Жюль Ромэн - Мсье Ле Труадек, предавшийся распутству

Ле Труадек. Все-таки мне сначала надо поговорить с ней.

Бенэн и Ле Труадек встают с мест одновременно и идут друг другу навстречу.

Бенэн. Мсье Ле Труадек!

Ле Труадек. Мсье Бенэн?

Бенэн. Я должен вам сделать важное сообщение.

Ле Труадек. В чем дело?

Бенэн. Мадмуазель Роланд и я безумно влюбились друг в друга.

Ле Труадек. Что… что вы говорите?

Бенэн. Она так меня любит, что чахнет с каждой минутой. А я тоже немногим лучше.

Ле Труадек. Но, но…

Бенэн. Разумеется, это — катастрофа для всех; но отчаиваться бесполезно. Вы еще счастливее остальных. Роланд и я сгорим ярким огнем. Ваше дело — простое. Вы сегодня же садитесь в поезд и возвращаетесь в Париж. Через неделю все как рукой снимет. Я могу предоставить вам расписание на этот месяц.

Ле Труадек. Возможно ли это? Вы слышали, моя дорогая Роланд?

Бенэн. Как вы хотите, чтобы она слышала? Она во власти страсти.

Ле Труадек. Отвечайте! Должен ли я отнестись серьезно к словам мсье Бенэна?

Роланд. Относитесь к ним, как вам угодно, только оставьте меня в покое.

Бенэн. Это не я ей подсказываю. А теперь, прекрасная моя Роланд…

Ле Труадек. Хорошо, неблагодарная женщина. (Он хочет идти, потом возвращается). Только два слова. Я сейчас же иду в казино и ставлю все деньги, — их немного у меня осталось! — которые еще не поглощены вашими милыми прихотями. Если я выиграю, я сегодня же сложу к вашим ногам гору бумажных денег. Если я проиграю, не беспокойтесь обо мне. На побережье есть высокие скалы. Я найду утешение в этом море, которому мой знаменитый собрат, князь Монакский, посвятил столь замечательные труды.

Уходит, увлекая Трестальона за руку.

Бенэн, Роланд.

Роланд. Он вас удивляет?

Бенэн. Он меня занимает.

Роланд. Это старая обезьяна. Но горячая. Воображаю, каких только он не творил безумств ради женщин, когда был молод!

Бенэн. Он? Никаких.

Роланд. Как! Я первая привела его в такое состояние?

Бенэн. Вы первая находите его в таком состоянии. Это вам льстит?

Роланд. Еще бы! Член Института, который ради вас разоряется и грозит броситься в воду!

Бенэн. Это слишком хорошо. Этого не случится.

Роланд. Во всяком случае, вы бы этого не сделали.

Бенэн. Кто? Я? Для вас? Знаете ли вы, что ради ваших глаз я готов вызвать Ле Труадека и выдержать с ним смертельный бой? — на любую тему, от третичного человека до верхних пассатов?

Роланд. Вам не стыдно издеваться над чувствами? Разве не позор, что этот старик теряет голову из-за любви ко мне, тогда как вы…

Бенэн. Дайте мне дожить до его лет! Вы же все-таки не хотели бы, чтобы молодой человек был уже страстен, как старик.

Роланд. Вы меня рассердите. Знаете, в сущности, вы смеетесь надо мной, а не над ним.

Бенэн. О!

Роланд. С ним вы няньчитесь, как с маленьким. У вас один страх, как бы он не влюбился в меня настолько, чтобы наделать глупостей, и одна забота — чтобы ему поскорее быть в Париже, в полной безопасности.

Бенэн. Так значит, вы не читаете в моем сердце! Всеми моими поступками руководила ревность, прекрасная Роланд, ужасная ревность.

Роланд. Молчите, или я выцарапаю вам глаза!

Супруги Трестальон.

Мадам Трестальон. Я тебе заявляю, мсье Трестальон, что это безумие и что ты раскаешься.

Трестальон. Я тебе заявляю, мадам Трестальон, что будь у меня такие отсталые взгляды, как у тебя, я бы никогда ничего не добился.

Мадам Трестальон. Мы умели жить и достигли обеспеченного и почтенного положения. И вот теперь ты хочешь искушать судьбу?

Трестальон. Разве о том идет речь, чтобы начать сначала трудовую жизнь? Но когда счастье плывет мне в руки, я не так глуп, чтобы бросать его в помои.

Мадам Трестальон. Счастье! Счастье! Много ли нужно для счастья? Было бы здоровье да спокойная совесть! Проживем лучше в мире остаток лет.

