Шаляпин. Вот что пришло на смену твоей «Сирени», Сережа!
Марина. Сергей Васильевич, сыграйте настоящую вашу «Сирень». А вы, Федор Иванович, спойте! Очень, очень прошу вас!
Рахманинов играет на рояле свою «Сирень», Шаляпин и Наталья Александровна подпевают. Марина убегает и возвращается с цветами — букетом белой сирени.
Марина. Это вам, Сергей Васильевич! Наша, ивановская!
Рахм. Спасибо, Марина! Вы сделали мне бесценный подарок!
Шаляпин. Что-то к щам потянуло!.. Музыки хочу!.. Музыки… и щей!
Рахманинов заиграл 1-ю часть «Колоколов».
У ПОДЪЕЗДА ДОМА РАХМАНИНОВЫХ В МОСКВЕ
Продолжают звучать все те же «Колокола» (1-я часть). Из подъезда выходит Иван с письмом в руках, за ним Черняк.
Иван. Трудно сейчас в деревне, товарищ Черняк, исключительно трудно. Кулачье и вообще заможние… скрывают хлеб! Но ничего, мы им хребет перебьем. (Подает конверт.) Черняк, можешь ты это прочесть?
Черняк. Конечно, могу. Тут по-немецки… Она в Швейцарии, как я вам и сказал. У меня есть переписанный адрес. Зайдем, я перепишу и по-русски, и по-немецки. Заодно чебурахнем по второй! Пошли! Где наша не пропадала!
Черняк и Иван снова уходят в дом.
У РАХМАНИНОВЫХ
В комнате двое: Рахманинов и Шаляпин.
Шаляпин. Все у вас вкуснотища, но щей таких не едал и сам Манилов.
Рахм. Так и есть… Щи готовила Марина.
Шаляпин. Это какая-то чудо-девка. Весь день только о ней слышу. Растревожила меня ваша Марина. Вот уж поистине лик России. Да… «Есть женщины в русских селеньях!..» Глядишь на нее и чувствуешь: вот она, жизнь! А тут все ненастоящее, все из папье-маше: люди, дома, мебель, жареный гусь, мысли, чувства и главное — хлеб. Я с ума схожу по русскому хлебу.
Рахм. Ты же получал хлеб из Риги…
Шаляпин. Бросил! Приходит черствым! Вот куплю землицы и буду свой хлебушко жевать. Баню построю, настоящую, русскую, с липовыми полками, с мятным веником. Не может русский человек без бани, никакие ванны и бассейны ее не заменят: снаружи чисто, а внутри — копоть. Баня, парильня тебя изнутри моет, весь нагар снимает… Да что говорить — только душу бередить. Взять бы сейчас да на тройке с бубенцами и цыганами! К «Яру» или на «Черную речку». А помнишь — знаменитый хор Соколовского? (Декламирует.)
Что может быть прелестней,
Когда, любовь тая,
(Вместе.)
Гостей встречает песней
Цыганская семья?!
Шаляпин. Да ты не кутил, только цыган слушал да слезу точил. Не умеешь ты жить, вечно на монастырь лицом смотришь!
Рахм. Молчи, балаболка! Что ты мелешь?
Шаляпин. Сам молчи, татарская рожа! Я все говорю, как есть!
Рахм. А зачем ты уехал из России? (Пауза.)
Шаляпин. Я без России жить не могу. Я не создал ни одной новой роли. Все пробавляюсь старьем. Да разве тут чего создашь? Воздуха нет. Да и никому не надо! Главное — имя и реклама! Я хочу петь Мельника, Досифея, Фарлафа — этих опер не ставят. Мне осточертел Мефистофель во всех видах…
Рахм. Ну и ехал бы назад!
Шаляпин. А ты чего не едешь?
Рахм. Моей России нет, а эта примет ли — не знаю!
Шаляпин. Шаляпина все примут.
Рахм. Вот и поезжай домой к бородинскому хлебу и парилке.
Шаляпин. Чего ты пристал как банный лист!.. У меня душа болит!..
Рахм. Ничего у тебя не болит. Хочешь, я тебе скажу, почему мы оба уехали и не вернулись, как многие другие?
Шаляпин. Почему?
Рахм. Не жди высоких материй… Не жди достоевщины… Причина одна, простая, как орех, — мы очень любим деньги. Вот и все.
Шаляпин. То есть как — все?
