ПОЭТ. Выпьем за то, что мы не можем убивать.
АНЕТТА. Про вас, месье, я не сказала ничего.
Пьют.
ПОЭТ (шепотом). Ты считаешь, что я могу?
АНЕТТА (шепотом). Про убийство, не приведи Господи, я молчу, но что касается всего остального…
ПОЭТ. Говори.
АНЕТТА. Скажу! Если уж на то пошло, то даже и молчать грешно. Соседка слева, знаете, что мне сказала?
ПОЭТ. Анетта, все, что угодно, но только не сплетни.
АНЕТТА. Я сплетни сама не терплю. Я тайну вам скажу, которую никто еще не знает. Хотите слушать?
ПОЭТ. Ну, хочу.
Пьют.
АНЕТТА. Итак, соседи слева. Те, что за изгородью беспросветной из винограда, а за ним терновник. Вы слышали там крики иногда?
ПОЭТ. Ни разу!
АНЕТТА. Я повторяю вам, — вы не хотите слышать. И, если бы не я, вы так бы и заглохли в бочке, как этот…
ПОЭТ. Диоген?
АНЕТТА. Не знаю. Имена я не запоминаю. Я помню только голоса. Так вот сосед, который муж соседки, если, конечно, можно так его назвать, потому что вот уж лет десять, как он с беднягой отказался спать после рожденья сына, но дом уж куплен, виноградник плодоносит… Куда переезжать? И вот живут втроем под прозвищем СЕМЬИ. Лет пять назад кретин взбесился и начал сына сечь. Сечет, а сын орет. Жена молчала. Вы замечаете, месье? Сначала она МОЛЧАЛА. Потом терпенье потеряла и отослала сына к сестре в ПАРИЖ. Вы замечаете, месье? И тут, вы думаете, у кретина прыть пропала? НЕТ!! И чего он выдумал! Нарисовал, мерзавец, на стене фигуры детские рядами и начал сечь ночами. Сечет, бормочет и кричит, пока не падает от изнуренья. Вот ВАМ, месье: воображенье и публика, и правила движенья. Вот до чего дурной театр доводит. Вот до чего мужчина может доскакать. А казалось бы, чего уж проще: открыть глаза, смотреть и жить. Так нет же: МИР не по вас, его немедля нужно весь перекроить. А женщинам несчастным что при этом делать? А деточкам охота в вашем мире жить?
ПОЭТ. Ну что мне тебе на это сказать? Я виноват перед тобой, АНЕТТА…
АНЕТТА. Ай, для чего мужчине каяться? Чтобы грешить и не маяться. Сто раз мы слышали уж это: я виноват перед тобой.
ПОЭТ (сатанея). Ты не дослушала меня. Ты возишься со мной, как с каплуном, который нужно начинить к обеду. То так перевернешь, то этак, то ущипнешь, а то подержишь над огнем, еще минута, — и нож в меня воткнешь. А я кручусь в твоих руках, брыкаюсь… Я виноват перед тобой, Анетта: мне почему-то неохота быть каплуном.
Она пытается поднять его с кресла.
АНЕТТА. Я плед хочу стряхнуть… Привстаньте. (Достает плед.) А вы пока попрыгайте, поприседайте. Подумайте про геморрой. (Уходит.)
Поэт начинает приседать, сначала неохотно, потом входит в раж.
ПОЭТ.
Вы откуда, господа?
Из подземного мы царства,
К вам идем мы, как гонцы,
С сетью тайны и коварства,
Полуволков, полулисиц,
Нас прежде гнали из столиц,
Теперь окончены мытарства, —
И мы идем мучить людей —
И будем сечь,
И снова будем сечь детей,
Нить интриг пуская в ход,
Мы ведем свою атаку,
Нанимая всякий сброд,
Чтоб самим не лазать в драку.
Души многих между вас
В наших видах уж развиты,
Будут скоро ради нас
Школы светские закрыты.
Мы будем сечь! Мы будем сечь!
Мы снова будем сечь детей!..
Входит Анетта.
АНЕТТА. Вот молодец. И публика довольна: есть на что приятно посмотреть. А собачка и вправду спит, как убитая. Я ей сегодня опять дала лекарство.
ПОЭТ (садится в кресло). Какое?
АНЕТТА. А то, что вам прописано. Сначала я на кобеле проверила, потом сама приняла и тогда только вам дала. Я всегда в лекарствах очень осторожна. Мне в детстве говорила мать: лучше ничего не принимать. Организм, если правильно его направлять, сам будет жить, а если им не дорожить, там не помогут никакие лекарства.
ПОЭТ (пьет). Принеси что-нибудь закусить.
АНЕТТА. Легко сказать…
ПОЭТ. И сделать совсем не трудно. Я не особенное что-то прошу, а что-нибудь. И собаку неси.
АНЕТТА. Вы что, оглохли! Спит собака.
