Пауза.
А мне кажется, это так здорово. Так красиво. Тебе вообще никакая порнография не нравится?
ТОМАС не знает, что ответить.
А мне очень нравится. По-моему, это очень красиво.
ТОМАС. Да?
ФРАНК. Мне кажется, это так красиво, когда два мужчины целуют друг друга в губы.
Пауза.
Так прекрасно.
ТОМАС. Мы едва знакомы.
ФРАНК. Мы с тобой?.. Да нет же, нет, помилуй бог… Я не имел в виду тебя и меня, я говорил вообще — людей вообще, которые целуют друг друга в губы.
Пауза.
Мы же едва знакомы. Я не умею так непринужденно разговаривать. Ты правда думаешь, что я мог бы вот так вот сидеть и болтать с коллегами по работе, во время обеденного перерыва?.. Господи помилуй, да в жизни не стал бы. Они уже большие ребята, большие мальчики, большие парни… Им нужен папа. Им нужен большой папа. Им нужен большой папа с большим членом, перед которым они могли бы упасть на колени и сосать… К этому все и сводится — ты этого еще не понял?.. Но они этого в жизни не осмелятся признать — и все равно у них свои проблемы, своя боль… В этом все дело — своя боль. Они чувствуют такую боль… Они не хотят ее чувствовать… Поэтому они заводят себе одну женщину за другой и рожают все время детей, о которых не могут позаботиться, поэтому они пьют, кричат и проклинают себя… Но ты думаешь, об этом они говорят, сидя в темноте? Нет, этого они не могут. Вместо этого они идут и продолжают охотиться за маленькими девочками… (Берет со столика хрустальную вазу.) Смотри, какой свет виден с другой стороны — прямо какой-то невероятный… Ты не нашел свои очки?
ТОМАС. Нет.
ФРАНК (вальяжно кидает тяжелую хрустальную вазу ТОМАСУ). Ну пожалуйста… (Осторожно.) Не знаю, могу ли я говорить с тобой о таких вещах… Думаешь, могу?
ТОМАС (поймал вазу и теперь бросает ее так же вальяжно обратно). О каких?
ФРАНК (ловит вазу). Ну о таких… как я начал говорить… Можно?
ТОМАС. Ну давай… Попробуй…
Они щурятся, словно на свет рампы, хотя на улице уже светло, быстро, но медленно — они вальяжно, но старательно перекидывают друг другу тяжелую узкую хрустальную вазу — словно тот, кто поймал ее, не может удержаться от того, чтобы бросить вазу обратно.
ФРАНК. Да… я попробую…
Пауза.
Ты не замечаешь?
ТОМАС. Ну наверное…
ФРАНК. Что?
ТОМАС. Наверное, говорю.
ФРАНК. Наверное?
ТОМАС. Да, а что?
ФРАНК. Ничего. Что ты сказал?
ТОМАС. Сейчас?
ФРАНК. Да.
ТОМАС. Ничего. Ничего не сказал… Просто смотрю на тебя. Ты о чем?
ФРАНК. Нет, ничего. Ничего особенного… Прости.
ТОМАС. Точно?
ФРАНК. Абсолютно ничего.
ТОМАС. Ну уж нет.
ФРАНК. Да все в порядке.
ТОМАС. В чем дело?
ФРАНК. Сердце.
ТОМАС. Сердце?
ФРАНК. Да, сердце.
ТОМАС. Что с ним?
ФРАНК. Бьется.
ТОМАС. Вот как…
ФРАНК. Не слышишь?
ТОМАС. Нет… Это твое сердце так колотится?
ФРАНК. Да, очень громко. Слышишь?
ТОМАС. Нет.
ФРАНК. Я волнуюсь.
ТОМАС. Из-за чего?
ФРАНК. Не знаю.
ТОМАС. Да, ты из-за чего-то серьезно волнуешься.
ФРАНК. Я очень легко начинаю волноваться. Не знаю уж почему.
ТОМАС. Ты устал?
ФРАНК. Почему ты спрашиваешь?
ТОМАС. А что, если я не поймаю?
ФРАНК (спокойно). Не надо. Она очень ценная.
ТОМАС. Да ладно.
ФРАНК. Это моей мамы.
ТОМАС. И какая же ей цена?
ФРАНК. Ну, обычная хрустальная ваза.
ТОМАС. Ну, я не собираюсь ее ронять.
ФРАНК. Я тоже. Я не это имел в виду.
ТОМАС. А что ты имел в виду?
ФРАНК. Да просто.
ТОМАС. Я не думаю, что она разобьется, если ее уронить.
ФРАНК. Нет. Наверняка нет.
ТОМАС. Нет.
ФРАНК (встает. Обходит ТОМАСА). Теперь другой рукой?