Трестальон. Ты отлично знаешь, что при теперешней дороговизне наших доходов нам едва хватает. Не ты ли сама первая жалуешься каждый день? И разве ты забыла, сколько мы потеряли благодаря этим канальям русским?

Мадам Трестальон. Ты мне все это уже говорил, когда хотел попытать счастья в рулетку. Рассуждение тебе не очень-то удалось.

Трестальон. Рулетка, — это не моя профессия, это не мое призвание. Я это знаю и сдерживаюсь. Ты видишь, я даже не захотел остаться в казино с Песмесом.

Мадам Трестальон. Если ты находишь, что наш бюджет настолько ограничен, то есть статьи, которые можно сократить в первую голову. Ты меня понимаешь?

Трестальон. Нет, я тебя не понимаю.

Мадам Трестальон. На наше хозяйство наших доходов хватает. Но при теперешней дороговизне эти особы, надо думать, стали требовательнее. Хм!

Трестальон. Вот инсинуации, недостойные умной женщины. Чтобы доказать тебе, насколько ты ошибаешься, я вручу лично тебе барыш от операции. Распоряжайся им, как хочешь. Прошу тебя только об одном: не обращать всего в государственную ренту, как ты слишком склонна это делать.

Мадам Трестальон. Нет, повторяю тебе, у меня нет охоты есть бобы в дурном обществе. Меню пансиона мне больше по вкусу, и здесь у меня те знакомства, какие мне нужны.

Трестальон. Но ведь риска в этом деле нет никакого. Я изучил его всесторонне. Вилла необитаема с 1914 года. Соседей нет. Это упражнение для начинающего.

Мадам Трестальон. Та, та, та! Трудности обнаруживаются при выполнении. Будь это так просто, как ты говоришь, нашлись бы другие раньше тебя.

Трестальон. Напрасно ты так думаешь. Мы живем в исключительное время. Война рассеяла предприимчивых людей. Как я уже говорил мсье Бенэну, среди молодых людей многих привлекла коммерция, других — большие общественные предприятия.

Мадам Трестальон. Никакие твои речи меня не разубедят. Если хочешь знать мою мысль без прикрас, так вот: по-моему, честный человек не грабит виллы, даже если она необитаема.

Трестальон. Само собой, я это знаю и сам. Ха!..

Мадам Трестальон. Что касается меня, то я хочу иметь право высоко держать голову.

Трестальон. Ты упускаешь из виду одну подробность, которую я считаю существенной, которая даже в корне меняет все дело. Речь идет о се-кве-стри-рованной вилле. Ха! То есть о вилле, принадлежащей подданному вражеского государства; потому что эти люди по-прежнему наши враги; никакие мирные договоры этому помешать не могут.

Мадам Трестальон. И все-таки такой поступок будут осуждать.

Трестальон. Кто? Дрянные умишки, личности, у которых нет логики ни на грош.

Мадам Трестальон. Может быть; но живешь не среди гениев.

Трестальон. Кому я обязан отчетом? Или я попадусь, как мальчишка? Я достаточно знаю свое ремесло, чтобы быть уверенным, что буду иметь дело только со своей совестью.

Мадам Трестальон. Я тебе сказала то, что должна была сказать. Ты меня не сможешь упрекнуть, что я тебя не предостерегла.

Трестальон. Послушай, я еще раз проверю все на месте, последний раз. Если я увижу, что есть хоть малейший риск, я откажусь, обещаю тебе. Ты еще побудешь в садах? Мы встретимся в пансионе.

Уходит.

Мадам Трестальон, Старая рулеточница.

Старая рулеточница, она некоторое время подстерегала место, с которого собирался встать Трестальон, и устремляется туда. Вы позволите? Это самая удобно расположенная скамья во всем княжестве. Я уже двадцать лет сижу на ней. Ах, она мне больше нравилась, когда была желтой! Ах! Я так взволнована, так потрясена! Вы там не были?

Мадам Трестальон. Где это?

Старая рулеточница. В казино… Нет, я вас там ни разу не встречала. Ах! Что за мозг! Мне в жизни приходилось видеть, как выигрывают большие деньги. Но так — никогда. Ах! Дайте мне отдышаться. Не найдется ли у вас одеколону?

Мадам Трестальон. Нет.

Старая рулеточница. Или мятного спирту?

Мадам Трестальон. Нет.

Старая рулеточница. Ах! Сперва — ставки, вроде моих. Пять франков, десять франков. Ах! Совсем вроде моих. Воображаю, что у него там! (Хлопает себя по лбу). И манера играть тоже вроде моей. Ах! У вас нет нюхательного табаку?