Жан Расин - Федра

Я знаю: матери живут всегда в тревоге
За собственных детей; и если на дороге
У сына – пасынок, то мачехе он враг.
Как правило, чреват сомненьем новый брак.
Другая женщина была б на этом месте, —
Как знать, не больше б я терпел от женской мести?

По милости небес всеобщий сей закон
Не властен надо мной. Увы, мой дух смущен
Другой тревогою. И от нее не скрыться…

Ты раньше времени тревожишься, царица.
Быть может, твой супруг, по счастью, жив и здрав,
И боги нам его, моленьям нашим вняв,
Вернут? Достаточно у Посейдона власти —
Любимца своего спасет он от напасти.

Двукратно не войти в обитель мертвецов.
Коль там Тесей – не жди пощады от богов.
Ты думаешь, Аид нарушит свой обычай
И алчный Ахерон расстанется с добычей?
Но что я говорю! Тесей не умер! Он —
Со мною рядом… Здесь!… В тебе он воплощен…
Его я вижу, с ним я говорю… Мне больно!
Свое безумие я выдала невольно.

Поистине, любовь есть чудо из чудес!
Тесея видишь ты, тогда как он исчез.
Как любишь ты!

Ты прав! Я, страстью пламенея,
Томясь тоской, стремлюсь в объятия Тесея.
Но Федрою любим не нынешний Тесей,
Усталый ветреник, раб собственных страстей,
Спустившийся в Аид, чтоб осквернить там ложе
Подземного царя! Нет, мой Тесей моложе!
Немного нелюдим, он полон чистоты,
Он горд, прекрасен, смел… как юный бог!… Как ты!
Таким приплыл на Крит Тесей, герой Эллады:
Румянец девственный, осанка, речи, взгляды, —
Всем на тебя похож. И дочери царя
Героя встретили, любовь ему даря.
Но где был ты? Зачем не взял он Ипполита,
Когда на корабле плыл к побережью Крита?
Ты слишком юным был тогда – и оттого
Не мог войти в число соратников его.
А ведь тогда бы ты покончил с Минотавром
И был за подвиг свой венчан победным лавром!
Моя сестра тебе дала бы свой клубок,
Чтоб в Лабиринте ты запутаться не мог…
Но нет! Тогда бы я ее опередила!
Любовь бы сразу же мне эту мысль внушила,
И я сама, чтоб жизнь героя сохранить,
Вручила бы тебе спасительную нить!…
Нет, что я! Головой твоею благородной
Безмерно дорожа, я нити путеводной
Не стала б доверять. Пошла бы я с тобой,
Чтобы твоя судьба моей была судьбой!
Сказала б я тебе: «За мной, любимый, следуй,
Чтоб умереть вдвоем или прийти с победой!»

Опомнись! У тебя душа помрачена:
Ведь я Тесею – сын, а ты ему – жена!

Опомниться? Ты мнишь – мне память изменила?
Свое достоинство я разве уронила?

Тебя не понял я. Меня терзает стыд.
Но верю, что вину царица мне простит,
Хоть я и заслужил суровые упреки.
Я ухожу…

О нет! Все понял ты, жестокий!
Что ж, если хочешь ты, чтоб скорбь свою и боль
Я излила до дна перед тобой, – изволь.
Да, я тебя люблю. Но ты считать не вправе,
Что я сама влеклась к пленительной отраве,
Что безрассудную оправдываю страсть.
Нет, над собой, увы, утратила я власть.
Я, жертва жалкая небесного отмщенья,
Тебя – гневлю, себе – внушаю отвращенье.
То боги!… Послана богами мне любовь!…
Мой одурманен мозг, воспламенилась кровь…
Но тщетно к небесам я простираю руки,
Взирают холодно они на эти муки.
Чтоб не встречать тебя, был способ лишь один,
И я тебя тогда изгнала из Афин.
Ждала я, что в тебе укоренится злоба
К твоей обидчице – и мы спасемся оба.
Да, ненависть твоя росла, но вместе с ней
Росла моя любовь. К тебе еще сильней
Влекли меня твои безвинные мученья;
Меня сушила страсть, томили сновиденья.
Взгляни – и ты поймешь, что мой правдив рассказ.
Но нет, ты на меня поднять не хочешь глаз.
Кто б из живых существ мой жребий счел завидным?
Не думай, что с моим признанием постыдным
Я шла сюда к тебе. О нет, просить я шла
За сына, чтоб ему не причинял ты зла.
А говорю с тобой лишь о тебе… О, горе!
Тобой я вся полна, и с сердцем ум в раздоре.
Что ж, покарай меня за мой преступный пыл.
Немало твой отец чудовищ истребил;
И ты с лица земли сурово и жестоко
Сотри чудовище, исчадие порока,
Тесееву вдову, томимую – о, стыд! —
Любовью к пасынку! О, пусть твой меч пронзит
Ей сердце грешное, что жаждет искупленья
И рвется из груди к мечу, орудью мщенья!
Рази!… Иль облегчить моих не хочешь мук?
Иль кровью мерзкою не хочешь пачкать рук?
Что ж, если твоего удара я не стою,
И не согласен ты покончить сам со мною, —
Дай меч свой!…

