоже встает.
ЭЙЛИН (ошарашенно). Что? Что?
ДЖОННИ. Гм, ой.
БОББИ грубо хватает ДЖОННИ и поднимает его.
БОББИ. Я тебя предупреждал?! Я тебя предупреждал?!
ДЖОННИ. А что, они не имеют права знать, что приемыш предал их, уехал — не оглянулся, а теперь умирает?
БОББИ. Ничего при себе держать не можешь!
ДЖОННИ. ДЖОННИПАТИНМАЙК не создан для секретов.
БОББИ. А ну, пошли выйдем. Вот я тебе вмажу, и посмотрим, сможешь ли ты это держать в секрете.
ДЖОННИ. Мамашу перепугаешь, Малыш Бобби, мамашу перепугаешь…
МАМАША. Не перепугаешь, Бобби, давай, вмажь ему как следует.
ДЖОННИ. Больше ты в моем доме омлета не дождешься, сучка!
МАМАША. Я морковный омлет все равно терпеть не могу.
ДЖОННИ. Как что оригинальное — так тебе не нравится.
БОББИ выволакивает ДЖОННИ на улицу. Его визг постепенно стихает. ЭЙЛИН стоит напротив БАРТЛИ, все еще схватившись за голову.
ЭЙЛИН. О чем это Пустозвон тут говорил…
БАРТЛИ. Отойдите, пожалуйста, а то мне не видно.
ЭЙЛИН подходит к МАМАШЕ.
ХЕЛЕН. Да на что, на хрен, тут смотреть, одни мокрые парни в каких-то жутких свитерах?
ЭЙЛИН. Миссис О’Дугал, о чем это ваш Джонни тут говорил?
МАМАША (пауза). Я слышала, у Калеки Билли туберкулез, Эйлин.
ЭЙЛИН. Не может быть!
МАМАША. Или был туберкулез. Ему сказали об этом четыре месяца назад, а еще сказали, что осталось ему только три.
БАРТЛИ. Значит, он, может, уже месяц, как помер. Простое вычитание. Четыре минус три.
ЭЙЛИН. Ну, если это Пустозвон болтает, я вам не верю…
МАМАША. Если б это Пустозвон болтал, то и хрен бы с ним, да новость-то от Малыша Бобби. В ночь перед отъездом Калека Билли показал ему письмо от МакШерри. Малыш Бобби в жизни бы не взял Калеку Билли, только вот пожалел его. Ведь его Энни от того же умерла?
ЭЙЛИН. Да, и умерла в мучениях. Калека Билли… дни и ночи я проклинала его за то, что он нам не пишет, а когда ему писать?
ХЕЛЕН. Когда он уже лежал в земле. Да уж, задачка не из легких.
ЭЙЛИН. Но… но доктор МакШерри, я его пять или шесть раз спрашивала, он говорил, МакШерри, с Билли все хорошо.
МАМАША. Наверное, он не хотел тебя огорчать, Эйлин, как и все вокруг. (Пауза.) Мне жаль, Эйлин.
Фильм кончается, ХЕЛЕН с БАРТЛИ встают. ЭЙЛИН сидит и плачет.
ХЕЛЕН. Слава богу, эта хрень кончилась. Куча дерьма.
БАРТЛИ. И ни одного телескопа.
Пленка останавливается, остается пустой экран. Зажигается свет, на экране появляется силуэт КАЛЕКИ БИЛЛИ. Его видит только КЕЙТ. Стоит и смотрит на него.
МАМАША (уезжая в инвалидном кресле). Хелен, так они акулу в конце концов поймали?
ХЕЛЕН. Да это даже не акула была. Так, длинный парень в серой штормовке.
МАМАША. Откуда ты знаешь, Хелен?
ХЕЛЕН. Ведь это я его целовала, чтоб меня взяли в следующий фильм, и ему же врезала по яйцам, когда он обещание не сдержал.
МАМАША. Весь шум из-за парня в серой штормовке. Ну, не знаю.
ХЕЛЕН. Он теперь по-любому долго акул играть не сможет, так я этому хрену врезала.
ХЕЛЕН с МАМАШЕЙ выходят. БАРТЛИ стоит, уставившись на силуэт БИЛЛИ, он только что его заметил. ЭЙЛИН плачет, все аир спиной к экрану. КЕЙТ стягивает простыню, открывая БИЛЛИ, живого и невредимого.
ХЕЛЕН (за кулисами. Кричит). Ты идешь, говнюк?
БАРТЛИ. Сейчас иду.
БИЛЛИ. Не хотел беспокоить вас, пока фильм не кончится.