Рахм. Вот так! Мы молодые начали с нуля и вышли в тузы. А потом всего лишились. В революции гибнут и большие ценности — это в порядке вещей! Собинов, Нежданова, многие другие остались в России делить ее горький хлеб, а мы не захотели. Нам бы скорее новый счет в банке. Конечно, у нас было трудное детство… Верно! Жилось тебе неважно, а аппетит всегда был отменный: аппетит не только к щам, но к красивой, широкой жизни, треску и блеску! Пришли успех и богатство, и, казалось, навсегда… И вдруг — полный крах… Начинай сначала! Ты еще довольно долго продержался у разбитого корыта… Я сразу сбежал!
Шаляпин. Значит, я лучше тебя?
Рахм. Нет. Мы два сапога пара! Но я хоть не занимаюсь самообманом. (Пауза.)
Шаляпин. А я все-таки построю баню!..
Рахм. Делай складную, чтобы таскать по гастролям!
Шаляпин. До чего же все это грустно!..
Рахм. Грустно до отчаянья! А все дело в том, что френги-менги любят деньги.
Шаляпин. Что еще за «френги-менги»?
Рахм. Френги — это такие, как ты, менги — это такие, как я. А деньги — то, что нас с тобой губит.
Шаляпин громко, но безрадостно захохотал.
Рахманинов подошел к роялю и заиграл романс «Ночь печальная» на слова И. А. Бунина.
Душа полна печали, смутными мечтами о счастье…
У ПОДЪЕЗДА МОСКОВСКОЙ КВАРТИРЫ РАХМАНИНОВЫХ
Уже навеселе выходят из подъезда Иван, за ним заметно захмелевший тов. Черняк. Иван достал из кожанки аккуратно свернутый листок из альбома.
Иван. Послушай, Черняк, стихи и, если дерьмо, скажи честно:
При знаме, если умирать,
Стоять я буду, не робея,
И, дух последний испуская,
Образ Марины обнимать.
Пауза. Звучит музыка.
Черняк. В стихах я понимаю, как в сельском хозяйстве. Но по-моему, замечательно. Это Демьяна Бедного?
Иван. Мое! Дошел до точки!
Черняк. Если женщина получит такие и не заплачет сердцем — значит, она чурка!..
Иван. Правда? Тогда я пошлю!
Черняк. Она вернется, поверь моему опыту! Вернется!
Уходят.
У РАХМАНИНОВЫХ
Марина у стола; убирает посуду, читает письмо и утирает слезы. Входит Наталья Александровна. Марина прячет письмо. За роялем Рахманинов пишет музыку. Звучит русская песня «Белолицы».
Наташа. Что с тобой, Марина?
Марина. Да все Иван! Худо ему! (Марина протянула письмо Н. А.)
Наташа (читает стихи).
При знаме, если умирать,
Стоять я буду, не робея,
И, дух последний испуская,
Образ Марины обнимать.
Да уж, хуже некуда.
Марина. Раз уж за стихи взялся, значит, дошел до точки. Надо мне к нему ехать!
Наташа. Ты прекрасно знаешь, что ты для нас. Но я тебе говорю, и Сергей Васильевич скажет: надо ехать! Мы были для тебя безнадежными эгоистами!
Марина. Не надо, Наталья Александровна, а то я опять разревусь. При чем тут вы? Всяк своему нраву служит. А сейчас я знаю — ему я нужнее.
Рахманинов заиграл русскую песню:
Белолицы, румяницы вы мои,
Сокотитесь со лица бела долой.
Марина стала подпевать:
Едет, едет мой ревнивый муж домой…
Марина. Не муж ревнивый домой едет, а загулявшая жена. Зовут меня в последний, может, раз. Прощайте, Сергей Васильевич, теперь навряд ли свидимся.
Рахм. Почему так мрачно?
Марина. Нет, Сергей Васильевич, зачем себя обманывать!
Рахм. Ивану, если хочешь, передай, у меня к нему зла нет! Он цельный человек, во всем цельный!
Марина. Эх, Сергей Васильевич! (Махнула рукой, поцеловала Рахманинова в губы.) Прощайте, Сергей Васильевич… Не поминайте лихом. Я вас очень прошу, придет время отъезда — не провожайте меня на вокзал. Я этого не выдержу. (Марина стремительно вышла.)
В комнате остались два очень немолодых, усталых человека. Затемнение. Тихо звучит «Ектенья». Поет Шаляпин.
Ведущий. В один из теплых, ясных дней ранней весны, будучи на гастролях в Париже, Рахманиновы пошли в русскую церковь послушать Шаляпина. (Тихо звучит музыка.) Надвигались времена апокалипсические. В сумасшедшем мире еще не прокоптившихся, но уже затопленных бухенвальдских печей, политических убийств, зловещих заговоров против мира еще трепетала ДУХОВНОСТЬ, которую невозможно было заглушить ни пушками, ни военными маршами, ни бредовыми политическими речами. Был свет, и в нем — последняя надежда человечества.