ТОМАС. Конечно.
ФРАНК. Ты никогда не целовался с мужчиной?
ТОМАС. С мужчиной?
ФРАНК. Да, эротический поцелуй с мужчиной.
ТОМАС. В губы?
ФРАНК. Да?
ТОМАС. Прямо в губы?
ФРАНК. С языком?
ТОМАС. С языком?
ФРАНК. Глубоко?
ТОМАС. То есть?
ФРАНК. Ну, засовывая язык глубоко в рот?
ТОМАС. Почему ты спрашиваешь?
ФРАНК. Понимаешь?
ТОМАС. Нет.
ФРАНК. Трезвым, я имею в виду?
ТОМАС. Ты думаешь о ком-то конкретно?
ФРАНК. Почему ты так думаешь?
ТОМАС. Почему я должен так думать?
ФРАНК. Тебе никогда этого не хотелось?
ТОМАС. А тебе?
ФРАНК. Трезвым, я имею в виду?.. Я вообще не так много пью. Становлюсь странным каким-то. Я никогда не пьянею. Ты сейчас пьяный?
ТОМАС. Прости?
ФРАНК. Ты…
ТОМАС. Да.
ФРАНК. Хочешь со мной сейчас поцеловаться?
ТОМАС. С тобой?
ФРАНК. Да… Поцелуй меня сейчас. Прямо сейчас.
ТОМАС (встает). Но тогда я должен поставить вазу.
ФРАНК. Да, конечно, я тоже.
ТОМАС. Ты можешь не кидать ее.
ФРАНК. Ты можешь не ловить ее.
ТОМАС. Так хуже.
ФРАНК. Да, я понимаю.
ТОМАС. Можем перестать одновременно.
Пауза.
ФРАНК. Одновременно?
ТОМАС. Ну да. Оба одновременно.
Пауза.
ФРАНК. Как это?
ТОМАС. Если ты не бросишь ее, то я не поймаю.
ФРАНК. Лучше я не буду ловить ее.
ТОМАС. Она не потяжелела?
ФРАНК. Нет, стала легче.
ТОМАС. Это ведь не урна?
ФРАНК. Нет, это ваза.
ТОМАС. Все медленнее и медленнее.
ФРАНК. Я не могу остановиться.
ТОМАС. А что, если ты промахнешься?
ФРАНК. Как это?
ТОМАС (вынуждает ФРАНКА отодвинуться назад, к входной двери). Что, если я брошу ее тебе в лицо?
ФРАНК. Это будет ужасно.
ТОМАС. Ты боишься?
ФРАНК. Да.
ТОМАС. Чего?
ФРАНК. Какое тебе дело?
ТОМАС. Никакого.
ФРАНК (вежливо). Или все же есть?
ТОМАС. Мне глубоко безразлично.
ФРАНК. Нет, ты прав… Женщины прежде всего — чтобы ходить всюду вместе, поддерживать друг друга, спать в одной постели, есть вместе, спускать за ними воду в туалете, держать их за руку — я терпеть этого всего не могу… Тебе нравится? Если я нахожусь в одном помещении с женщиной и она засыпает — у них ведь есть такая удивительная способность спать, словно ничего не может случиться, — тогда я обычно лежу рядом, смотрю на нее и думаю, что вот, вот, самый подходящий момент для успешного убийства, сейчас звезды сошлись, сейчас я ее убью — и на меня находит такое желание убивать, просто убить ее, бедная, бедняжка, у которой никого, кроме меня, нет. (Бросает хрустальную вазу в стену, через открытую дверь туалета. Ваза разбивается.) Женщины всегда хотят, чтобы мы были такими ужасными, какими они нас не хотят видеть, — им удается сделать нас ужасными… У тебя никогда не было такого желания убить? Никогда?.. Ты уверен? Они хотят только получать и получать. (Отчаянно, серьезно.) Томас… Ты не понимаешь?.. Не понимаешь?.. Кажется, что я тону… Ну пожалуйста, подойди сюда… Томас… Поцелуй меня… Ну пожалуйста?.. Здесь кроме нас, никого.
ТОМАС. Что?
ФРАНК. Здесь, кроме нас, никого. Поцелуй меня.
ТОМАС. Ты в своем уме?
ФРАНК. Я одинок. Я одинок.
ТОМАС. Заткни пасть.
ФРАНК. Я уже не знаю, как меня зовут… Как меня зовут?
ТОМАС. Не прикасайся ко мне… Убью тебя.
ФРАНК. Не говори так… Я приду к тебе.
ТОМАС. Убью!
ФРАНК. Я так одинок. Я скоро взорвусь. Никто этого не замечает.
КАТАРИНА возвращается, становится около столика, снимает рваное мокрое платье — стоит голая, в одних трусах.