ЭЙЛИН поворачивается и в изумлении видит его. КЕЙТ бросает свой камень и обнимает БИЛЛИ.
БАРТЛИ. Привет, Калека Билли.
БИЛЛИ. Привет, Бартли.
БАРТЛИ. Ты что, только что из Америки?
БИЛЛИ. Ага.
БАРТЛИ. Ясно. (Пауза.) Ты не привез мне Чупа-Чупс?
БИЛЛИ. Нет, Бартли.
БАРТЛИ. А ведь обещал же, Билли, мать твою.
БИЛЛИ. Там была только Хубба-Бубба.
БИЛЛИ кидает БАРТЛИ пакетик конфет.
БАРТЛИ. Черт, Хубба-Бубба — тоже неплохо. Спасибо, Калека Билли.
КЕЙТ. Ты совсем не умер, да, Билли?
БИЛЛИ. Не умер, тетя Кейт.
КЕЙТ. Это хорошо.
БАРТЛИ. Так как все было. Билли? Ты написал письмо от доктора сам, чтобы Малыш Бобби тебя повез, а на самом деле с тобой все в порядке?
БИЛЛИ. Да, Бартли.
БАРТЛИ. Ну и хитрый же ты для калеки, Билли. Ты идею из «Бигглза на Борнео» взял? Когда Биллз говорит каннибалу, что у него корь, чтобы он не ел Бигглза?
БИЛЛИ. Нет, Бартли, я сам придумал.
БАРТЛИ. А как будто из книжки взял.
БИЛЛИ. Я сам придумал, Бартли.
БАРТЛИ. Выходит, ты еще хитрее, чем я думал. Билли. Ты всех на Инишмаане надул, все думали, ты уехал и загнулся, даже я. Ловко ты это.
ЭЙЛИН. Не все. Некоторые думали, ты сбежал, сбежал, потому что ты больше видеть не мог тех, кто тебя вырастил, так они тебе опротивели.
БИЛЛИ. В этом нет ни слова правды, тетя Эйлин, и не потому ли я вернулся, что не мог больше выносить разлуки с вами? Я же прошел кинопробы месяц назад, и янки сказали, что роль у меня в кармане. Но я им ответил, не пойдет, и неважно, сколько денег они мне предложат, потому что теперь я знаю, Голливуд — не для меня. Мое место здесь, на Инишмаане, с теми, кто любит меня и кого люблю я.
КЕЙТ целует его.
БАРТЛИ. Ирландия не такая уж дыра, раз калеки бросают Голливуд, чтобы сюда приехать.
БИЛЛИ. По правде сказать, Бартли, не так уж и сложно было бросить Голливуд. Такие дерьмовые тексты меня заставляли читать. «Неужели я слышу причитания плакальщиц, хотя я так далеко от бесплодного острова, где мой дом?»
БАРТЛИ смеется.
«Я ирландец! Века угнетения не сломили мой дух, укрепили мое мужество». Вот щас достану свою ирландскую дубину! В общем, сплошное дерьмо. А еще заставляли меня петь «Стриженого паренька».
КЕЙТ. А наш мальчик мог бы актером стать, что скажешь, Эйлин?
БАРТЛИ. Смешно сказал, Калека Билли. Давай еще раз.
КЕЙТ. Пойду домой, проветрю твою комнату, Билли.
БАРТЛИ. Э-э, вы камень забыли. Может, вам по пути поболтать захочется?
КЕЙТ. Бог с ним, с камнем. Теперь мой Билли вернулся, и мне есть с кем говорить, правда, Билли?
БИЛЛИ. Правда, тетя.
КЕЙТ выходит.
Она что, опять за камни принялась?
БАРТЛИ. Да. Говорит с ними круглые сутки, над ней все смеются, даже я.
БИЛЛИ. Нехорошо смеяться над чужим несчастьем, Бартли.
БАРТЛИ (растерянно). Почему?
БИЛЛИ. Не знаю, почему. Просто нехорошо, и все.
БАРТЛИ. Но это же смешно.
БИЛЛИ. Даже если так.
БАРТЛИ. Ну-у, я не согласен. Но ты не забыл про Хубба-Буббу, так что спорить не буду. Ты мне потом расскажешь, как здорово в Америке, Калека Билли?
БИЛЛИ. Ладно, Бартли.
БАРТЛИ. А ты там телескопы видел?
БИЛЛИ. Нет.
БАРТЛИ (разочарованно). Ясно. А как там моя тетя Мэри из Бостона, Массачусетс? Ты ее видел? У нее смешная прическа.
