Эдриен. Да будь ты проклят!
Он смотрит на нее.
Хорошо! Ты сам напросился! Я ненавижу это! Слышишь меня? Ненавижу! Все это! Твой благородный театр, и твои благородные постановки, и все эти дешевые, мусорные, слащавые причитания, неподражаемые в свой прелести! Такой дикой прелести! Господи, да это как сахар у меня на зубах, и я слышу это каждый вечер! Я, честное слово, закричу во время одного из этих благородных монологов однажды вечером и сдерну занавес на сцену! Я не могу это больше выносить, будь проклят ты и твоя публика! Не могу! Понимаешь меня? Не могу!
Брекенридж. Эдриен, дитя мое, я не могу позволить тебе погубить себя.
Эдриен. Послушай, Уолтер, пожалуйста, послушай… Я постараюсь все тебе объяснить. Я вовсе не такая неблагодарная, как ты думаешь. Мне хочется нравиться публике. Но этого недостаточно. Играть лишь то, что по нраву им, просто потому, что им так хочется, этого недостаточно. Мне тоже должно быть это по нраву. Я должна верить в то, что творю на сцене. Я должна гордиться этим. Иначе ты просто не можешь заниматься какой-либо деятельностью. Это всему первооснова. А затем ты ухватываешься за шанс и надеешься, что это так же понравится другим, как и тебе самому.
Брекенридж. А разве это не эгоистично?
Эдриен (обыденным тоном). Да, думаю, эгоистично. Думаю, что я сама эгоистична. Ко от этого легче дышится, не правда ли? Ты же не дышишь ради кого-то другого, только ради себя… Все, что мне нужно, — это шанс доказать самой себе, что я способна быть сильной, живой, умной и небанальной хотя бы раз.
Брекенридж (с грустью). Я верил в тебя, Эдриен. Я прилагал все усилия ради тебя.
Эдриен. Я знаю. И мне тяжело понимать, что я причиняю тебе боль. Вот почему я все еще здесь. Но, Уолтер, этот контракт подписан еще на целых пять лет. Я не вынесу такого срока. Не смогу вынести даже и пяти дней из предстоящего сезона. Я достигла той точки, той ужасной точки предела, до которой только может дойти человек. И это невыносимо. Ты должен отпустить меня.
Брекенридж. Кто с тобой вел об этом беседы? Это все вина Стива?
Эдриен. Стива? Ты же знаешь, что я думаю о нем. Когда бы я могла решиться заговорить с ним об этом? Когда бы я могла вообще захотеть увидеть его?
Брекенридж (пожимает плечами). Просто это очень похоже на него.
Эдриен. Ты знаешь, что побудило меня поговорить с тобой именно сегодня? Та ошеломительная новость, которой ты с нами поделился. Я думала… ты столько делаешь для человечества, но все-таки… почему же люди, которые больше всего заботятся о человечестве, меньше всех выражают свою озабоченность отдельными людьми?
Брекенридж. Дорогая моя, постарайся понять. Я так поступаю ради твоего же блага. Я не могу позволить твоей карьере пойти под откос.
Эдриен. Отпусти меня, Уолтер. Дай мне ощутить свободу.
Брекенридж. Свободу для чего? Свободу, чтобы причинить себе самой боль?
Эдриен. Да, если того потребуется! Чтобы совершать ошибки. Терпеть крах. Быть одинокой. Гнить заживо. Быть эгоистичной. Но быть свободной.
Брекенридж (встает). Нет, Эдриен.
Эдриен (безжизненным, мертвым голосом). Уолтер… помнишь ли ты прошлое лето… когда я врезалась на машине в дерево? Уолтер, это не было случайным происшествием…
Брекенридж (сурово). Я отказываюсь понимать, что ты имеешь в виду. Ты ведешь себя непристойно.
Эдриен (срывается на крик). Да будь ты проклят! Будь проклят, гнилой святоша, выродок!
Ингэлс (появляется сверху на лестнице). Ты сорвешь голос, Эдриен, и не сможешь снова играть в «Маленьких женщинах».
Эдриен разворачивается и застывает на месте.
Брекенридж (следя за спускающимся по лестнице Ингэлсом). Полагаю, именно такое шоу тебе по душе, Стив. Потому я оставляю вас с Эдриен. Вы поймете, что у вас много общего. (Уходит со сцены направо.)
Ингэлс. Акустика в этой комнате великолепна, Эдриен. Творит чудеса при твоей диафрагме — и твоем активном словаре.
Эдриен (стоит и с ненавистью смотрит на него). Послушай, ты. Я хочу тебе кое-что сказать. Прямо сейчас. Мне все равно. Если ты хочешь поострить, то я сейчас расскажу тебе кое-что, насчет чего можешь злословить сколько влезет.
