Валюша. О, концерт продолжается!
Все. Просим!.. Просим!..
Кока. Это песня… у меня с ней столько связано… Композитор Листов. Прошу. (В шляпе за столом стара-тельно и в полный голос исполняет «Севастопольский вальс» из одноименной оперетты.) «Севастопольский вальс помнят все моряки, разве можно забыть мне вас, золотые деньки…» (В конце песни его душат рыдания.)
Владимир Иванович и Валюша поднимаются по лестнице на веранду, они останавливаются у двери на чердак. Паша выходит на крыльцо покурить.
Владимир Иванович. Почему ты остановилась?
Валюша. Что-то я, Владимир Иванович, устала… от народа, оттого, что все время все вместе… Ты меня понимаешь?
Владимир Иванович. Я тебе сейчас не мешаю?
Валюша. Мне приятно, что такой молодой человек, как ты, стоит с такой старухой, как я.
Владимир Иванович. Ты не старуха.
Валюша. Мы ровесники.
Владимир Иванович. У меня к тебе хорошее чувство.
Валюша. Ой, мотылек!..
Владимир Иванович. Пыльца на пальцах…
Валюша. Я надеюсь, он хорошо запрятал это серсо и у нас еще есть время… (Про шарф, который на ней.) Смотри, какой красивый шарф я себе связала. Дарю. Теперь на тебя обратят внимание молодые девушки.
Владимир Иванович. Я распущу шарф.
Валюша. Мне жертв не надо. Я снова свяжу.
Владимир Иванович. А я снова распущу.
Валюша. А я опять.
Владимир Иванович. А я снова.
Валюша. А я опять… Тут и старость подойдет. Учти, я состарюсь раньше.
Владимир Иванович. Я тебя догоню.
Валюша. Я буду ждать тебя у двери на чердак. О, почти стихи!.. Хорошо?..
Владимир Иванович. Хорошо. (Взволнованно.) И они увидели дом, и он был хорош, и многие из них поднимались наверх и останавливались у двери на чердак… А чем плохо?
Валюша. Хорошо. А потом мы возьмемся за руки и смело вступим в темноту.
Они берутся за руки, перед ними сама по себе с таинственным скрипом открывается чердачная дверь, они переступают порог. Дверь медленно закрывается.
Со двора возвращается Паша.
Кока (показывая старую фотографию). Вот, смотрите… Вам будет интересно. Вы спортсмэн, и я спортсмэн. Вот, белые брюки, английская ракетка в руках…
Паша. А знаете, что я вам скажу, уважаемый Николай Львович?
Кока. Лаун-теннис…
Паша. Вы не просто так приехали сюда.
Кока. У нас это называлось лаун-теннис.
Паша. Нет, не просто так. Очень боитесь снять пиджак.
Кока. Я старик. У меня холодная кровь.
Паша. Что у вас в кармане?
Кока. У меня?
Паша. У вас.
Кока. Как вы со мной разговариваете, молодой человек!
Паша. Я все знаю.
Кока. Там ничего нет.
Паша. Я занимался телепатией, милостивый государь.
Кока. Я приехал просто так. Поклониться.
Паша. Ладно. Пошутил. Не бойтесь.
Кока. Поклониться пенатам.
Паша. Никаких телепатических способностей у меня нет.
Кока. Тут мне все знакомо.
Паша. Успокойтесь.
Кока. Вы не имеете права!..
Паша. Дышите воздухом. Гуляйте.
Кока. Как вы смеете!..
Паша. Нынче отменная погода, не правда ли?
Кока (после небольшой паузы). Да, я приехал сюда не просто так.
Паша. Дышите, дышите.
Кока. Хотите знать, что у меня в кармане?
Паша. Я гуляю и дышу.
Кока. Вы здесь самый серьезный человек.
Паша. Я же сказал вам, я пошутил.
Кока. Мне нужен совет. (Из внутреннего кармана достает газету, разворачивает ее — там желтая бумага.) Хотите знать, что это такое? Это брачное свидетельство. Брак Елизаветы Михайловны. Шерманской и Николая Львовича Крекшина. Зарегистрирован 17 мая 1924 года. Печать местного сельсовета.
Паша (после паузы). Поздравляю.
Кока. Мы прожили с ней восемь дней.
Паша. Стаж.
Кока. С семнадцатого по двадцать пятое мая.
Паша. (рассматривая свидетельство). Невеста пожелала оставить свою фамилию.
Кока. А теперь я проживаю в Брянске.
