воскликнул дед. — Все равно они нас прикончат… после всего.
— Старик прав!
— Не ходи, Матуш!
— Держись!
От конюшни ковыляет солдат, который кричал, что не хочет умирать.
— Я… я пойду! Я покажу дорогу!..
Переводчик быстро переводит. Риттер отрицательно качает головой.
— Командант гаварить… должен это делать он. Он… и ни один другой.
— Он не хочет… я хочу! — кричит солдат. — Так почему же, ради господа бога?..
Переводчик указывает на Матуша.
— Он там иметь отца. Отец не будет стршилять, когда нас ведет его сын.
Он смотрит на часы.
— Една минута… и конец.
Душераздирающий крик, от которого мороз пошел по коже.
— Матушко! Не погуби!
Жена лесника упала на колени.
— Ради господа святого, смилуйся… не губи моих детей!
Что-то шевельнулось даже в душе Амброза.
— Хотя бы детей, если можно…
— Теперь вы молчать! — прошипел переводчик.
Внезапно — абсолютная тишина.
Только кони в конюшне отчаянно ржут, напуганные огнем.
Матуш почти не дышит.
Живут лишь его глаза.
Он смотрит на жену лесника, которая стоит на коленях в снегу, обнимая детей, прижимая их к себе.
Он смотрит на свою жену: по лицу ее текут слезы.
На своего сына смотрит, на сына, которого держит на руках жена.
И на свою мать.
Ее лицо строго, замкнуто: оно словно отмечено уже печатью смерти.
Риттер взглянул на часы.
И поднял руку для первой команды.
Солдаты поднимают автоматы, целясь в обе семьи.
От стены конюшни истошно кричит хриплый голос:
— Родную мать убиваешь… ты, зверь!
Матуш падает в снег.
— Я пойду… поведу… не стреляйте… я иду… да… да!
Риттер опускает руку.
Солдаты опускают оружие.
— Как видно, и у неполноценной расы существует сильный инстинкт самосохранения, — роняет Риттер переводчику, отбрасывая сигарету. — Так же, как у животных.
Матуш лежит лицом вниз, судорожно впиваясь пальцами в рассыпчатый снег.
73 КАРТИНА
Склон под полониной
Партизаны недвижно, прижавшись к деревьям, выжидают.
Среди них отец Матуша и сержант Балог с Чиликом.
Капитан Федоров в бинокль наблюдает за долиной: в поле зрения появляется лесная дорога.
А потом — люди.
Матуш и немцы; они уже вышли из леса и идут на покрытый снегом луг.
Федоров жестом подзывает отца Матуша.
— Смотри, — и подает ему бинокль.
Сейчас это увидит и отец: своего сына Матуша — как он ведет немцев против них.
У Матуша связаны руки, за ним идет офицер с пистолетом.
— Боже мой, что же они с ним сделали! — вырвалось у отца.
— Они способны на все.
Федоров хмурится. Ситуация критическая.
— Когда они подойдут ближе и будут под нами, мы можем перестрелять их всех. Но убьем и твоего сына…
Глаза отца умоляют.
— Его принудили… Наш Матуш никогда бы… клянусь! Может, он хотел спасти людей, которые в усадьбе… или, может…
— Сейчас не время для разговоров, — прервал его Федоров, приложив бинокль к глазам.
Лицо его посерело.
— Вы будете… мы будем… стрелять?
Капитан молчит.
— Ждать приказа, — говорит он наконец. — И пока не стрелять.
Отец подбегает к ближайшим деревьям.
— Ждать приказа! Пока не стрелять!
Он обходит всех, от дерева к дереву, передавая приказ.
— Не стрелять… не стрелять! — шепчет он с нескрываемым облегчением.
74 КАРТИНА
Около кормушки
Лицо Матуша безжизненно, взгляд угасший.
Его не несут ноги, он шатается.
Риттер тычет в него пистолетом.
— Schneller!.. Schneller!
Так они идут дальше, навстречу горам, залитым солнцем.
В такой чистый, морозный и прозрачный день, какой бывает в начале зимы, когда все сияет, светится и сверкает, видно до края горизонта и у человека легко на душе.
Вот они подходят к кормушке.
Тут Матуш останавливается.
Останавливаются и немцы. Риттер испытующе оглядывает все вокруг.
Там, у кормушки, кончаются следы человека — видимо, лесника.
Других следов, кроме звериных, не видно.
— Weiter! [17]
Матуш оборачивается. И качает головой: нет.
Дальше он не пойдет.
Риттер сбрасывает перчатку и начинает бить его кулаком.
Матуш выдержал эти удары… первый… второй… третий…
Но потом он зашатался и упал.
А немец продолжает бить, пиная связанного Матуша, лежащего в снегу.
Переводчик и гардист ставят его на ноги.
У Матуша из разбитого рта течет кровь.
— Теперь ты пойдешь, свинья?
Это переводить не надо. Матуш понимает, что кричит оберштурмфюрер.
Глаза его потемнели. И он кивает, с лицом, залитым кровью: да, теперь пойду…
Теперь я пойду, немец.
Быстрый, мимолетный взгляд… туда, в долину, где дом лесника.
И он выходит на белый, залитый солнцем склон.
75 КАРТИНА
Склон под полониной
— На мины ведет! — вырвалось у отца Матуша.
— Стрелять надо! — шепчет Чилик.
— Тогда они его убьют, — пробасил Балог.
Беспомощность наполняет их отчаянием.
— Бога ради, да сделайте же что-нибудь!..
Отец, застыв, смотрит в долину.
Ноги сына увязают в высоком снегу белого, нетронутого покрова минного поля.
Глаза Матуша не смотрят под ноги.
Туда, вверх смотрят они, на белые, залитые солнцем горы: они кажутся совсем рядом в этот чистый, сверкающий зимний день.
Там, повыше, в снегу что-то чернеет.
Серна, которую разорвала не рысь, а мина.
Матуш идет дальше.
Еще несколько шагов…
Взрыв, оглушительный и неожиданный, вселяет в немцев растерянность, действуя подобно шоку.
И сразу же заговорили из-за деревьев партизанские автоматы и винтовки.
Теперь им уже незачем молчать.
Прицельный массированный огонь заставляет немцев рассыпаться по минному полю.
Взрываются белые фонтаны снега.
На голой, открытой местности у части СС нет никаких шансов на спасение.
Оберштурмфюрер Риттер падает лицом в снег.
Стрельба не прекращается. Падают немцы в белых маскхалатах; на снегу чернеет форма гардиста.
Не стреляет только отец Матуша.
Опершись о дерево, он подавляет рыдания.
На плече он чувствует чью-то руку.
— Не плачь, отец… — тихо говорит Федоров. — Твой сын герой. А герои не умирают.
Там, внизу, еще звучат взрывы. В долине медленно, нежно оседают фонтаны снега.
И над всем этим — свод голубого неба. Искрится и дрожит прозрачно-чистый зимний день.
76 КАРТИНА
Под Ветерной полониной
На полонину пришла новая весна.
От зимы остались только одинокие островки и тонкие снежные языки в тех местах, где долго держится тень.
Луга зацвели лиловым шафраном и подснежниками: белый, желтый и лиловый — это цвета весны под Ветерной полониной.
Лишь там, где длинный чудесный лиловый ковер цветущего шафрана
