Джон Леннон смеется.
Ты не думай, что сын против. Он против. Но это моя квартира. Что хочу, то и делаю.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Славный ты человек, Петрович. Люб ты мне. Не поминай лихом.
ПОЛУКИКИН. А если и против — ну и что?.. я тебя могу вместо себя прописать… А сам выпишусь. Какая ему разница, я или не я?! Ему лишь бы один был прописан… Пойду по свету, Джон. Вместо тебя! А ты здесь оставайся.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Вместо меня никак не получится. Нет, Петрович, каждому свой удел. Твое место здесь.
ПОЛУКИКИН. Джон, скажи, я — странноприимец, да? Я — пристанодержатель? Я — ваш? Я ведь с вами, да?.. Ведь если есть бегуны, или как вас там… должны же и эти быть… пристанодержатели, да, Джон? Ну, хочешь я паспорт выброшу?
Джон Леннон качает головой.
Хочешь, Федор Кузьмич, я от имени своего отрекусь, от прошлого отрекусь — от всего своего? Буду Гордеем Матвеичем… Нет! Диком Джеймсом! Ты только скажи!
Джон Леннон качает головой.
Хочешь, Джон, от тебя отрекусь?
Пауза.
Скажешь — отрекусь! Честное слово!..
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Вот когда ляжешь, да так, что ни одна живая душа знать не будет, где костьми лег, кроме волка серого, ворона чернокрылого да гада овражного, вот тогда и решишь про себя, был ли ты наш или не был, — при прочих немаловажных условиях, о которых я не в праве тебе сейчас говорить в силу эзотеричности исповедуемого мною учения.
Звонок в дверь.
ПОЛУКИКИН. Джон, это Валя Мороз, радиожурналист, она у меня интервью не добрала, сын помешал.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Не успел — опять в кладовку придется. (Прячется в кладовку.)
Полукикин открывает дверь, впускает… сына.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Привет, отец.
ПОЛУКИКИН. Давно не виделись. В чем дело? Что забыл?
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Как же ты приветлив однако!.. Пришел борщ снять с плиты. Ты не можешь, я тогда не подумал.
ПОЛУКИКИН. Почему не могу? Я все могу. Напрасные беспокойства, Виталий Витальевич.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Вот как… (Удивлен.) Ну и как — вкусный?
ПОЛУКИКИН. Сносный. Видишь, две тарелки съел.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ты ел из двух тарелок?
ПОЛУКИКИН. По-твоему, я должен есть из одной? Нет, я ем по-человечески! Из двух.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. У тебя был кто-то!..
ПОЛУКИКИН. С чего ты взял? Кто может быть у меня?
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Я знаю кто!
ПОЛУКИКИН. Кто?
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (с печалью в голосе). Джон Леннон, отец! (Уходит.)
Полукикин проводил сына взглядом. Перебинтованный, стоит недвижим.
ПОЛУКИКИН. Нет, нет… Это моя территория! (Открывает в кладовку дверь, глядь: а там нет никого, — какой-то плащ, какие-то тряпки… Магнитофон «Астра-2»… Лежит кирпич..)
Войдя в кладовку, Полукикин Виталий Петрович закрыл дверь за собой.
Молодая женщина вышла из кухни. Удивительно похожая на Валентину Мороз она — в домашнем халате — убирает посуду.
«ЛИБЕРТЭ… ЭГАЛИТЭ…»
Комедия в двух действиях
«…Мне покоя не дает мой черный человек»
Действующие лица
Поэт
Анетта-Лизетта — служанка и муза
Двойник
Комната в небольшом деревенском доме. В центре круглый стол и большое кресло с прямоугольной спинкой, слева кровать, из-под которой виден ночной горшок, справа кресло-качалка. Под столом скамеечка для ног, на столе груда бумаг, в подсвечнике догорает свеча. В кресле спит старик. Дико вскрикнув во сне, он просыпается от своего крика, недоуменно оглядывается по сторонам, явно не понимая, где он. В комнату заглядывает сонная Анетта.
АНЕТТА. Месье…
ПОЭТ. Да… Да…
АНЕТТА. Вы спите?
ПОЭТ. Нет.
АНЕТТА. Я так и знала.
ПОЭТ (раздраженно). Зачем же спрашивать? Нелепость!.. Лишь бы затеять разговор?
АНЕТТА. Мне нужен с вами разговор, как рыбе зонтик. Я покоя хочу, а вы меня будите криками.
ПОЭТ. Какими криками?