Паша. Ее можно понять. Красивая фамилия — Шерманская.
Кока. Мы остались с внучкой.
Паша. С внучкой?
Кока. Девочка моей приемной дочери. Это было уже потом.
Паша. Подклеить надо… Вот здесь.
Кока. Я хранил его в газете. Что, недействительный документ?
Паша (протягивая Коке свидетельство). Спрячьте. В пиджак. Нет, документ в полном порядке.
Кока. Газета лежала в шляпе, шляпа в коробке, коробка на шифоньере, шифоньер в квартире, квартира в Брянске… А вы знаете, какой это город Брянск, молодой человек?
Смеются.
Паша. Вам никогда не дашь ваших лет.
Кока. Раньше там в доме, на верхней полочке, в укромном месте стоял графинчик с водочкой. И мы, почти мальчишки, по одному отлучались в эту комнату и прикладывались к рюмке. Для храбрости. Гусары. Сами же запасали графинчик и сами потом тайно отлучались.
Паша. Наследство не поздно оспорить. Юридически вы наследник первой очереди. Ваше дело верное.
Пауза.
Кока. В двадцать четвертом я был на другом краю земли, работал в Иркутске комендантом общежития. В воскресенье было, я проснулся чуть позже обычного и лежал на койке, глядя сквозь окно на голубое небо. Только начиналась весна. Я проснулся с каким-то светлым чувством и лежал, не понимая, в чем дело. Потом я услышал: «Ко-ко-ко…» — куры под окном. «Ко-ко-ко… ка». Мне послышалось: «Кока». Я вдруг вспомнил, что я Кока. И я метнулся через всю страну сюда. Вы не поверите. Бросил все и метнулся. Тут уже было полное лето. Она копала что-то в огороде, рядом ходили куры — «Ко-ко-ко… ка…». Потом мы пили чай с вареньем. У нее была маленькая баночка земляники, сваренной на меду. Было тихо. Ложечка упала на пол. Я думал, рухнет дом.
Паша. Земляника на меду… Пикантно.
Кока. Утром мы расписались в сельсовете. Мы прожили вместе неделю и еще один божий день. Это трудно объяснить.
Паша. Я понимаю.
Кока. Жизнь, молодой человек, подбрасывает нам кроссворды, пока их разгадаешь, проходят десятки лет… Мне надо было возвращаться в Иркутск, чтобы осенью приехать сюда уже навсегда. И я снова метнулся через всю страну в свой край земли. И там в июле, в жару, произошла одна дурацкая история, я вынужден был спасти женщину от смерти. Спас тем, что стал жить с ней семейно. Правда, она потом все равно умерла. От дизентерии… Но в этот дом я уже не вернулся. От той, другой, осталась ее дочка, за которую я нес полную ответственность…
Паша. Кроссворд.
Кока. Вы меня осуждаете?
Паша. Нет.
Кока. Вы мне сразу отличились от всей молодежи.
Паша. Мне интересна история вашей жизни.
Кока. История?..
Паша. Вашей жизни.
Кока. Спасибо.
Паша. За что?
Кока. За то, что мою жизнь вы назвали историей. Я бы ее так не назвал… Были какие-то лоскуты. Сначала кружева, кружева… а потом лоскуты… Здесь мы играли в серсо, горелки… Гимназисты в полотняных гимнастерках. Лаун — теннис. Потом игры кончились, началась новая жизнь. Я ничего не умел, но я пошел, я пошел… Служил по конторам, однажды в банке… Играл в духовом оркестре… Когда-то отец научил меня играть немного на валторне, моей науки хватило, чтобы исполнять марши на демонстрациях. Тогда медная музыка была в моде… Потом в Сибири комендантом общежития. Об этом вы уже осведомлены. В Туркестане строил железную дорогу. На войне не был, не годен! На станциях работал эвакуатором, эвакодокументы оформлял. Потом в железнодорожном училище — инструмент учащимся выдавал… Теперь с внучкой проживаю в Брянске. Ее мать отдельно на Дальнем Востоке. Совсем отдельно. У нее муж военный, офицер. А мы проживаем в Брянске. Не переписываемся даже. Старые дела. В свое время она скинула мне свое дитя. Теперь возобновлять родительские отношения… Поздно!..
Пауза.
Паша перебирает открытки на столе.
Мне всегда жизнь подбрасывала варианты. Я не выбирал варианты, я сам всегда был вариантом. Не своя жена, не своя дочка, не своя внучка, не своя… правнучка. Вот такие лоскуты. А вы говорите — история.
