Ледюк перегибается через фон Берга и щупает пульс Старого еврея. Пауза. Он опускает его руку и обращается к Лебо.
ЛЕДЮК. Вы говорите серьезно? Они в самом деле мерили вам нос?
ЛЕБО. Ну да, двумя пальцами. Вот тот, в штатском. Они зовут его Профессором. (Пауза, Байяру.) Мне кажется, ты прав: все дело в документах. У этого коммерсанта было явно еврейское лицо.
МОНСО. Теперь я в этом не уверен.
ЛЕБО (с досадой). Минуту назад вы были в этом уверены, и вдруг...
МОНСО. Но даже если и нет, это только доказывает, что они проводят проверку. Всего населения.
ЛЕБО. А ведь и в самом деле!
Пауза.
По правде сказать, меня почти никто не принимает за еврея. Мне на это наплевать, но... (Фон Бергу.) А как было с вами, они вам мерили нос?
ФОН БЕРГ. Нет, они велели мне сесть в машину, и все.
ЛЕВО. По правде сказать, ваш нос длиннее моего.
БАЙЯР. Прекрати! Прекрати сейчас же!
ЛЕВО. Разве я не могу выяснить, за что меня арестовали?
БАЙЯР. Ты хоть раз в жизни думал о чем-нибудь, кроме самого себя? Мало ли что ты художник! Ваш брат только всех разлагает!
ЛЕВО (с нескрываемым страхом) Какого черта, о чем же еще прикажешь мне думать? Ты-то сам о чем думаешь?
Открывается дверь кабинета. Появляется КАПИТАН ПОЛИЦИИ, делает знак Байяру.
КАПИТАН. Проходите.
Байяр встает, изо всех сил стараясь сдержать дрожь в коленях. В коридоре появляется ФЕРРАН — хозяин кафе; он спешит, неся в руках поднос с кофейным сервизом, накрытым большой салфеткой. На нем передник.
Наконец-то!
ФЕРРАН. Простите, капитан, но для вас мне пришлось заварить свежий.
КАПИТАН (уходя в кабинет вслед за Ферраном). Поставьте на мой стол.
Дверь затворяется. Байяр садится, отирает пот с лица.
Пауза.
МОНСО (тихо, Байяру). Ничего, если я вам кое-что скажу?
Байяр поворачивается к нему, готовый дать отпор.
Сейчас, когда вы встали, у вас был ужасно неуверенный вид.
БАЙЯР (обиженно). У меня? Вы меня с кем-то путаете.
МОНСО. Простите, я вам это не в укор.
БАЙЯР. Конечно, я немножечко нервничаю, отправляясь в фашистское логово.
МОНСО. Потому-то и надо выглядеть как можно самоувереннее. Я убежден, что только это помогло коммерсанту. Со мной уже были такие случаи — в поездах, даже в Париже... меня не раз задерживали... Самое главное — не выглядеть жертвой. Или, вернее, не чувствовать себя жертвой. Они могут быть полными болванами, но у них особый нюх на обреченных. А когда человеку нечего скрывать — они это видят сразу.
ЛЕДЮК. А как же можно не чувствовать себя жертвой?
МОНСО. Надо вообразить себя тем, кем ты хочешь быть в предлагаемых обстоятельствах. Я актер, мы только этим и занимаемся. Зритель — настоящий садист. Он только и ждет, чтобы ты проявил малейшую слабость. Вот и приходится думать о чем-нибудь таком, что внушает уверенность в себе, все равно о чем. Вспомнить, например, как тебя хвалил отец или как учитель восхищался твоими способностями... Думайте о чем угодно (Байяру), но чтобы это... возвышало вас в собственных глазах. В конце концов, вы же стараетесь создать иллюзию: заставить их поверить, что вы тот, кто указан в ваших документах.
ЛЕДЮК. Правильно, мы не должны разыгрывать роль, которую они нам навязывают. Вот это мудро. Я вижу, вы человек смелый.
МОНСО. К сожалению, нет. Зато у меня есть талант. (Байяру.) Надо создать для них образ человека, который прав, а не такого, кто в чем-то провинился и внушает подозрения. Они сразу чуют разницу.
БАЙЯР. Плохи ваши дела, дружище, если вам приходится играть, как на сцене, чтобы почувствовать свою правоту. Буржуазия продала Францию, она впустила фашистов, чтобы уничтожить французский рабочий класс. Достаточно вспомнить причины этой войны, и у вас появится настоящая уверенность в своей правоте.
ЛЕДЮК. Причины войны разные люди объясняют по-разному.
БАЙЯР. Но не те, кто ясно понимает движущие силы экономики и политики.
ЛЕДЮК. Однако, когда немцы на нас напали, коммунисты отказались помогать Франции. Они объявили войну империалистической. Когда же фашисты напали на Россию, тут же оказалось, что идет священная война против тирании. В чем же можно быть уверенным, если все меняется с такой быстротой?
БАЙЯР. Эх, друг, без Красной Армии, которая теперь с ними сражается, прощай наша Франция на тысячу лет.
