КАРТИНА
В главном штабе СС
Главный штаб расположился в особняке бывшей дворянской усадьбы; салон в стиле барокко — старые портреты и картины, канделябры, подсвечники, венецианские зеркала, высокие окна, затянутые парчовыми портьерами.
Сверкает огромная хрустальная люстра, а под ней — на круглом мраморном столе — разложена военная карта.
Разлетаются створки дверей, правые руки офицеров, выстроившихся в салоне, взлетают вверх.
— Heil Hitler!
Обергруппенфюрер и генерал войск СС Хёффле, небрежно ответив на приветствие, подходит к столу.
— Meine Herren [13], — начинает он с леденящей вежливостью. — Почти два месяца банды мятежников оказывают сопротивление немецким вооруженным силам. Как я могу объяснить это моему фюреру? — Генерал говорит голосом острым, как лезвие ножа. — Сказать ему, что немецкий солдат разучился воевать? Что у нас неспособные офицеры? А может, сказать, что немецкий солдат уже не верит в окончательную победу?
Офицеры молчат, словно онемев.
— Такая ситуация для империи не только позорна, но — после капитуляции Венгрии — и крайне опасна в стратегическом отношении. Я привез личный приказ фюрера: немедленно нанести главный, сокрушительный удар!
Хёффле бросает на стол кавалерийский хлыстик.
— Покажите, как вы подготовились.
Командир танковой дивизии, стоящий справа от генерала, первым берет хлыстик.
— Восемнадцатая бронетанковая дивизия СС «Хорст Вессель» вместе с частями танковой дивизии «Адольф Гитлер» тремя колоннами атакует города Брезно и Зволен…
Хлыстик-указку берет его сосед.
— Сто семьдесят восьмая бронетанковая дивизия «Татра» прорвет оборону на Кремницком нагорье, захватит территорию аэродрома и город Банска-Бистрица.
Хлыстик переходит из рук в руки, путешествуя вокруг мраморного стола, командиры показывают на карте расположение своих частей и сферу их действия.
— Бригада СС «Дирлевангер» займет Ружомберок, Липтовску Осаду, Доновалы и оттеснит банды в район Низких Татр.
— Четырнадцатая дивизия СС «Галициен» очистит пространство в бассейне рек Ваг и Турьец.
— Все наступательные операции обеспечены поддержкой нашей авиации со словацкой и польской территории.
— По предложению имперского министра Протектората Чехии и Моравии обергруппенфюрера СС Франка наша победа будет отпразднована торжественным парадом и благодарственными молебнами в городе Банска-Бистрица.
Хлыстик вернулся к генералу, круг замкнулся.
Подобно стальному обручу, который сожмет повстанческую территорию.
Обергруппенфюрер СС генерал Хёффле берет свой хлыстик.
— Благодарю, господа, — говорит он строго. — Фюрер ждет сообщения о победе.
Небольшая напряженная пауза.
— Я надеюсь, что вам хорошо известно, как он бывает нетерпелив.
50 КАРТИНА
Цех железнодорожных мастерских
Автогенные аппараты рассыпают фейерверки искр — зашиваются раны бронепоезда.
А их немало: маскировочная краска облупилась, когда-то гладкая броня покрыта вмятинами и бороздами от пуль и осколков, у одного из орудий снесло башню.
Доброволец Чилик разносит сварщикам пиво.
Из-под маски сварщика показывается лицо сержанта Балога.
— Вы вкалываете как черти, — с восхищением говорит Чилик. — Но не помешало бы заменить броню новой.
Балог трет покрасневшие глаза.
— Товарищи в Подбрезовой уже готовят ее, — отвечает он устало. — Она будет толще на семь миллиметров.
— Но не из шведской стали. Шведская сталь, пан сержант, эх, если бы нам шведскую сталь!
Балог залпом выпивает пиво.
— А ты напиши шведскому королю, — усмехается он. — Тебе он, может, и пошлет.
Он опускает на лицо маску, из-под рук его вырывается новый фейерверк.
По всему цеху — вспышки, снопы искр, грохот, гул, отовсюду слышны звуки лихорадочной работы: до утра поезд снова будет приведен в боевую готовность.
Там, в углу цеха, за деревянной перегородкой, на соломенных матрацах отдыхают бойцы бронепоезда (здесь они спят, когда объявляется боевая готовность).
Только Матуш еще не спит.
Он лежит с бутылкой в руке и пьет.
Винцо Пирш, лежащий рядом, зашевелился.
— Не пей ты столько. Ну что тебя опять гложет?
Матуш вытянулся на матраце.
— Этот немец… что же еще, — отвечает он через минуту. — И еще одно…
Замолчав, он снова отпил из бутылки.
— Ты, к примеру, знаешь, за что воюешь. И наш сержант тоже. А я — так, из мести… Как-то вроде только для себя.
— Спи давай, — проворчал Пирш. — Когда-нибудь до тебя дойдет, что это не твоя частная война.
Матуш лежит, глядя на высокий потолок цеха.
— Я, может, уже сам понял… — тихо говорит он.
Пирш не отвечает — он спит.
На потолке танцуют длинные тени — силуэты ночной смены сварщиков, ремонтирующих бронепоезд.
51 КАРТИНА
На шоссе под виадуком
Слышится гул канонады.
Забитое до отказа шоссе — удручающая картина эвакуации: бежит, кто может…
И на чем может: на повозках, старых машинах, велосипедах.
В черном фиакре, напоминающем похоронный экипаж, несколько детей и плачущая женщина.
Бо́льшая часть беженцев идет пешком; поток людей, согнувшихся под тяжестью вещей — необходимых и ненужных…
Над головой мелькает труба старинного граммофона.
Кто-то везет на тачке олеандр в глиняном горшке.
Старик тащит упирающуюся козу.
У женщины разорвался мешочек, мука сыплется под ноги беженцев, женщина пытается спасти хоть остатки.
Белокурая девчушка гонит перед собой нескольких гусей.
За горизонтом не прекращается гул: это тот бич, который подстегивает волю людей, подгоняя путников.
На железнодорожном полотне из-за поворота показывается бронепоезд; вот он приближается к виадуку.
И лишь бронепоезд движется в направлении, противоположном тому, в котором катится лавина беженцев под виадуком: поезд идет прямо в огонь фронта.
Дорога опустела.
Лишь брошенные то тут, то там вещи напоминают, что здесь прошел людской поток.
Раскрытый чемодан с одеждой.
Сковорода и старые сапоги в кювете.
Перевернутая детская коляска, у которой только три колеса.
52 КАРТИНА
В пулеметном вагоне
Все находятся на своих местах.
Сержант Балог смотрит в перископ.
— Бегут люди…
Сквозь щели бойниц это видят все.
— Это только гражданские, — говорит Пирш.
И снова тишина. Только стук колес.
— В который раз мы так едем? — спрашивает доброволец Чилик.
Никто не знает.
— А… какая разница, — отвечает Матуш.
— Главное, что мы всегда возвращаемся, — добавил сержант.
Солдат Вендель достает записную книжку-календарик.
— Сейчас я вам скажу точно, — говорит он, перелистывая странички с записями. — Первый раз это было, когда меня ранило. Потом две недели в госпитале, тогда я с вами не ездил. Ну а после этого… второй раз… третий… четвертый… пятый… и шестой… и…
— Для чего это ты подсчитываешь? — перебивает его Балог.
Ему что-то не нравится в этой статистике. То ли она противоречит его принципам, то ли тут дело в суеверии.
— Мы ведь не в последний раз