Госпожа! Что делаешь? Постой!…
Сюда идут. Ужель позор откроешь свой
Ты при свидетелях? Бежим! Бежим скорее!…

Кто это так спешит уйти? Вдова Тесея!
И, ей сопутствуя, верней, ее влача,
Энона?… Что с тобой? Как бледен!… Без меча!

Бежим, мой Терамен! Ужасное открытье!
Я страшен сам себе. Как мог предположить я,
Что Федра… Но мой долг – забыть… О боги!… Нет, —
Пусть тайна мрачная не выползет на свет.

Коль хочешь плыть, – корабль готов надуть ветрила.
Но знай, что выбор свой столица объявила:
Старейшины Афин согласны все в одном, —
Что должен в Аттике сын Федры стать царем.

Сын Федры?

Посланный явился из столицы,
Дабы державные бразды вручить царице.

О боги! Ведомо вам все. Так что ж, она
За добродетели свои награждена?

Меж тем неясный слух опять блуждает в мире:
Что будто жив Тесей, что будто он в Эпире.
Но я его искал. Пустая это речь.

И все ж мы слухами не смеем пренебречь.
До их источника, коль будет то возможно,
Добраться мы должны. Когда ж известье ложно,
То в путь, дабы мое усердье помогло
Короной увенчать достойное чело!

Зачем мне почести? Тщеславию чужда я.
Зачем, опять о них твердя, надоедая,
Неволишь ты меня? Хочу я одного:
Не говорить ни с кем, не видеть никого.
От слов, мной сказанных, я корчусь, как от боли.
Мой ужас выпущен наружу. Он на воле!
А как, как слушал он, жестокий Ипполит!
Как ускользнуть хотел! Как долго делал вид,
Что не понять ему… Понять же удостоив,
Как густо покраснел, мой этим стыд удвоив!
Зачем к небытию ты мне закрыла путь?
Когда себе вонзить хотела меч я в грудь,
Он разве побледнел? Он вырвал ли оружье
Из рук моих? Бровей бесстрастных полукружья
Не дрогнули. И меч назад он взять не смог:
Моим касанием был осквернен клинок.

Ты упиваешься тоской, тебя гнетущей,
Не гасишь ты огонь, но раздуваешь пуще.
Но вспомни, что в тебе кровь М_и_носа течет.
Ты обретешь покой среди иных забот.
Неблагодарный! Пусть он прочь бежит бесславно.
Ты царствуй! Управляй страной самодержавно.

Увы! Мне – царствовать? Мне – управлять страной?
Когда мой слабый ум не управляет мной!
Когда над чувствами своими я не властна!
Когда едва дышу! Когда желаю страстно
Лишь смерти!

Уезжай!

Нет сил расстаться с ним.

Однажды изгнан был указом он твоим.

То время позади. Оно не возвратится.
Стыдливой гордости перейдена граница:
Уже про свой позор сказала я ему,
Надежды слабый луч уже прорезал тьму.
Когда уж был готов мой дух расстаться с телом,
Ты – льстивой хитростью, ты – настояньем смелым,
Во мне желанье жить ты пробудила вновь,
Взманила ты меня надеждой на любовь.

Несчастиям твоим я иль не я виною, —
Мне только бы тебя спасти, любой ценою.
Но как беспамятны влюбленные сердца!
Ужель забыла ты презренье гордеца?
И взгляд, где не было сочувствия ни тени,
Хоть ты пред ним едва не пала на колени?
Все эти мелочи забыты, прощены?
Когда б ты поглядеть могла со стороны!…

Ты за бесчувственность судить его не вправе:
Он переменится. Воспитанный в дубраве,
Он дик, как дикий лес. Кто говорил в глуши
Ему о нежности? Касался струн души?
Быть может, Ипполит молчал от удивленья?
Ведь слышал в первый раз он страстные моленья…

По матери он – скиф; дикарство тут в крови.

Пусть скифянкой рожден, он все же – плод любви!

Отверг он женский пол, не хочет с ним и знаться.