Ингэлс. Давай.
Эдриен. Я знаю, что ты думаешь обо мне, — и ты прав. Я просто паршивая бездарность, которая не сделала ничего достойного за свою жизнь. Я не лучше потаскушки, и не потому, что у меня нет таланта. Все гораздо хуже — потому что он у меня был, но я его продала. Продала даже не за деньги, а за чью-то глупую доброту, полную слюнявого обожания, — и меня следует презирать еще больше, чем какую-нибудь честную шлюху.
Ингэлс. Достаточно точное описание.
Эдриен. Да, и я такова. Я также знаю, каков ты. Ты бездушный, холодный и жестокий эгоист. Ты просто лабораторная машина — вся из хрома и безукоризненно чистой стали. Ты столь же эффективен, ярок и дефектен, сколь какой-нибудь автомобиль, который летит со скоростью девяносто миль в час. Только вот автомобиль как следует тряхнет, если он через кого-то переедет. А ты даже не остановишься. Ты даже не почувствуешь этого. Ты несешься на скорости девяносто миль в час каждые двадцать четыре часа, каждые сутки — по заброшенному острову, если тебя что-то и волнует. По заброшенному острову, полному графиков, чертежей, трубок, и колец, и батарей. Тебе не знакомы человеческие эмоции. Ты хуже любого из нас. Думаю, ты самый гнилой из всех людей, которых мне только довелось встретить. И я столь непростительно в тебя влюблена по уши и всегда была, все эти годы. (Она останавливается. Он молча стоит и смотрит на нее. Она дерзко кидает ему.) Ну? (Он не двигается.) Ты же не удержишься от очередного своего язвительного замечания на мой счет? (Он по-прежнему даже не шелохнется.) Хоть что-то ты собираешься выдать?
Ингэлс (говорит очень искренним и мягким голосом. Впервые из его уст исходят столь правдивые звуки). Эдриен…
Она удивленно смотрит на него.
Думаю, я не расслышал всего этого. Не могу ответить. Если бы ты сказала мне это вчера или послезавтра, я бы ответил. А сегодня не могу.
Эдриен. Почему?
Ингэлс. Знаешь, звуковые колебания из пространства никуда не исчезают. Давай представим, что то, что ты сказала, еще до меня не дошло. Оно дойдет до меня завтра. И до тех пор буду слышать эти слова, если ты будешь желать, чтобы я их услышал, — тогда я отвечу тебе.
Эдриен. Стив… в чем дело?
Ингэлс. Послезавтра, Эдриен. Возможно, даже скорее. Если не тогда, то никогда.
Эдриен. Стив, я не пони…
Ингэлс (поднимает со стола журнал и продолжает в своей обычной манере). Ты видела выпуск «Мира» на этой неделе? Тут очень интересная статья на тему прогрессивного подоходного налога. В ней раскрывается, как налог работает во имя защиты интересов заурядных людей… Проблема налогообложения, разумеется, слишком сложна.
Эдриен (отвернувшись от него и слегка опустив плечи, старается отвечать ему обычным тоном и поддерживать беседу, но ее голос звучит слишком устало). Да, я никогда не могла точно определить, в чем был допущен промах при введении подоходного налога или страхования.
Хелен, Брекенридж, Серж и Тони входят, спускаясь с лестницы.
Ингэлс. Так что? Что ты думаешь о доме, Хелен?
Хелен (без особого энтузиазма). Он очень мил.
Брекенридж(с гордостью). Нет ничего такого из того, что ей бы хотелось, о чем бы не мог подумать я.
Ингэлс. Как всегда.
Брекенридж. Ах да, нельзя об этом забыть. Я вам кое-что поведаю, пока Билли здесь нет — для него это будет небольшим сюрпризом. Сегодня, в десять вечера, когда стемнеет, я продемонстрирую вам свое изобретение. Это будет первый общественный показ. Мы начнем праздновать четвертое июля заранее, еще сегодня вечером. У нас будет салют: я расставил ракеты в линию здесь (показывает) и здесь, а еще на другой стороне озера. Я запущу их прямо из сада, не прикасаясь, посредством пульта дистанционного управления — простыми электрическими импульсами, посылаемыми в воздух.
Тони. А можно мне посмотреть на устройство?
Брекенридж. Нет, Тони. До завтрашнего дня его никто не должен видеть. Не пытайся его отыскать. Ты просто не сможешь. Но все вы станете первыми свидетелями его запуска. (Весело тряхнул плечами.) Только подумать! Если когда-нибудь о моей жизни снимут картину, мы все будем запечатлены в этой сцене вместе!