ПОЭТ. Спящую неси. Я по ней соскучился. Пусть здесь где-то рядом поспит. Мне твое общество порядком надоело, пора его разбавить кем-нибудь.
АНЕТТА. Вы лучше бы вино разбавили…
ПОЭТ. Иди!
АНЕТТА. Уже в пути. (Уходит.)
ПОЭТ. Черт тебя подери. Нет, длительное женское соседство невозможно…
Поэт засыпает. Из-за спинки кресла появляется Двойник. Он значительно моложе, а в остальном очень похож на Поэта.
ДВОЙНИК. Если нет любви.
ПОЭТ (вздрогнув, открывает глаза, изумленно разглядывает Двойника, тот тоже с интересом смотрит на него). Ты кто?
ДВОЙНИК. Жилец.
ПОЭТ. Какой жилец? Сосед?
ДВОЙНИК. Можно сказать и так… Сосед. Ближайший.
ПОЭТ. С какой стороны?
ДВОЙНИК. А как когда. Иногда с правой, иногда с левой.
ПОЭТ. Как ты попал сюда?
ДВОЙНИК. Через дверь.
Двойник оглядывает комнату, очевидно, что он здесь впервые. Выглядывает в дверь, выходит даже на просцениум. Возможность свободно двигаться слегка пьянит его, он пошатывается, делает неожиданные резкие повороты, иногда кружится на месте, иногда подпрыгивает… Вернувшись в комнату, он заглядывает под кровать, под стол, выглядывает в окно.
ПОЭТ. Не ври. Входная дверь должна быть закрыта. Анетта! Анетта!
ДВОЙНИК. Не надо. Не зови. Анетта крепко спит и видит сон, такой же, как и ты.
ПОЭТ. Я вижу сон?
ДВОЙНИК. Конечно, спишь и видишь во сне меня. Я очень благодарен тебе за это.
ПОЭТ. Постой… А что ты бегаешь? Чего ты хочешь?
ДВОЙНИК. Хочу успеть все рассмотреть. Я страшно засиделся. Уж не один десяток лет, как ты не открывал у сердца дверцу. И я совсем уж было потерял надежду когда-то выйти из тебя. Это что? (Открывает окно, выглядывает наружу.)
ПОЭТ (растерянно). Окно… Как будто…
ДВОЙНИК. Что за окном?
ПОЭТ. Наш огород.
ДВОЙНИК. У тебя есть огород? А я не знал. Ты никогда о нем не вспоминал.
ПОЭТ (постепенно смелея). За кого ты меня принимаешь? Кто держит в сердце огород? Возможно, такой дурак, как ты?..
Присев на скамеечку для ног, Двойник стаскивает несколько листков со стола.
ДВОЙНИК. Зачем ты меня оскорбляешь? Не спеши. Ты обо мне так мало знаешь. (Читает рукопись.) А я так много о тебе.
Пауза.
ПОЭТ. А зачем ты роешься на моем столе? Оставь бумаги.
ДВОЙНИК. Милый мой, я роюсь потому, что ты сам этого желаешь. (Деловито.) Давай-ка все это аккуратно соберем, положим в кучу и СОЖЖЕМ. Не возражаешь?
Пауза.
ПОЭТ (задумчиво). Ну, положим, не все… Там была дельная одна страничка.
ДВОЙНИК. Какая?
ПОЭТ. Не знаю. Поищи. И остальное можно и нужно доработать.
ДВОЙНИК (читает). «Несмотря на непостижимую популярность моего имени, несмотря на одобрение стольких выдающихся людей и похвалы…» Как славно!
ПОЭТ. Нет, не эта. Рви.
ДВОЙНИК. Подожди. Мне интересно.
ПОЭТ. А я сказал: в огонь!
Поэт пытается забрать у Двойника листок.
ДВОЙНИК. Уж коли ты меня выпустил, я буду делать и то, чего желаю сам, а не только то, чего хочешь ты. Согласись, что это справедливо. Потерпи. По-моему все здесь довольно складно и красиво. (Поэт, устало махнув рукой, наливает себе вина. Двойник читает.) «Несмотря на мою непостижимую популярность…»
ПОЭТ. Дальше!
ДВОЙНИК. «И похвалы, расточаемые мне даже в театре, я не скрываю от себя некоторых неудобств, оттого, что я не академик». Не понимаю. То есть, понимаю, но не совсем. Ты пишешь в прозе? И в театре такое нынче читают? Интересно, чья же это роль? (Читает.) «Я теряю теперь то особенное уважение, которым так или иначе пользуются члены академии»… Ах, вот уже дошел до дела… «Мое тело будет лишено тех торжественных почестей, которые она определила своим умершим членам, почестями, над которыми притворно смеется тот, кто им завидует, и на которые публика смотрит довольно равнодушно». Извини, я ни черта не понимаю. Объясни. Ты хочешь почестей или не хочешь?
