А в шторм еще лучше… Ты меня еще в купальничке не видел! Знаешь, какой купальничек? «Мэйд ин Канада»… Закачаешься!..
Музыка заглушила для нас сказанные после этого последние фразы. Катя положила трубку и, слегка пританцовывая, сразу направилась к морю. По пути она небрежно сбрасывает платьице и остается в том купальнике, который рекламировала. Пока она удаляется в луче своего прожектора, нарастает треск приближающегося мотоцикла, затем — звук торможения. Катя тоже слышит это, но не отменяет своего намерения искупаться.
Появился Б о р и с. Впрочем, он не представился нам, мы не знаем, кто это, — может быть, Костик, но не исключено, что Леха или Толик… Он в кожанке, со шлемом мотоциклиста и с авоськой, в которой какая-то провизия и бутылки с пивом. Незнакомец этот чувствует себя как свой в Катиных владениях. Огляделся. Заметил нераспечатанное письмо, взял его… Закурил. Долгим взглядом провожает Катю, уходящую в узком световом луче.
Картина четвертая
Вторая половина дня.
По склону дюны поднимаются К с е н и я Л ь в о в н а З а м я т и н а и Ж е н я. Он тащит красный надувной матрац.
Бабушка Жени, оказывается, далека от той дряхлости, какую воображала Катя. Эта пожилая дама, привыкшая держать себя в форме, оптимистка и юмористка. У нее опрятная, коротко стриженная седая голова, причем седина — с голубоватым отливом; одета она в клетчатые брюки и мужского фасона рубашку, на плечи наброшен темно-лиловый жакет.
З а м я т и н а. Да, тут лучше гораздо. Не слыхать, по крайней мере, искусственного смеха Ляли Юнаковской… Нет, я расположусь сидя, ты спинку сделай… Вот! (Села.) Боже, как хорошо… Сними пиджак, сядь… Жилетка, галстук, пиджак… Что ты за тип? Где это видано, чтобы вот так наряжаться на пляже?
Ж е н я. Ксеня, но, во-первых, не жарко… А во-вторых, у меня сегодня дело, я отлучусь скоро.
З а м я т и н а. Да? Ну ради бога. Я только боюсь, что ты смешон, дружочек…
Ж е н я. Снять жилетку?
З а м я т и н а. И галстук.
Ж е н я (повинуется). Хорошо… А ты не считаешь, что каждый имеет право на свой стиль?
З а м я т и н а. Считаю, но не козырять же этим правом в бане, например! И потом, с чего ты взял, что это стиль твой? Это стиль старых Форсайтов, скорее… Бред! Такое напустил на себя, что мне уже Маша Гусарова жаловалась: «В обществе вашего внука, говорит, я чувствую себя двоечницей, пустышкой… Мне стыдно рот открыть!»
Ж е н я. Это какая Маша?
З а м я т и н а. Боже, какой лопух! Ну за столом, что слева от нас, балерина, брюнетка, я представила тебя ей в первый день.
Ж е н я. Помню, да. Это она сказала мне, что в Польше им показывали Освенцим, мемориал лагеря… Нет, ты слушай! Так она, видишь ли, о ж и д а л а б о л ь ш е г о… О с в е н ц и м р а з о ч а р о в а л е е, она б о л ь ш е г о о ж и д а л а! Я смотрел на нее во все глаза, но она так и не поняла ничего…
З а м я т и н а. Да… И впрямь кукла пустоголовая… А на сцене, представь себе, и грациозна и технична…
Ж е н я. Мне с ней не танцевать.
З а м я т и н а. Ну хорошо, а эта теннисистка, Карина? Она, как выяснилось, и в покер играет отлично… Мы с ней вместе вчера искали тебя.
Ж е н я. Ей-то я зачем?
З а м я т и н а. Не знаю. Возможно, чего-то не поняла у Гегеля, и понадобилась твоя помощь… (Смеется.)
Ж е н я. Зачем ты говоришь, кто я? Просил же не говорить!