ЛЕДЮК. Согласен. Но причем тут понимание политических и экономических сил, если надо только верить в Красную Армию?
БАЙЯР. Надо верить в будущее, а будущее — это социализм. Вот с этой верой я и пойду туда. (Остальным.) Имейте в виду: я знаю этих прохвостов. Обопритесь покрепче на идеологию, не то они вам переломят хребет.
ЛЕДЮК. Понимаю. Главное — не чувствовать себя одиноким, вы это хотите сказать?
БАЙЯР. Люди не бывают одиноки. Все мы — участники исторического процесса. Может, кое-кто этого и не знает, но пусть узнает, если хочет выжить.
ЛЕДЮК. Значит, все мы — только проявление каких-то общественных сил?
БАЙЯР (не зная, надо ли спорить). Да. Почему же нет?
ЛЕДЮК. И вы считаете, что это вам помогает? Поверьте, меня это очень интересует.
БАЙЯР. Мне это помогает потому, что это правда. Кто я для них лично? Разве они меня знают? Попробуйте подойти ко всему этому с личной меркой, и вы превратитесь в идиота. Со своей вышки вам тут ни в чем не разобраться.
ЛЕДЮК. Согласен. (Доверительно.) Но вот в чем трудность: как можно преодолеть свое «я»? Например, когда думаешь о пытках...
БАЙЯР (пытаясь следовать своим убеждениям). Я не скрываю, эта мысль и меня пугает. Но они не могут замучить будущее, это не в их власти. Человек создан не для того, чтобы быть рабом капитала. Что бы они ни делали, в душе я над ними смеюсь. Потому что победить они не могут. Это невозможно. (Теперь он подивил растущий в нем страх.)
ЛЕДЮК. Так что в известном смысле... вас здесь как будто и нет? Лично вас.
БАЙЯР. В известном смысле. Ну, а что в этом плохого?
ЛЕДЮК. Ничего, может быть, это наилучший способ, чтобы себя сохранить. Правда, обычно стараешься не допустить разлада с собой, быть и духом там, где твое тело. Кое-кому трудно выключить мотор, чтобы машина шла на холостом ходу. Но для вас, видно, это не проблема.
БАЙЯР (сочувственно). Вы думаете, человек можег быть собой в этом обществе? Где миллионы голодают, а немногие живут, как короли, где биржа поработила целые народы — как можно быть самим собой в таком мире? Я гну спину по десять часов в день за несколько франков, и я вижу людей, которые никогда палец о палец не ударили, а владеют всем миром... Разве мой дух может быть там, где мое тело? Нет, человек так не может. Он не мартышка.
ФОН БЕРГ. Тогда где же ваш дух?
БАЙЯР. В будущем. В завтрашнем дне, когда рабочий класс будет хозяином земного шара. Вот что меня держит... (Монсо.) А не чужая личность, взятая напрокат.
ФОН БЕРГ (широко раскрыв глаза, непосредгпкн но). А вы не думаете... простите меня... разве большинство фашистов не из рабочих?
БАЙЯР. Ну, конечно, пропаганда кого хочешь собьет с толку.
ФОН БЕРГ. Понимаю.
Короткая пауза.
Но в таком случае, разве можно на них полагаться?
БАЙЯР. А на кого же полагаться? На аристократов?
ФОН БЕРГ. Не слишком. Но на отдельных аристократов положиться можно. И на отдельных людей из народа.
БАЙЯР. Вы хотите мне сказать, что историю делают «отдельные люди»? Но разве нас арестовали как «отдельных людей»? Разве кто-нибудь из нас существует для них как личность? Историю определяет классовая борьба, а не личность.
ФОН БЕРГ. Да. Кажется, в этом-то и беда.
БАЙЯР. Какая же тут беда? Это факт. А человек радуется, осознавая факты.
ФОН БЕРГ (с глубокой душевной тревогой и желанием понять). Но ведь факты... Друг мой, а что, если факты ужасны? И всегда будут ужасны?
БАЙЯР. Как и деторождение, как и...
ФОН БЕРГ. Но там на свет появляется ребенок! А что, если ваши факты будут рождать только бесконечные, бесконечные беды? Поверьте, я счастлив, что вижу человека, лишенного цинизма; в наши дни так дорога способность верить. Но обращать свою веру на... общественный класс невозможно, просто невозможно, ведь девяносто девять процентов фашистов — обыкновенные рабочие.
ФОН БЕРГ (с безотчетным волнением, словно решение этого вопроса определяет его судьбу). Но кому же нельзя задурманить голову? Разве не в этом... вся суть? Только личностям. Вы не согласны?
БАЙЯР. Вы же умный человек, князь. Неужели вы верите, что пять, десять, тысяча, десять тысяч честных и мужественных людей — это все, что стоит между нами и всеобщей гибелью? Неужели вы думаете, что мир висит на такой тонкой ниточке?
ФОН БЕРГ (растерянно). Да... это выглядит неправдоподобно.
