О-Фуку выходит из паланкина.
Стражник. Ну, раз так, поступайте как знаете! (Делает знак носильщикам паланкинов и уходит с ними вместе.)
Хозяин приносит сакэ.
О-Фуку. Ох, как обидно! Я вне себя!
О-Кичи. Что толку сейчас расстраиваться. Возьми-ка! (Указывает на чарку. Потом наливает себе, залпом выпивает несколько стопок подряд и оборачивается к толпе. во все глаза смотрящей на нее и О-Фуку.) А вы чего тут собрались? Давай-давай, глазейте сколько угодно, только подойдите поближе, да-да, поближе!.. Ого, все удрали!.. Гляди, О-Фуку-сан, все удрали, не бойся!
О-Фуку. Нет, я не только из-за них плачу.
О-Кичи. Конечно.
О-Фуку. А чужеземцы? Как они поступили с нами сегодня!..
О-Кичи. Мужчины – все эгоисты, что чужеземцы, что японцы. (Хозяину.) Отец, еще одну!
Хозяин. Слушаюсь… Как раз согрелось… (Приносит еще бутылочку сакэ.)
О-Кичи. Поставь еще подогреть…
О-Фуку. Ох, как ты много пьешь, Киттян!
О-Кичи. А без сакэ мне бы и жизни не было!
О-Фуку. Твое счастье, что ты можешь так много пить!
О-Кичи. А почему бы тебе не выпить?
О-Фуку. Нет, я не могу… (Смеется.) Прямо не женщина, а чарка для сакэ!
О-Кичи. Как это?…
О-Фуку. Так ведь ты всегда полна сакэ!
О-Кичи (смеется). Чарка?… Это ты хорошо сказала! Да, чарка! Чарка! Ты права, я и впрямь – настоящая чарка сакэ!.. Так не давай же ей пустовать, налей! (Протягивает чарку О-Фуку. Та наливает.) Но только знаешь, О-Фуку-сан! Ты тоже – чарочка сакэ!
О-Фуку. Почему? Я вовсе не пью так много… Мне и без сакэ весело!
О-Кичи. Вот как? Все равно, чарка – она чарка и есть!
О-Фуку. Не понимаю, что ты хочешь этим сказать…
О-Кичи. Ладно, не важно… Выпей еще! Держи, бросаю!
О-Фуку. Осторожней, не надо! Еще упадет…
О-Кичи. А ты лови!
О-Фуку. Да не хочу я…
О-Кичи. Держи, держи… (Подталкивает чарку О-Фуку. Та подхватывает ее.) Вот и хорошо… (Наливает сакэ.) О-Фуку-сан, чарка служит не только для того, чтобы наливать в нее сакэ. Сакэ можно наливать и в бутылочку, и в бочонок… А чарку передают друг другу по очереди. В конечном итоге ее подносит к губам любой мужчина, каким бы отвратительным он ни был!.. Уж такая у нее участь!
О-Фуку. Что ты говоришь, Киттян!..
О-Кичи. Все мужчины – будь они прокляты! – передают ее друг другу, приговаривая: «Что ж, выпью чарочку! А теперь прошу вас!» И при этом очень собой довольны… А есть и такие, которым нравится, чтобы перед ними на подносе выстроилось как можно больше самых различных чарок… Ненавижу их всех! Лодочник. Лодка отправляется!
О-Кичи. Но мы не одни с тобой такие, О-Фуку-сан! Госпожи из знатных домов, супруги самураев, в сущности, живут такой же жизнью, как мы. Чарки сакэ!.. Из подносят к губам, только пока в них налито сакэ!
С озабоченным видом появляется Гэннодзё Сайта.
Сайто. Вот досада! Лодка уже отчалила?
Лодочник. Да, минуту назад… Но она очень скоро вернется. Прошу вас немножечко подождать.
Сайто. Послушай, паланкин О-Кичи давно переправился на ту сторону?
Лодочник. Чей, Кичи-сан?
Сайто. Да. Наверно, давно уже?
Лодочник. Нет, если вы ищете О-Киттцан, так она здесь, в харчевне! (Уходит.)
Сайто. Здесь?!.. (Поспешно входит под навес чайного домика; к О-Кичи, грубо.) Эй, О-Кичи!..
О-Кичи. О, это вы, господин Сайто? Что случилось? Вы совсем запыхались!
Сайто. Не твое дело. А вот ты, не убоявшись властей, совершила дерзкий проступок!..
О-Кичи. Что такое?… О чем это вы? Не волнуйтесь, господин, присядьте!
Сайто. Ты мне зубы не заговаривай. Сама отлично знаешь, в чем дело!
О-Кичи. Ах, вы о молоке?… Да, я дала Консиро-сану молоко. Он так просил!
Сайто. Чертова дура! В нашей стране не может быть человека, который согласился бы доить четвероногую скотину! Именно поэтому мы категорически отказали им в молоке и упорно стояли на своем, хотя это было совсем не легко… А теперь из-за тебя у нас опять неприятности!
О-Кичи. Да ну, неужели? (Спокойно отхлебывает сакэ.)
Сайто. Только заступили мы сегодня на службу, как вдруг – вызов от чиновников, ведающих американцами. В чем дело, что такое?… А нам суют в нос бутылку – от этой бутылки так и воняет молоком! – и учиняют допрос с пристрастием!