З а м я т и н а. Миленький, но как без этого объяснить людям, почему у тебя мозги набекрень?.. Да, слушай, есть письмо от твоей родительницы… (Полезла в сумочку.)
Ж е н я. Не сейчас, Ксеня… у меня тут дело. Пожалуйста, не ищи меня со своими партнерами по покеру.
З а м я т и н а. Очень ты нам нужен…
Ж е н я. Я к ужину вернусь.
З а м я т и н а. И на том спасибо. А матрац мне самой волочь?
Ж е н я. Ты спусти его, я потом опять надую…
З а м я т и н а. Какая техническая смекалка, подумать только… Ладно, не интригуй бабку, расскажи, что за дело… Ты ведь знаешь: если свидание, я — за! Тебе вообще нет смысла от меня таиться: я все позволяю, я почти не пилю, я даже умею хранить тайны, я — своя в доску, разве не так?
Ж е н я. Так, все так… Но я сам понимаю смутно… Свидание? Едва ли… Просто есть одна абитуриентка, я обещал позаниматься с ней… Ну правда же, Ксеня!
З а м я т и н а. Наклонись ко мне.
Ж е н я. Зачем?
З а м я т и н а. Нагнись, говорю.
Он нагнулся, она поцеловала его.
Я очень рада, миленький. Могу я тихонько порадоваться? Ну и все. Ступай. И помоги тебе бог.
Ж е н я (отпрянул, рассерженный). Чему, чему радоваться? И почему у тебя такое осведомленное лицо? Почему?
З а м я т и н а. Извольте, молодой человек, не орать на женщину, которая годится вам в бабушки! Тебя пугает слово «свидание»? Не надо, назови это «коллоквиум»… Смотри только, чтобы девочка у тебя не усохла… Ну, что стоишь? Все, проваливай, я хочу читать. (Открыла книгу.)
Ж е н я (глядя мимо нее). Ксенечка, у меня к тебе просьба. Не могла бы ты почитать где-нибудь подальше?
З а м я т и н а (с любопытством осматривая домик). Вот оно что… Могла бы! (Пошла.)
Ж е н я. Значит, без галстука лучше, по-твоему?
З а м я т и н а. Да, не так глупо. (Уходит, оглядываясь.)
А Женя поднимается по лесенке. Сегодня многостворчатое окно зашторено выгоревшей ситцевой занавеской. Оттуда слышится голос Кати; сейчас его не сразу узнаешь — в нем пафос и надрыв: «Как мне скучно! Ах, как мне по нем скучно! Уж коли не увижу тебя, хоть услышь ты меня издали! Ветры буйные, перенесите вы ему мою печаль-тоску! Батюшки, скучно мне, скучно! Радость моя! Жизнь моя, душа моя, люблю тебя, откликнись!»
Ж е н я (сильно озадачен). Катя!
Голос Кати: «Кто там?»
К а т я (появилась на балкончике, тоже почему-то очень удивленная, с книжкой в руке. Одета скорее для похода в театр или ресторан, нежели для урока). А, привет! Что, разве уже пять? Надо же, не заметила… Слышал, как я тут выступала?
Ж е н я. Это из Островского?
К а т я. Как хорошо ты классику знаешь… Это перед тем как Катерине броситься в Волгу… Значит, все ты понял про меня?
Ж е н я. Нет, не совсем. Кому это ты читала?
К а т я. Да для себя! Для других-то стесняюсь, конечно, — подумаешь, Татьяна Доронина! Но втайне, Женечка, люблю я это… Ну заходи, чего стоишь?
Он поднимается по ступенькам.
Теперь уж ты застал меня, отпираться глупо… Страсть как люблю!
Ж е н я. Театр?
К а т я. И кино. Ты все пытал, к чему у меня интерес, а я все темнила… Вот теперь знаешь. Это с раннего детства прямо.
Ж е н я. Ну и прекрасно! Почему же об этом с такой тоской надо говорить?
К а т я. Потому что — мало ли кто чего любит, Женечка?.. Спроси вон любого мальчишку — кем