АНЕТТА. Дикими. Вы снова кричали и хохотали, а, между прочим, обещали сегодня ночью непременно спать. Как не наскучит лгать, и каждый день одно и то же?
ПОЭТ. Отлично. Продолжай.
АНЕТТА. Что продолжать?
ПОЭТ. Сочинять.
АНЕТТА. Сочинять — ваше дело, а моей природе оно противно.
ПОЭТ. Однако, иногда у тебя выходит совсем неплохо.
АНЕТТА. Вашими молитвами. (Исчезает, потом снова появляется с бутылкой в руках и ложкой.) Уж не знаю, кому вы молитесь, право не знаю… У меня на этот счет бывают страшные подозрения, потому что вы любого… право, любого можете сбить с пути. Но я не любая.
ПОЭТ (брезгливо). Я знаю. Не говори о том, что мне известно.
АНЕТТА. Вы склонны неугодное вам забывать. На мне где сядешь, там и слезешь. Если хотите сочинять, сочиняйте сами, без меня. Но я чувствую, что дело нынче не идет и лучше бы вам прилечь в кровать, — авось к утру заснете, потому что, если к вашим болячкам прибавить еще и бессонницу, то уж лучше сразу ложиться в гроб, потому что это уже не жизнь.
Пытается дать ему лекарство.
ПОЭТ. Что ты мне суешь?
АНЕТТА. Лекарство.
ПОЭТ. Какое?
АНЕТТА. Успокоительное.
ПОЭТ. Где ты взяла?
АНЕТТА. Купила у аптекаря. Не бойтесь, не отрава. Я проверяла его на себе. Отлично действует. Вы сами видите, как я собой владею. Пейте.
Он пьет, она собирается уходить.
ПОЭТ. Постой.
АНЕТТА. Стою.
ПОЭТ. Что-то я хотел узнать… Не помню.
АНЕТТА. Вспоминайте.
ПОЭТ. Время?!
АНЕТТА. Какое может быть время, сударь? Глубокая ночь.
Пауза.
Что вы еще хотите, сразу говорите — я долго стоять не могу.
ПОЭТ. Замени свечу.
Она уходит.
ПОЭТ (зевая). И в самом деле, ночь, как река. У берега она мелка, а дальше глубже… Ныряешь и она несет тебя. А утром выходишь в незнакомом месте. Где был вчера?
Входит Анетта с новой свечой.
АНЕТТА. Вчера вы снова сиднем просидели. Вас в этом месяце не сдвинешь с места, а геморрой требует движенья, между прочим. Подумайте об этом хорошенько.
ПОЭТ. О геморрое?
АНЕТТА. Именно о нем. Иначе вам скоро не на чем будет сидеть.
ПОЭТ. Заткни фонтан.
Пауза.
АНЕТТА. Что вы сказали?
ПОЭТ. Придержи язык.
АНЕТТА. Вот так-то лучше. Выбирайте выражения. Вы говорите с дамой, а не с мужиком.
ПОЭТ. А ты оставь свои советы при себе. Я еще ни разу не думал по чужой подсказке и впредь буду думать, о чем захочу.
АНЕТТА. Воля ваша. Думайте. Я знаю, у мужчин в отношении мыслей нет никакого чувства долга.
Пауза.
ПОЭТ. Послушай…
АНЕТТА. Слушаю.
ПОЭТ. Тащи вина без лишних разговоров.
АНЕТТА. А попросить по-человечески нельзя?
ПОЭТ. Прошу по-человечески: ВИНА!!! Скорей вина!!!
АНЕТТА. Совсем вы одичали с вашей бочкой.
Уходит.
ПОЭТ (потирая руки и заметно оживляясь).
Диоген — мудрец,
Я в плаще твоем,
Как хочу — качу я бочку, из конца в конец…
Вот какой я молодец!
Берет исписанный листок, читает, морщась, рвет с наслаждением.
Диоген — мудрец,
Я в плаще твоем,
Как хочу я, хохочу я с вольной песней и вином…
Ты был суров,
Ты воду пил недаром,
Я веселей, — не воду пью, вино,
В полмесяца я в бочке с «самым старым»
Для мудрости своей очистил дно.
Диоген-мудрец,
Я в плаще твоем,
Как хочу — качу я бочку, из конца в конец…
Вот такой я молодец!
Диоген — мудрец.
Я в плаще твоем,
Как хочу я, хохочу я, с вольной песней и вином…
Мы втроем! Мы втроем…
Входит Анетта.
АНЕТТА. Вина не будет!
ПОЭТ. Почему?