О-Кичи. По-вашему, я поступила неправильно?
Сайто. «Неправильно»! Только и всего? Да мы окончательно опозорились! Зачем ты совершила подобное непотребство?
О-Кичи. Но, господин, вы говорите сейчас нечто совсем противоположное тому, о чем мне постоянно твердят! Когда я пошла в услужение к Консиро-сану, мне сказали, чтобы я ни в чем ему не перечила. Вот я и старалась изо всех сил, выполняла все его просьбы, даже самые неприятные – таков мой долг, моя служба. Я думала, меня похвалят за то, что я принесла ему молоко, а вы бранитесь!.. Вот уж не ожидала!
Сайто. Безмозглая баба!..
О-Кичи. Что это значит, господин? Зачем же вы в таком случае посылали к Консиро-сану такую глупую женщину? Я ведь не по своему желанию туда пошла! Я всей душой противилась этому. Сами же силой принудили меня, а теперь обзываете дурой?! Знать ничего не желаю! Служить у чужеземцев для меня хуже смерти, но раз уж пришлось, я служу честно! Ваша собственная ошибка, что вы отправили к американцам такую дуру… Упрекать меня, бранить и сердиться, право же, бесполезно!
Сайто. Не смей ехидничать!
О-Кичи. Какое ехидство, что вы!.. Если Консиро-сан хочет молока, разве не моя обязанность выполнить его желание? Вы только понапрасну злите чужеземца, отказывая ему в таких пустяках. Из-за этого в ваших переговорах никогда не будет толка!
Сайто. Ну-ну, не дерзи, а то, знаешь!..
О-Кичи. Не беспокойтесь, я вовсе не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Я просто объясняю, как я понимаю свои обязанности, только и всего. И, несмотря на мою усердную службу, на улице мне плюют в лицо. Позвольте спросить вас, господин Сайто, кого мне за это благодарить? А теперь, вдобавок ко всему, вы же называете меня дурой… Не слишком ли это несправедливо? Да, что и говорить, хорошо родиться на свет мужчиной! Сайто. Что такое?… О-Кичи. Нет, я имею в виду не только вас…
Входит лодочник.
Лодочник. Лодка отправляется, господин!
Сайто. Хорошо… А тебе, О-Кичи, я еще попомню твои слова!
(Уходит.) О-Кичи. А мне наплевать!
О-Фуку. О-Киттцан, не надо бы так разговаривать с чиновником!
О-Кичи. Пустяки! Не беспокойся. (Внезапно встает и подходит к дереву, на котором висит клетка с певчей птицей.) Хорошая птица, правда, отец? Это овсянка?
Хозяин. Как же, как же, овсянка!
О-Кичи. Давно она у тебя?
Хозяин. Да уж два года. Стала совсем ручная, людей не боится, ишь как поет-заливается!..
О-Кичи. Да, в самом деле!.. Чудесный голосок! (Не отрывая взгляда от птицы, вдруг открывает дверцу клетки. Птица вылетает и скрывается в небе.)
Хозяин (испуганно). Ох, что ты наделала, сестренка! Я понимаю, выпила… Но такое…
О-Кичи. Отец, продайте мне эту птицу!
Хозяин. Да как же ее продать, когда она улетела?… Вот горе-то!.. Уже и не видать… (Стоит неподвижно, сокрушенно глядя в небо.)
О-Кичи. Ничего, не огорчайся, отец! Вот тебе деньги! (Достает из-за пазухи кошелек и бросает его к ногам хозяина. Потом выливает остатки сакэ в большую чашку-полоскательницу и выпивает залпом.)
О-Фуку стоит неподвижно, глядя вслед улетевшей птице.
Занавес
Набережная в Иокогаме.
На фоне черного занавеса – одинокое дерево и столб с дощечкой, на которой крупными белыми иероглифами написано: «Иокогамские судостроительные верфи. Направо, Восьмой квартал».
Ранний вечер. Светит луна.
Вдали протяжно звучит гудок парохода.
Пробегают, взявшись за руки и распевая песенку, несколько ребятишек; проходит продавец газет – он причесан еще на старинный манер[67] и несет газеты в ящике, перекинутом через плечо; прогуливается иностранец под руку с женщиной.
Издалека доносится мелодия «Синнай». Звуки музыки постепенно приближаются, и появляется О-Кичи с сямисэном в руках. Она в костюме бродячей певицы, в широкополой плетеной шляпе. За ней, стараясь держаться в тени, крадется человек в убогой куртке ремесленника. Это Цурумацу.
О-Кичи (заметив его). Так это ты!
Цурумацу хочет бежать.
(Останавливает его.) Значит, я не ошиблась, это ты!..
Цурумацу. Мне стыдно… Пусти меня!
О-Кичи. То-то мне все казалось, будто за мной кто-то идет. Только никак не ожидала, что это ты!
Цурумацу. Я недостоин взглянуть тебе в лицо… Пусти меня! Пусти! Мне хотелось хотя бы издали видеть тебя… Мысленно попросить прощения.
О-Кичи. Как же ты узнал меня? Вот уж не ожидала.
Цурумацу. Что ты, сразу узнал! Люди говорили, что недавно появилась красавица певица, бродит по улицам и поет песню «Синнай». Я сразу подумал – не иначе как это ты! Подсказало шестое чувство… Вышел сегодня вечером и все ждал, когда ты появишься…
